– Да-да. Собственно, в это время я должен был уже находиться в пути.
– Вы можете точно передать телефонный разговор?
– Могу. Когда зазвонил телефон, я поднял трубку и услышал: «Говорит доктор… (фамилию он произнес неразборчиво). Прошу вас передать студенту, который делает уколы строфантина на вилле в Западном районе, что я был у пациента и сам сделал ему инъекцию. Поэтому сегодня приезжать не нужно…» Вот и все. Ошибки быть не могло, так как в Западном районе у нас только один пациент. Я позвонил туда на следующий день, чтобы спросить, нужно ли приезжать. Мне никто не ответил… Что же касается голоса звонившего, то у меня создалось впечатление, что он был намеренно изменен.
– Скажите, когда вы ездили делать эти уколы, вы не встречали у больного кого-нибудь, кроме жены и служанки?
– Нет. За всю неделю я никого не встретил. Хотя… – заколебался студент.
– Постарайтесь вспомнить. Может быть, теперь, в свете происшедших событий, что-нибудь привлечет ваше внимание, покажется вам подозрительным?
– Мне ни на кого не хотелось бы бросать тень подозрения, – ответил студент. – Тем более направить вас но ложному следу. Но кажется, за два или три дня до происшествия я встретил на лестнице очень взволнованного человека. Я обратил на это внимание потому, что в тот день мой пациент тоже был взволнован. Я даже подумал, что, возможно, у них произошла ссора…
НД вообще не упоминал о такого рода обстоятельствах. В первых письменных показаниях студента этого не было.
– Вы не помните, в тот день жена и служанка пациента были дома?
– Не знаю. Дверь мне открыл сам хозяин и, как я уже сказал, был чем-то взволнован.
– А в другие дни?
– В другие дни открывали дверь его жена или служанка.
– Может быть, вы еще что-нибудь припомните? Вы не запомнили каких-либо внешних примет того человека, которого встретили на лестнице?
– Это был самый обыкновенный человек, такой, какие встречаются на улице ежедневно.
– Ну хорошо. А вы могли бы его обрисовать? Какого роста? В шляпе или без головного убора? Худой или толстый?
– Ну… примерно среднего роста, средней комплекции, круглолицый. И еще я подумал, что у этого человека болезнь поджелудочной железы.
Я записал в блокнот все эти подробности, добавив, согласно показаниям студента: «фетровая шляпа, темный костюм и перекинутый через руку плащ». Так мог выглядеть человек, приехавший из провинции.
– Вы собираете почтовые марки? Что-нибудь понижаете в них? – спросил я.
– Почтовые марки? – удивился студент. – Ну, постольку поскольку.
– Можете сказать, какая из польских марок самая дорогая?
– Какая? Наверно… за восемьдесят злотых, с портретом Рузвельта? Я знаю эту марку, – потому что однажды, еще школьником, посылал срочное заказное письмо.
Было совершенно ясно, что о филателии он не имел никакого понятия.
Это было все, что меня интересовало.
Однако я уходил не очень удовлетворенным. На мой взгляд, парень слишком мало понимал в марках. Его поколение должно разбираться в филателии лучше, чем мое.
Хотя доктор Кригер и ручался за студента-медика головой, а НД считал дальнейшее расследование по этой линии пустой тратой времени, я все-таки заехал на центральную телефонную станцию, где работал один мой знакомый. Я вошел в здание со двора.
– Как дела, Вацек?
– Бегут. А у тебя, Глеб?
– Помаленьку.
– Тебе что-нибудь нужно?
– Да, дорогой, проверь, пожалуйста, был ли в порядке телефон у медиков в Южном районе дней десять назад?
– Устроим! – Вацек набрал номер и попросил к телефону приятеля. – Феликс? У тебя дней десять или одиннадцать назад работал телефон у студентов-медиков?
Полученный через некоторое время ответ лишь усилил мои пока еще смутные подозрения.
– Говоришь, там в течение трех с половиной дней был поврежден кабель? – повторял Вацек. – И сердились, что ты отнимаешь у них хлеб, да? Говорили, что телефон для них – источник существования? Спасибо, Феликс, пока!.. Да, действительно, – обратился он ко мне, – телефон у медиков в те дни не работал. Ну, если я тебе еще понадоблюсь, заходи, Глеб!
Я сердечно попрощался с Вацеком. Во время войны мы вместе партизанили в Келецких лесах.
«Значит, студент говорит неправду. Он или был в сговоре с убийцей, или же ему кто-то пригрозил. Или… сам сделал смертельный укол и вся история с телефоном высосана из пальца, – рассуждал я. – Плащ и фетровая шляпа в мае?! Вот и верь после этого людям. НД первый разговаривал с ним об убийстве на вилле. Просто не верится!»
Я попросил шофера такси немного подождать и из телефонной будки позвонил НД.
– Как? Ты уже вышел на волю? – обрадовался он. – Слушай, позавчера я был с твоим шефом на рыбалке. Он каждого, кого там встречал, просил поплевать на червя! А поймал только старую сандалию. Сперва он сказал, что на удочку попался сом и леска запуталась в корневищах. Мне, как идиоту, пришлось нырять, наглотался ила и воды. Оказалось, что крючок зацепил сандалию доисторической эпохи. Больше я с этим старым чудаком на рыбалку не поеду…
– Теперь послушай ты, – прервал я его. – Твой студент мне не нравится!
– Почему?
– Врет. Говорит, что не поехал делать укол потому, что ему позвонили…
– Ну и что? Ты имеешь в виду, что телефон у медиков был в то время испорчен?
– Именно. А ты откуда знаешь? – Я не мог скрыть удивления.
– Откуда? Ой, Глеб, тебе еще соска нужна… Студенты арендуют комнату в квартире медсестры. Она живет рядом, за стенкой, и у нее тоже есть телефон. В Южном районе, как тебе известно, телефонные кабели временные. И поскольку они часто портятся, студенты заключили с медсестрой соглашение. В телефонном справочнике указано два номера: студенческого общества и медсестры. Когда у них телефон не работает, она оставляет дверь в свою комнату открытой. Тогда тот, кто не может дозвониться по основному номеру, смотрит в справочник и набирает второй… Ясно?
– Понятно. А ты спрашивал, по какому телефону он разговаривал с этим доктором?
– Спрашивал… Позвоню-ка я твоей маме, пусть она введет в твой рацион фасоль. Это полезно для мозга.
Я повесил трубку. Он был скрупулезнее, чем я. Можно было не сомневаться в данных, полученных им в ходе предварительного расследования.
Приближалось время обеда.
– Куда едем? – спросил шофер такси.
Я назвал Горносленскую улицу.
Через минуту с портфелем и пачкой каталогов в руках я ввалился в собственную квартиру.
– Ты свободен или после обеда поедешь на работу? – спросила моя дорогая мамочка, лицо которой так напоминало портрет Уистлера в Лувре.
– Свободен. Но… мне хочется немного прогуляться вдоль Вислы до виллы.
Мы разговаривали так, словно ничего не произошло.
– На письменном столе под стеклом я положила для тебя марку… – сказала мне за обедом мама.
Я не мог утерпеть и, взяв тарелку с десертом, пошел в свою комнату.
– Где ты это купила? Вот уж не ожидал от тебя, мамочка!
Она вырвалась из моих объятий.
– В больнице ты полдня бредил «Колонией Оранжевой реки». И я спросила об этой марке у одного спекулянта возле филателистического магазина. А сегодня он принес мне ее прямо домой. За каких-то пять злотых.
Я немедленно заглянул во французский каталог Ивера. Зелено-голубая «Колония Оранжевой реки» должна стоить не больше десяти-пятнадцати грошей. У меня было прекрасное настроение. Будь я на месте мамы, то заплатил бы и десять злотых. Но мамочке полагался нагоняй. Она не должна пользоваться черным рынком!
– Я ему давала два злотых. Потом два с половиной. Но он объяснил, что с колониями всегда связаны большие расходы. В государственных магазинах колониальных марок нет. Он достал марку в Северном районе Варшавы и потратился на трамвай.
– Наверняка зайцем ехал! – сказал я, сильно сомневаясь в «расходах».
– Ну… в следующий раз ищи себе сам. И не болтай в бреду: «Мама, купи мне „Колонию Оранжевой реки“!»
– Я что-нибудь еще говорил?
– Да. Бредил о «Маврикиях»… Но доктор Кригер рассказал мне: чтобы сфотографировать «Маврикиев» для публикации в каком-то американском журнале, целых два года разыскивали владельцев, так как они скрывались под псевдонимами. Их долго не могли обнаружить.
– Фьюу-у-у! – свистнул я протяжно. Мама ошеломила меня своими познаниями. – Если ты еще что-нибудь узнаешь такое же интересное, надеюсь, расскажешь мне?
Она насмешливо посмотрела на меня.
– Ты этого не знал, всезнайка?
Я прикусил язык. У себя дома не следует показывать свою неосведомленность.
«Интересно, а не станет ли моя мама филателисткой? И будут ли у меня тогда вкусные обеды, будут ли пришиты все пуговицы на рубашках, если – не дай бог! – мама всерьез начнет собирать марки?» – думал я.
Покрутившись немного по комнате, я переодел костюм и вышел на улицу.
Мой драгоценный шеф должен был знать о моем выздоровлении от НД. Но в управлении его не было, он заседал на одном из многочисленных совещаний.
Через четверть часа я был уже возле виллы. Дверь мне открыла служанка. Несмотря на ее близорукость и царящий в прихожей полумрак, представляться мне не пришлось.
– Это сотрудник милиции! – крикнула она хозяйке и направилась в глубь коридора.
– Мне хотелось бы поговорить с вамп, – обратился я к вдове. – Ключ от комнаты, где было совершено преступление, у вас?
Обе женщины все еще выглядели подавленными, но уже не в такой степени, как в тот вечер, когда мы решили, не предупредив их, устроить засаду.
– Пожалуйста, – ответила вдова. – Анеля, дай ключ и присмотри за черешней в тазу.
Очевидно, они варили варенье или компот.
Открыв дверь и отодвинув портьеру, я первым вошел в комнату. Она давно не проветривалась.
– Можно открыть? – спросил я, подходя к окну.
Вдова кивнула и села в кресло.
– Скажите, того человека, который влез сюда ночью, после того как вы приходили с вашим коллегой, уже поймали? Нашли у него марки? – спросила вдова.
«Она не знает, что в действительности произошло в ту дочь, – объяснил мне по телефону полчаса тому назад НД. – Когда я влез за тобой в комнату и начал сразу же названивать в управление, она, услышав мой голос, проснулась. Хотела поднять тревогу. К счастью, мне удалось успокоить их обеих. Я велел им сидеть на кухне. Поэтому они не видели, как выносили на носилках твое бренное тело…»
– Да… этого человека нашли, – информировал я ее без всякого энтузиазма. – При нем обнаружили справку из психиатрической больницы, – говорил я, не уклоняясь от истины. – К сожалению, марок у него не нашли. Но есть надежда, что и убийца и грабитель попадут в руки правосудия.
– Ах, значит, это был не он? Значит, расследование еще не закончено и еще…
Мне было невыгодно вдаваться в подробности, и я прервал ее:
– В свое время вы обо всем узнаете. А пока я вас прошу помочь нам. Пожалуйста, опишите подробно события, предшествовавшие этой трагической истории.
Вдова опять согласно кивнула. Предложив мне сесть, она начала рассказ:
– За неделю до несчастья, до того, как моему мужу сделали смертельный укол, – она посмотрела на ковер возле шкафа с альбомами, стоящими ровными рядами, – как раз за неделю до этого он пошел к врачу. Врач прописал ему строфантин. Анеля обратилась к медсестре в клинике на площади Коммуны. Первый укол сделала эта медсестра. Но видите ли, медсестры хотят заработать на чьем-то несчастье. К тому же не известно, в какое время такая «графиня» соизволит явиться. Поэтому муж решил связаться по телефону со студенческим обществом. Я уже говорила об этом, когда составляли протокол… Приезжал студент-медик, совсем юноша, среднего роста, брюнет. Мужу он очень нравился. Медсестра просила тридцать злотых за визит. Я заплатила ей двадцать два, так она еще была недовольна.
Я взглянул на шкаф.
«У нее здесь, если верить доктору Кригеру, но крайней мере десятки тысяч, а трясется над каждым грошем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37