Теперь активнее плодятся те, кому не хватает ума или средств, чтобы предохраняться.
Лица двоих мужчин, бродивших теперь среди моих развалин, не освещались излишним интеллектом. В принципе, любой из них был достоин продолжить себя в потомстве. Но так уж вышло, что им придется силой выяснять, кто из них достоин этого больше. Делайте ваши ставки, господа. Делайте ставки. Я бы поставил… Пожалуй, я бы поставил на того, у которого лоб ниже, а плечи шире. Вы выбрали? Ставки сделаны, ставок больше нет.
Я потихоньку пополз вниз по стене.
Глава 28
Кузя Ярочкин с самого утра сидел в медкабинете и даже пробу с завтрака снимать не пошел, уговорил Тамару Михайловну. Он боялся встретиться с Митькой и не знал, как будет смотреть теперь ему в глаза. Кузе все казалось, что мальчишка увидит его страх и тревогу и станет презирать еще больше. Скорее бы уж его в лагерь отправили.
– Кузя, чего-то Гуцуеву вроде бы плохо, – сказала Тамара Михайловна, вернувшись.
– Почему плохо? – встрепенулся Ярочкин. – Где он?
– Так в изоляторе. Лежит, к стенке отвернулся. Я подошла, он дышит тяжело. Поди температурит опять. Вчера перекупался, рубашку потерял. А перед грозой-то холодно было. Дай-ка градусник, пойду поставлю.
– Подождите, я сам схожу.
Ярочкин вошел в изолятор, дверь скрипнула, но Митька не повернулся, так и остался лежать лицом к стене, весь скрючившийся, такой маленький, такой жалкий! Кузе не верилось, что этот заморыш мог вчера вырубить его одним ударом и связать так, что милиционерам пришлось резать путы.
– Митя, – неуверенно позвал парень. – Ты спишь? Мить, надо температуру измерить.
Митька не ответил, только засопел громче.
Кузя подошел ближе и положил руку на плечо мальчишки, тот дернулся и еще больше сжался, как пружина, даже сквозь одеяло чувствовалось, как он напрягся. Ярочкин сел на кровать.
– А вчера в университете опять человека убили, – зачем-то сказал он. – Примерно в то же самое время, когда ты на меня напал. Или… я на тебя. Короче, когда мы вместе на стройке были. Это хорошо, что мы вместе были. Милиция-то опять тебя подозревала.
– Ты меня сдал? – буркнул мальчишка.
– Нет, не сдал.
– Ладно врать-то.
– Понимаешь, мне пришлось рассказать. Они ведь думали, что и меня связал тот, кто убил в университете. Должен же был я тебя защитить.
– Защитить?!
Пружина резко распрямилась, Митька подскочил и развернулся на кровати. В бешеных глазах его горели злые слезы.
– Да, защитить от подозрений, – промямлил, испугавшись этого жгучего взгляда, Кузя. – А какого лешего ты по стройке все болтаешься? Думаешь, в милиции дураки работают? Да они бы тебя все равно вычислили, хотя бы по рубашке твоей. И вообще, – честно признался он, – меня брат заставил все рассказать. Прямо всю душу из меня вытряс.
– Не всю, – все еще злился и шипел, как кот, Митька. – А надо бы. Чего ты лезешь все время ко мне?!
– Я лезу?! – возмутился Кузя.
– Лезешь!
– Да я еще помогал тебе, придурку, а ты!..
– А я помогать просил?
– А нет?!
– Нет. Ты сам предложил. Знаешь, почему я в лагерь не хотел ехать? Я сбежать хочу. И все равно сбегу, никто меня не задержит, особенно ты.
– Ты не придурок, ты совсем дурак, – грустно сказал Кузя. – Куда ты побежишь? Мать искать, да? Где? Ты хоть знаешь, в каком городе искать? Знаешь, какая у нас большая страна? Куда ты поедешь, ну-ка скажи?
Митька помолчал, потом буркнул:
– В Москву.
– В Москву. Это огромный город. Ты там заблудишься через полчаса, тебя очень быстро подберут. Хорошо, если менты, они тебя назад в детдом вернут. А если нищие или сутенеры? И заставят они тебя со здоровенными мужиками спать или в метро деньги клянчить.
– Я знаю Москву, – спокойно сказал Митя Гуцуев. – Я там жил.
– С матерью?
– Нет. Не с матерью. Уже потом. Не очень долго. Я больше знаю, я сильнее и умнее, чем вы все думаете.
– Ладно-ладно. Верю. Но даже, если ты справишься и не заблудишься, куда ты двинешься дальше? На юг? На север? Куда?
Митя молчал.
– Тебе же обещала моя мама, что поможет. Ну, дай ты ей время. Знаешь, Мить, она всегда выполняет все свои обещания. И у нее есть влиятельные друзья. Они помогут, они обязательно что-нибудь придумают. Только дай время. Договорились?
– Сколько?
– Не знаю. Хоть сколько-нибудь. Хоть полгода. А лучше – год.
– Нет, – покачал головой мальчик. – До осени.
– До осени мало, Мить.
– До осени.
– Ладно, хоть так. И не ходи больше на эту чертову стройку. Зачем ты все туда лезешь?
– По делу.
– Завязывай ты с этими делами, Мить. Не ровен час, еще на кого-нибудь набросишься, тогда уж тебя менты точно в камеру упекут.
– Это ты на меня набросился, а не я на тебя, – стоял на своем Гуцуев. – Ты чего, правда не помнишь?
– Нет, – пожал плечами Кузя. – А ты точно не врешь?
– Не вру.
– Ничего не помню.
– Может, ты и есть маньяк? – усмехнулся Митька. – Убиваешь и не помнишь.
– Да ну тебя!
Кузя вышел из изолятора и растерялся, забыв даже, куда надо идти. Он тупо смотрел на термометр, который так и не поставил Митьке.
Не могу я быть убийцей, думал он. Или могу? Я же не помню, как напал на Гуцуева. Или я не нападал? Голова гудела, как пустой котел. Да нет же! Не мог он убить проректора в университете. Раз у Митьки алиби, то у него – тем более. Он же сидел в это время связанный у теплотрассы на стройке. Тьфу, бред какой!
Глава 29
– Да не хочу я об этом писать! И не имеет это отношения ни к моему отделу, ни к нашему журналу вообще.
– Маша, ты повторяешься, – погрозил пальцем Коробченко.
– Валерий Александрович, – взмолилась Рокотова, – мы пишем о политике, экономике, о науке, на худой конец…
– Слушай, до чего ты докатилась? Разве можно про науку говорить: «на худой конец»? Ладно, шучу. Маш, ну кому еще писать об убийстве проректора, как не тебе? Это же твой сын обнаружил труп.
– Не мой сын, а его подруга.
– Да какая разница! Он там был. И ты там была, и не только после обнаружения трупа, но и с утра, когда трагедия, так сказать, только назревала. Точно? Была или нет?
– Была, – сдалась Маша.
– Иди пиши.
Она поднялась.
– И вверни что-нибудь эксклюзивное, прямо от милиции.
Рокотова снова села за стол напротив главного редактора.
– Избавьте меня от этого. Очень вас прошу, избавьте.
– Да какая муха тебя укусила? – рассердился Коробченко. – Можешь ты мне внятно объяснить?
– Могу, – вздохнула Маша. – Понимаете, я согласилась помочь ректору университета перспективных технологий выиграть выборы. И совершенно не в моих интересах выдавать сейчас материалы, которые могут ему на выборах помешать. Давыдов, которого вчера зарезали, был его единственным настоящим и верным соратником. Не без выгоды для себя, но хоть как-то. Теперь Садовский остается вообще без прикрытия, у него надежда только на меня. И вдруг я делаю материал об этом убийстве… Что я там напишу, а?
– Правду.
– Так ведь, если я напишу правду, напишу, что бардак в университете, что там опасно находиться студентам и преподавателям, что Садовский ничего знать не хочет и решить не может, думаете, это поможет ему на выборах?
– Нет, – покачал головой главред. – Это утопит его окончательно.
– Вот именно!
– Вот именно. И это будет правильно и честно.
Он помолчал. Почесал карандашом кончик носа.
– Обещала она… Тогда напиши об этом убийстве так, чтобы оно обернулось на пользу твоему Садовскому. Намекни, что дело тут нечисто, и замешаны его оппоненты.
– Вряд ли это получится, – задумалась Рокотова, – но попробовать можно. Ладно, Валерий Александрович, я что-нибудь сделаю.
В тот день Маша Рокотова впервые воспользовалась своим служебным положением начальника отдела и, за час написав статью о вчерашнем убийстве, уговорила журналистку Дину Боеву поставить подпись под материалом.
– Маш, ты что? – удивилась Дина. – Классный материал, с перчиком. Неужели не жалко? Зачем тебе это надо, не пойму?
– Долго объяснять. Вот здесь фото, а это телефон оперативника Савченко Николая, – Рокотова протянула Боевой флэшку и листок бумаги. – Съезди, пожалуйста, согласуй материал с милицией и отправляй в печать.
Дина напоследок еще раз пожала плечами и пошла звонить в райотдел.
Маша поехала к Ильдару.
– Ничего не могу сделать, – развел руками Каримов, выслушав Рокотову.
Она просто не поверила своим ушам.
– Как это – не могу? Что именно ты не можешь?
– Ничего не могу. Я не стану поддерживать Садовского и создавать ему стартовую площадку на выборах.
– Но я ведь не прошу тебя на самом деле его поддерживать. И денег не прошу. И недострой этот чертов брать. Ты только побываешь в университете, встретишься с ректором, скажешь о своих намерениях.
– Нет, Маша. Я не поеду и встречаться с ним не буду.
– Но почему?!
– Потому что я дал слово, что поддерживать Садовского не стану.
– Когда? Кому?!
– Вчера. Шарипу Зарееву. Если бы ты попросила меня раньше, я, может быть, и согласился бы. Но я же не знал, что ты опять влезла в историю.
– Да ты!.. – задохнулась она от возмущения. – Да ты выбирай выражения! Ни во что я не влезла.
– Нет? А мне кажется, влезла. Там уже сколько трупов? Три?
– Два. Ильдар, трупы не там, не все там. Это не имеет никакого отношения к выборам.
– Уверена?
– Конечно, уверена, – кивнула Маша и тут же поняла: нет, не уверена. – А откуда ты знаешь, что уже три нападения? Тебе твой Зареев успел сообщить?
– Мне вчера Тимур звонил, – пояснил Каримов. – Милая, тебе больше заняться нечем? В этом университете мужики и без тебя разберутся. Мне не нравится, что ты там, где интриги и убийства.
– Говорю тебе, убийства не имеют никакого отношения к выборам, – настаивала Маша, но в глазах Ильдара она явно читала: вопрос закрыт, он уже выбрал сторону и не перейдет на другую, пусть даже на этой другой стороне – когда-то дорогая ему женщина. – Ну что ж, тогда я обращусь к Сычеву.
– Обратись, – позволил он, задумчиво поглаживая необычную золотую безделушку, расположившуюся на его рабочем столе: удивительную стрекозу с переливающимися фасетчатыми глазами и тонкими мерцающими крылышками.
Маша за все время разговора не могла отвести глаз от этой красоты.
– А Сычев, случайно, еще не в деле? – спросила она.
– В смысле?
– Он не в вашей компании? Может, Зайцев и Зареев уже заручились и его поддержкой.
– Понятия не имею. Маша, я не обещал помощь Зайцеву. Я обещал не поддерживать Садовского, а это большая разница. Мне глубоко безразлично, кто будет в этом университете ректором.
– Но тогда…
– Все! Я уже не могу ничего тебе запрещать, но уверен, Павлу тоже не понравится, что ты рискуешь.
– Павлу?! – мгновенно взвилась Рокотова. – Вот уж чье мнение меня меньше всего волнует…
– Давно?
– Что?
– Давно тебя его мнение не волнует?
– С тех пор, как он меня бросил!
– Как это – бросил? – Ильдар сдвинул брови и отдернул руку от золотой стрекозы. – Это еще что за новости?
– Я не хочу об этом говорить, – выдавила из себя Маша, встала и отошла к окну. Сделала вид, что рассматривает проспект Ленина, потом вздохнула, – он мне не звонит.
– Давно?
– Уже три дня.
– Маша, он политик, занятой человек. Три дня ничего не значат. Мало ли, что у него за дела.
– Да нет у него никаких дел. Мальчишки же созваниваются с Витей. Все у Павла в порядке, как обычно. Он обиделся на меня за то, что я согласилась на должность начальника отдела.
– Чушь.
– Не чушь! Его бесит, что женщина тоже может делать карьеру.
– Разве это карьера? – усмехнулся Каримов. – Не смеши меня. Поверь, с точки зрения Иловенского, это не карьера, а детская песочница.
Маша открыла рот, но от возмущения даже не могла ничего сказать.
– Позвони ему сама.
– Нет. Я уже звонила. Он не стал со мной разговаривать и обещал перезвонить сам. Но не сделал этого. Ильдар, все! Разве ты не знаешь, что искрометный роман длится только год? Потом он заканчивается. Либо браком, либо расставанием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Лица двоих мужчин, бродивших теперь среди моих развалин, не освещались излишним интеллектом. В принципе, любой из них был достоин продолжить себя в потомстве. Но так уж вышло, что им придется силой выяснять, кто из них достоин этого больше. Делайте ваши ставки, господа. Делайте ставки. Я бы поставил… Пожалуй, я бы поставил на того, у которого лоб ниже, а плечи шире. Вы выбрали? Ставки сделаны, ставок больше нет.
Я потихоньку пополз вниз по стене.
Глава 28
Кузя Ярочкин с самого утра сидел в медкабинете и даже пробу с завтрака снимать не пошел, уговорил Тамару Михайловну. Он боялся встретиться с Митькой и не знал, как будет смотреть теперь ему в глаза. Кузе все казалось, что мальчишка увидит его страх и тревогу и станет презирать еще больше. Скорее бы уж его в лагерь отправили.
– Кузя, чего-то Гуцуеву вроде бы плохо, – сказала Тамара Михайловна, вернувшись.
– Почему плохо? – встрепенулся Ярочкин. – Где он?
– Так в изоляторе. Лежит, к стенке отвернулся. Я подошла, он дышит тяжело. Поди температурит опять. Вчера перекупался, рубашку потерял. А перед грозой-то холодно было. Дай-ка градусник, пойду поставлю.
– Подождите, я сам схожу.
Ярочкин вошел в изолятор, дверь скрипнула, но Митька не повернулся, так и остался лежать лицом к стене, весь скрючившийся, такой маленький, такой жалкий! Кузе не верилось, что этот заморыш мог вчера вырубить его одним ударом и связать так, что милиционерам пришлось резать путы.
– Митя, – неуверенно позвал парень. – Ты спишь? Мить, надо температуру измерить.
Митька не ответил, только засопел громче.
Кузя подошел ближе и положил руку на плечо мальчишки, тот дернулся и еще больше сжался, как пружина, даже сквозь одеяло чувствовалось, как он напрягся. Ярочкин сел на кровать.
– А вчера в университете опять человека убили, – зачем-то сказал он. – Примерно в то же самое время, когда ты на меня напал. Или… я на тебя. Короче, когда мы вместе на стройке были. Это хорошо, что мы вместе были. Милиция-то опять тебя подозревала.
– Ты меня сдал? – буркнул мальчишка.
– Нет, не сдал.
– Ладно врать-то.
– Понимаешь, мне пришлось рассказать. Они ведь думали, что и меня связал тот, кто убил в университете. Должен же был я тебя защитить.
– Защитить?!
Пружина резко распрямилась, Митька подскочил и развернулся на кровати. В бешеных глазах его горели злые слезы.
– Да, защитить от подозрений, – промямлил, испугавшись этого жгучего взгляда, Кузя. – А какого лешего ты по стройке все болтаешься? Думаешь, в милиции дураки работают? Да они бы тебя все равно вычислили, хотя бы по рубашке твоей. И вообще, – честно признался он, – меня брат заставил все рассказать. Прямо всю душу из меня вытряс.
– Не всю, – все еще злился и шипел, как кот, Митька. – А надо бы. Чего ты лезешь все время ко мне?!
– Я лезу?! – возмутился Кузя.
– Лезешь!
– Да я еще помогал тебе, придурку, а ты!..
– А я помогать просил?
– А нет?!
– Нет. Ты сам предложил. Знаешь, почему я в лагерь не хотел ехать? Я сбежать хочу. И все равно сбегу, никто меня не задержит, особенно ты.
– Ты не придурок, ты совсем дурак, – грустно сказал Кузя. – Куда ты побежишь? Мать искать, да? Где? Ты хоть знаешь, в каком городе искать? Знаешь, какая у нас большая страна? Куда ты поедешь, ну-ка скажи?
Митька помолчал, потом буркнул:
– В Москву.
– В Москву. Это огромный город. Ты там заблудишься через полчаса, тебя очень быстро подберут. Хорошо, если менты, они тебя назад в детдом вернут. А если нищие или сутенеры? И заставят они тебя со здоровенными мужиками спать или в метро деньги клянчить.
– Я знаю Москву, – спокойно сказал Митя Гуцуев. – Я там жил.
– С матерью?
– Нет. Не с матерью. Уже потом. Не очень долго. Я больше знаю, я сильнее и умнее, чем вы все думаете.
– Ладно-ладно. Верю. Но даже, если ты справишься и не заблудишься, куда ты двинешься дальше? На юг? На север? Куда?
Митя молчал.
– Тебе же обещала моя мама, что поможет. Ну, дай ты ей время. Знаешь, Мить, она всегда выполняет все свои обещания. И у нее есть влиятельные друзья. Они помогут, они обязательно что-нибудь придумают. Только дай время. Договорились?
– Сколько?
– Не знаю. Хоть сколько-нибудь. Хоть полгода. А лучше – год.
– Нет, – покачал головой мальчик. – До осени.
– До осени мало, Мить.
– До осени.
– Ладно, хоть так. И не ходи больше на эту чертову стройку. Зачем ты все туда лезешь?
– По делу.
– Завязывай ты с этими делами, Мить. Не ровен час, еще на кого-нибудь набросишься, тогда уж тебя менты точно в камеру упекут.
– Это ты на меня набросился, а не я на тебя, – стоял на своем Гуцуев. – Ты чего, правда не помнишь?
– Нет, – пожал плечами Кузя. – А ты точно не врешь?
– Не вру.
– Ничего не помню.
– Может, ты и есть маньяк? – усмехнулся Митька. – Убиваешь и не помнишь.
– Да ну тебя!
Кузя вышел из изолятора и растерялся, забыв даже, куда надо идти. Он тупо смотрел на термометр, который так и не поставил Митьке.
Не могу я быть убийцей, думал он. Или могу? Я же не помню, как напал на Гуцуева. Или я не нападал? Голова гудела, как пустой котел. Да нет же! Не мог он убить проректора в университете. Раз у Митьки алиби, то у него – тем более. Он же сидел в это время связанный у теплотрассы на стройке. Тьфу, бред какой!
Глава 29
– Да не хочу я об этом писать! И не имеет это отношения ни к моему отделу, ни к нашему журналу вообще.
– Маша, ты повторяешься, – погрозил пальцем Коробченко.
– Валерий Александрович, – взмолилась Рокотова, – мы пишем о политике, экономике, о науке, на худой конец…
– Слушай, до чего ты докатилась? Разве можно про науку говорить: «на худой конец»? Ладно, шучу. Маш, ну кому еще писать об убийстве проректора, как не тебе? Это же твой сын обнаружил труп.
– Не мой сын, а его подруга.
– Да какая разница! Он там был. И ты там была, и не только после обнаружения трупа, но и с утра, когда трагедия, так сказать, только назревала. Точно? Была или нет?
– Была, – сдалась Маша.
– Иди пиши.
Она поднялась.
– И вверни что-нибудь эксклюзивное, прямо от милиции.
Рокотова снова села за стол напротив главного редактора.
– Избавьте меня от этого. Очень вас прошу, избавьте.
– Да какая муха тебя укусила? – рассердился Коробченко. – Можешь ты мне внятно объяснить?
– Могу, – вздохнула Маша. – Понимаете, я согласилась помочь ректору университета перспективных технологий выиграть выборы. И совершенно не в моих интересах выдавать сейчас материалы, которые могут ему на выборах помешать. Давыдов, которого вчера зарезали, был его единственным настоящим и верным соратником. Не без выгоды для себя, но хоть как-то. Теперь Садовский остается вообще без прикрытия, у него надежда только на меня. И вдруг я делаю материал об этом убийстве… Что я там напишу, а?
– Правду.
– Так ведь, если я напишу правду, напишу, что бардак в университете, что там опасно находиться студентам и преподавателям, что Садовский ничего знать не хочет и решить не может, думаете, это поможет ему на выборах?
– Нет, – покачал головой главред. – Это утопит его окончательно.
– Вот именно!
– Вот именно. И это будет правильно и честно.
Он помолчал. Почесал карандашом кончик носа.
– Обещала она… Тогда напиши об этом убийстве так, чтобы оно обернулось на пользу твоему Садовскому. Намекни, что дело тут нечисто, и замешаны его оппоненты.
– Вряд ли это получится, – задумалась Рокотова, – но попробовать можно. Ладно, Валерий Александрович, я что-нибудь сделаю.
В тот день Маша Рокотова впервые воспользовалась своим служебным положением начальника отдела и, за час написав статью о вчерашнем убийстве, уговорила журналистку Дину Боеву поставить подпись под материалом.
– Маш, ты что? – удивилась Дина. – Классный материал, с перчиком. Неужели не жалко? Зачем тебе это надо, не пойму?
– Долго объяснять. Вот здесь фото, а это телефон оперативника Савченко Николая, – Рокотова протянула Боевой флэшку и листок бумаги. – Съезди, пожалуйста, согласуй материал с милицией и отправляй в печать.
Дина напоследок еще раз пожала плечами и пошла звонить в райотдел.
Маша поехала к Ильдару.
– Ничего не могу сделать, – развел руками Каримов, выслушав Рокотову.
Она просто не поверила своим ушам.
– Как это – не могу? Что именно ты не можешь?
– Ничего не могу. Я не стану поддерживать Садовского и создавать ему стартовую площадку на выборах.
– Но я ведь не прошу тебя на самом деле его поддерживать. И денег не прошу. И недострой этот чертов брать. Ты только побываешь в университете, встретишься с ректором, скажешь о своих намерениях.
– Нет, Маша. Я не поеду и встречаться с ним не буду.
– Но почему?!
– Потому что я дал слово, что поддерживать Садовского не стану.
– Когда? Кому?!
– Вчера. Шарипу Зарееву. Если бы ты попросила меня раньше, я, может быть, и согласился бы. Но я же не знал, что ты опять влезла в историю.
– Да ты!.. – задохнулась она от возмущения. – Да ты выбирай выражения! Ни во что я не влезла.
– Нет? А мне кажется, влезла. Там уже сколько трупов? Три?
– Два. Ильдар, трупы не там, не все там. Это не имеет никакого отношения к выборам.
– Уверена?
– Конечно, уверена, – кивнула Маша и тут же поняла: нет, не уверена. – А откуда ты знаешь, что уже три нападения? Тебе твой Зареев успел сообщить?
– Мне вчера Тимур звонил, – пояснил Каримов. – Милая, тебе больше заняться нечем? В этом университете мужики и без тебя разберутся. Мне не нравится, что ты там, где интриги и убийства.
– Говорю тебе, убийства не имеют никакого отношения к выборам, – настаивала Маша, но в глазах Ильдара она явно читала: вопрос закрыт, он уже выбрал сторону и не перейдет на другую, пусть даже на этой другой стороне – когда-то дорогая ему женщина. – Ну что ж, тогда я обращусь к Сычеву.
– Обратись, – позволил он, задумчиво поглаживая необычную золотую безделушку, расположившуюся на его рабочем столе: удивительную стрекозу с переливающимися фасетчатыми глазами и тонкими мерцающими крылышками.
Маша за все время разговора не могла отвести глаз от этой красоты.
– А Сычев, случайно, еще не в деле? – спросила она.
– В смысле?
– Он не в вашей компании? Может, Зайцев и Зареев уже заручились и его поддержкой.
– Понятия не имею. Маша, я не обещал помощь Зайцеву. Я обещал не поддерживать Садовского, а это большая разница. Мне глубоко безразлично, кто будет в этом университете ректором.
– Но тогда…
– Все! Я уже не могу ничего тебе запрещать, но уверен, Павлу тоже не понравится, что ты рискуешь.
– Павлу?! – мгновенно взвилась Рокотова. – Вот уж чье мнение меня меньше всего волнует…
– Давно?
– Что?
– Давно тебя его мнение не волнует?
– С тех пор, как он меня бросил!
– Как это – бросил? – Ильдар сдвинул брови и отдернул руку от золотой стрекозы. – Это еще что за новости?
– Я не хочу об этом говорить, – выдавила из себя Маша, встала и отошла к окну. Сделала вид, что рассматривает проспект Ленина, потом вздохнула, – он мне не звонит.
– Давно?
– Уже три дня.
– Маша, он политик, занятой человек. Три дня ничего не значат. Мало ли, что у него за дела.
– Да нет у него никаких дел. Мальчишки же созваниваются с Витей. Все у Павла в порядке, как обычно. Он обиделся на меня за то, что я согласилась на должность начальника отдела.
– Чушь.
– Не чушь! Его бесит, что женщина тоже может делать карьеру.
– Разве это карьера? – усмехнулся Каримов. – Не смеши меня. Поверь, с точки зрения Иловенского, это не карьера, а детская песочница.
Маша открыла рот, но от возмущения даже не могла ничего сказать.
– Позвони ему сама.
– Нет. Я уже звонила. Он не стал со мной разговаривать и обещал перезвонить сам. Но не сделал этого. Ильдар, все! Разве ты не знаешь, что искрометный роман длится только год? Потом он заканчивается. Либо браком, либо расставанием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46