Зачем?
-- Она просила, чтобы я вас уволил под каким-нибудь благовидным предлогом.
-- Ну а вы?
-- Сказал, поздно, теперь это будет выглядеть подозрительно. Да и договор подписан.
-- А какая причина?
-- Не знаю. Что-то тут нечисто, по-моему.
-- Да все вы знаете! Не пойму только, зачем вам надо, чтобы я до всего докапывался сам.
Он в ответ тоже замолчал, как Опрелин и Терентьевич. По-моему, они сговорились играть со мной в молчанку.
-- Дайте мне телефон в ту квартиру, где жил Шекельграббер. Надо побеседовать с его вдовой.
-- Разве она уже приехала?
-- Разве вы не знаете?
-- ... Она поселилась не там, а у своей, можно сказать бывшей матери...
Я позвонил вдове и спросил, не пересылали ли в посольство документы Шекельграббера по почте. Она ответила, что давно пришли и даже сейчас у нее в руках. Я повесил трубку. Выходит, в словах Заклепкина есть какая-то правда. Выходит, он с Опрелиным, действительно, два мелких пакостника и никто больше. Это не радует, особенно когда знаешь, что Квочкин уже раскрутил дело, а ты только копаешься то ли в детской песочнице, то ли в чужом грязном белье, и все без толку. Неужели интеллигентная Размахаева дала Шекельграбберу по кумполу? Чем же он ей так досадил? Тем, что звал Мунькой? Но это не вяжется с показаниями Терентьевича. месяц проболела, сказал он. Хотя какой нормальный человек после убийства будет чувствовать себя в родной тарелке? Значит, все упирается в Размахаеву. Ну что ж, пойду побеседую с ней. Глядишь, и уговорю сдаться на милость нарсуда...
Через час я сидел в баре домжура и взглядом ловил каждого входившего, надеясь поймать и Размахаеву. В голове уже сложилась дюжина вопросов, которыми я надеялся загнать зиц-вдову в угол, и наверняка сложилась бы еще дюжина, если б не сосед по столику -- мелкая корреспондентская проститутка, умудрявшаяся писать галиматью даже в автобусе на коленке. Но он пришел раньше меня, и я не мог его выгнать, а свободных столиков не было.
-- Что пишешь? -- спросил я от скуки.
-- Моссовет только что обязал все фирмы и организации платить за использование в названии слова "Москва". Представляешь, какая несправедливость: как будто они основали Москву и название ей придумали. Там коренными москвичами и не пахнет, одна лимита, начиная с мэра.
-- Напиши, что в Америке есть пять городов, называющихся Москва. Пусть они тоже платят Моссовету, нечего отлынивать от постановлений и скупердяйничать.
-- Отличная концовка! И в заголовок: "Америка платит по нашим счетам!" -- обрадовался он. -- С меня бутылка пива.
-- Я сегодня не пью, не в форме.
-- Ты что, милиционер, что ли? -- попытался он сострить.
-- Вроде того.
Тут, наконец, появилась Размахаева. Под руку она вела Кашлина, который успел уже где-то порядком нализаться. Кашлин выглядел как стереотип спивающегося интеллигента. Он умудрялся задевать всех сидящих и тут же извиняться каламбурами.
-- Зачем вы его привели? -- спросил я Размахаеву.
-- Он вроде моего адвоката.
-- Хорош адвокат, -- решил я. -- Только для чего он вообще нужен?
-- Сначала пить будем или сразу допрос почнем? -- влез Кашлин, плюхаясь на свободный стул.
-- Пить будем второго апреля, -- сказал я. -- Но по разным причинам.
-- А этот ушастый что пишет? Протокол? -- спросил Кашлин, показывая на корреспондента за столиком.
-- Он пишет про Моссовет, -- объяснил я.
-- Уже не про него, -- влез словоохотливый щелкопер. -Вчера конгресс Соединенных штатов разрешил гомосексуалистам служить в армии. Пишу для "Гей, славяне!" обалденную штуковину.
-- Ну-ка вслух, я послушаю, -- приказал Кашлин.
Корреспондент стал читать, довольный вниманием к своему "творчеству". На третьей фразе Кашлин его оборвал:
-- Все это белиберда, чепуха на постном масле. Из учебников известно, что педерасты распространяются как плесень. Поэтому стоит одному завестись, и глядишь, уже вся дивизия под голубым знаменем, -- решил он. -- Берите чистый лист и записывайте нетленку, репортаж из будущего в популярную желтую газетку "Московский педерастец":
Год двухтысячный. Вовсю разворачивается операция "Буря в пустыне. Номер два". Пустыня называется Невада. Конь в ней еще не валялся, но это неважно. Во время песчаной бури иракский летчик на МИГ-91 теряет ориентиры и ошибочно садится на аэродром ВВС США. Два солдата из охраны берут его в плен. По дороге в штаб, приглядевшись к летчику, оба влюбляются в него и требуют соития за немедленную свободу передвижения в воздухе. Летчик гордо отказывает обоим. Взбешенные ревностью и невниманием, солдаты передают пленного в руки сержанта, известного своей половой жестокостью с противником, несмотря на Женевскую конвенцию, которую подмахнул за него президент, не глядя. Летчик отвергает и домогательства сержанта, но тот склонен к насилию и неутомим в своих склонностях. Пока идет борьба, в комнату входит майор и влюбляется в летчика с мимолетного взгляда, именно о таком "друге" он и мечтал в юности, коллекционируя фотографии артистов. Сержант вынужден уступить жертву, и майор уводит пленного на допрос, но действует уже не таской, а лаской. Летчик прогоняет слюнявого майора одной левой и бежит в центр управления, где, обняв радиста за талию, свободной рукой отбивает "морзянку" Саддаму Хусейну: после песчаной бури иракские войска должны немедленно атаковать противника. Наступать необходимо сплошным фронтом, задом наперед и со спущенными штанами. Тогда враг будет разбит!.. Но сигнал летчика перехвачен верховным главнокомандующим, который получил свой пост за то, что оказался в армии США единственным бисексуалом. Главный генерал отдает храброго летчика на растерзание женщинам, начавшим служить в армии еще раньше педиков. Но лишь с появлением последних они из милых дам в портянках превратились в сущих мегер по трем причинам: во-первых, к ним перестали приставать; во-вторых, они лишились денежных компенсаций, которые платили за приставания на службе; в-третьих, к ним давным-давно никто не приставал, а им очень хочется даже без материального вознаграждения. С горя они влюбляются в летчика, а он не против, заводит гарем прямо в Пентагоне и ждет наступления соратников. Наконец, песчаная буря затихает, внезапная атака иракцев, проведенная по донесению летчика, деморализует извращенное половое сознание американских бойцов. Жалкие остатки армии спешно эвакуируются в Голландию, в страну "голубых" тюльпанов, где разрешены браки между педерастами...
-- Это класс! -- сказал щелкопер.
-- Это только первый класс, -- ответил Кашлин. -- Ведь рассказ надо продать и в журнал "Гей, американцы!", чтобы получить в твердой валюте. Поэтому сделаем такой конец. Уцелевшие от призыва трапперы достают дедовские винчестеры, ковбои трут лассо мылом, а последний из могикан по кличке Зеленый Змий со своей супругой Огненной Водой выходит из резервации на тропу войны. В партизанских схватках они отстаивают идеалы американского образа жизни, но по ходу борьбы с ужасом убеждаются, что он им самим уже не нужен. В финале -полное разочарование, ужас, горе, отчаяние, все поют, танцуют и пьют кровь супруги последнего из могикан.
-- С меня бутылка пива, -- бросив записывать, сказал мой сосед.
Кашлин хмыкнул презрительно, достал из внутреннего кармана початую бутылку коньяка и выпил со стакан из горлышка. Потом он попытался угостить меня остатками, а потом и корреспондента -подонками.
-- Зачем вы так пьете? -- удивился тот. -- Я не куплю вам бутылку пива. Лучше подарю книгу Поля Брэгга о здоровом образе жизни.
-- Это который не пил, не курил, не ел и хранил в баночках мочу разных дней выдержки? -- спросил Кашлин.
-- Зато когда он умер в девяносто лет и в морге вскрыли его труп, то все внутренние органы оказались абсолютно здоровы.
-- Он мог бы есть, пить, курить и писать в унитаз, -сказал Кашлин, -- и когда в морге вскрыли бы его труп и нашли все органы абсолютно больными, старик вряд ли бы расстроился.
-- Но он умер не своей смертью!
-- А чьей? -- удивился Кашлин.
-- Ладно, -- сказал я корреспонденту. -- Иди домой, нам серьезно поговорить надо.
Он наконец-то ушел, и я сразу отдал его стул, чтобы к нам никто не подсел из толпившихся у стойки.
-- Сегодня во всех газетах читаю свой телефон, -- сказала Размахаева. -- Как вы думаете, какой подлец устроил эту провокацию?
-- Печать запаздывает, -- посетовал я. -- Кстати, документы нашлись.
-- Но почему вы дали мой телефон?
-- Потому что он с определителем номера, а вы заинтересованы в том, чтобы убийца Шекельграббера был наказан.
-- Откуда такая уверенность?
Кашлин уронил голову на стол и заснул, пуская слюни изо рта.
-- Хорош адвокат! -- повторился я. -- Но займемся делом. Итак, Терентьевич -- злодей, убил вашего любовника.
-- Я пошутила.
-- А почему так плоско?
-- Так получилось.
-- Мне надоело с вами возиться, -- решил я быть грубым. -Или выкладывайте все начистоту, или я пошел домой.
-- Мне необходимо, чтобы Терентьевича выслали из страны, как можно дальше от меня, -- сказала Размахаева. -- За это я готова платить. Что вам еще не ясно?
-- Причина.
-- Вам ее знать необязательно.
-- Обязательно.
-- Это никак не связано с Шекельграббером.
-- Но может быть связано с Поглощаевым, Горчицыным или со мной?
Видимо, заслышав знакомые фамилии, Кашлин неожиданно приподнял голову и пролепетал:
-- Вода из Элефантины, сода из Бубастиса, молоко из города Кимы и сок лавзонии из страны Куш -- вот что должен был достать Поглощаев для полноценного бальзамирования Шекельграббера.
Размахаева погладила его по голове и сказала:
-- Спи давай.
Он послушно заснул.
-- Сознайтесь, вы любите Терентьевича.
-- Нет, -- ответила она, -- я люблю другого. А Терентьевича я уважаю как очень порядочного человека и желаю ему добра.
-- Так в чем причина?
-- Видите ли, -- помялась она немного, -- все мужчины, с которыми я близко общалась, кончали очень плохо. А я ничего не могла с этим поделать. Мне жаль Терентьевича, и я пытаюсь ему помочь.
-- Роковая женщина?
В ответ она пожала плечами.
-- Что же случалось с вашими мужчинами? Какая собака Баскервилей кусала их до бешенства? Муж с ума сошел не по своей воле, первый любовник до сих пор в тюрьме, два других просто сгинули как-то вдруг, без объяснений. Правда, потом я одного случайно встретила, но он от меня шарахнулся в сторону. Ну а Шекельграббера вот взяли и убили. Что теперь с Терентьевичем будет -- ума не приложу... Так вы мне поможете?
-- Нет.
-- Почему?
-- Не вижу смысла.
-- А-а, вы собираетесь использовать Терентьевича как приманку и покончить со мной, как с роковой женщиной, раз и навсегда.
-- Очень может быть.
-- Я вас недооценила.
-- А я вас переоценил и не хочу развенчивать.
Лучше б я промолчал. От такого взгляда, каким ошпарила меня Размахаева, обычно прячутся под стол. Но я следил за ее пальцами, ловя момент, когда они начнут царапать мою физиономию, и взгляд благополучно прошел боком. Неожиданно Кашлин поднял голову и пробормотал:
-- Первым к Картеру и Карнарвону пришел Безенчук, чтобы купить патент на саван Тутанхамона. Но мне непонятно, то есть мне понятно, когда просто двоится в глазах, но когда ты сам двоишься в зеркале! -- это не зеркало, это недоразумение.
-- Ему надо в кровать, -- сказал я.
-- Я отвезу, -- ответила она.
-- Вам помочь?
-- Не первый раз.
Тут только я сообразил, кого Размахаева любит на самом деле, если вообще способна на какие-то чувства. Сообразил и пошел домой от греха подальше...
Утром я забрел к Квочкину. Накануне тот опять смотрел американский боевик, потому что носился по дежурке, как угорелый, и кричал:
-- Сейчас я кому-нибудь задницу надеру!
Меня он тоже встретил "классическим" вопросом:
-- У тебя все хорошо?
-- Лучше-хуже некуда, -- ответил я. -- Оказывается, у Размахаевой был муж. По моим данным, он сошел с ума. Нельзя ли выяснить, где он находится?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
-- Она просила, чтобы я вас уволил под каким-нибудь благовидным предлогом.
-- Ну а вы?
-- Сказал, поздно, теперь это будет выглядеть подозрительно. Да и договор подписан.
-- А какая причина?
-- Не знаю. Что-то тут нечисто, по-моему.
-- Да все вы знаете! Не пойму только, зачем вам надо, чтобы я до всего докапывался сам.
Он в ответ тоже замолчал, как Опрелин и Терентьевич. По-моему, они сговорились играть со мной в молчанку.
-- Дайте мне телефон в ту квартиру, где жил Шекельграббер. Надо побеседовать с его вдовой.
-- Разве она уже приехала?
-- Разве вы не знаете?
-- ... Она поселилась не там, а у своей, можно сказать бывшей матери...
Я позвонил вдове и спросил, не пересылали ли в посольство документы Шекельграббера по почте. Она ответила, что давно пришли и даже сейчас у нее в руках. Я повесил трубку. Выходит, в словах Заклепкина есть какая-то правда. Выходит, он с Опрелиным, действительно, два мелких пакостника и никто больше. Это не радует, особенно когда знаешь, что Квочкин уже раскрутил дело, а ты только копаешься то ли в детской песочнице, то ли в чужом грязном белье, и все без толку. Неужели интеллигентная Размахаева дала Шекельграбберу по кумполу? Чем же он ей так досадил? Тем, что звал Мунькой? Но это не вяжется с показаниями Терентьевича. месяц проболела, сказал он. Хотя какой нормальный человек после убийства будет чувствовать себя в родной тарелке? Значит, все упирается в Размахаеву. Ну что ж, пойду побеседую с ней. Глядишь, и уговорю сдаться на милость нарсуда...
Через час я сидел в баре домжура и взглядом ловил каждого входившего, надеясь поймать и Размахаеву. В голове уже сложилась дюжина вопросов, которыми я надеялся загнать зиц-вдову в угол, и наверняка сложилась бы еще дюжина, если б не сосед по столику -- мелкая корреспондентская проститутка, умудрявшаяся писать галиматью даже в автобусе на коленке. Но он пришел раньше меня, и я не мог его выгнать, а свободных столиков не было.
-- Что пишешь? -- спросил я от скуки.
-- Моссовет только что обязал все фирмы и организации платить за использование в названии слова "Москва". Представляешь, какая несправедливость: как будто они основали Москву и название ей придумали. Там коренными москвичами и не пахнет, одна лимита, начиная с мэра.
-- Напиши, что в Америке есть пять городов, называющихся Москва. Пусть они тоже платят Моссовету, нечего отлынивать от постановлений и скупердяйничать.
-- Отличная концовка! И в заголовок: "Америка платит по нашим счетам!" -- обрадовался он. -- С меня бутылка пива.
-- Я сегодня не пью, не в форме.
-- Ты что, милиционер, что ли? -- попытался он сострить.
-- Вроде того.
Тут, наконец, появилась Размахаева. Под руку она вела Кашлина, который успел уже где-то порядком нализаться. Кашлин выглядел как стереотип спивающегося интеллигента. Он умудрялся задевать всех сидящих и тут же извиняться каламбурами.
-- Зачем вы его привели? -- спросил я Размахаеву.
-- Он вроде моего адвоката.
-- Хорош адвокат, -- решил я. -- Только для чего он вообще нужен?
-- Сначала пить будем или сразу допрос почнем? -- влез Кашлин, плюхаясь на свободный стул.
-- Пить будем второго апреля, -- сказал я. -- Но по разным причинам.
-- А этот ушастый что пишет? Протокол? -- спросил Кашлин, показывая на корреспондента за столиком.
-- Он пишет про Моссовет, -- объяснил я.
-- Уже не про него, -- влез словоохотливый щелкопер. -Вчера конгресс Соединенных штатов разрешил гомосексуалистам служить в армии. Пишу для "Гей, славяне!" обалденную штуковину.
-- Ну-ка вслух, я послушаю, -- приказал Кашлин.
Корреспондент стал читать, довольный вниманием к своему "творчеству". На третьей фразе Кашлин его оборвал:
-- Все это белиберда, чепуха на постном масле. Из учебников известно, что педерасты распространяются как плесень. Поэтому стоит одному завестись, и глядишь, уже вся дивизия под голубым знаменем, -- решил он. -- Берите чистый лист и записывайте нетленку, репортаж из будущего в популярную желтую газетку "Московский педерастец":
Год двухтысячный. Вовсю разворачивается операция "Буря в пустыне. Номер два". Пустыня называется Невада. Конь в ней еще не валялся, но это неважно. Во время песчаной бури иракский летчик на МИГ-91 теряет ориентиры и ошибочно садится на аэродром ВВС США. Два солдата из охраны берут его в плен. По дороге в штаб, приглядевшись к летчику, оба влюбляются в него и требуют соития за немедленную свободу передвижения в воздухе. Летчик гордо отказывает обоим. Взбешенные ревностью и невниманием, солдаты передают пленного в руки сержанта, известного своей половой жестокостью с противником, несмотря на Женевскую конвенцию, которую подмахнул за него президент, не глядя. Летчик отвергает и домогательства сержанта, но тот склонен к насилию и неутомим в своих склонностях. Пока идет борьба, в комнату входит майор и влюбляется в летчика с мимолетного взгляда, именно о таком "друге" он и мечтал в юности, коллекционируя фотографии артистов. Сержант вынужден уступить жертву, и майор уводит пленного на допрос, но действует уже не таской, а лаской. Летчик прогоняет слюнявого майора одной левой и бежит в центр управления, где, обняв радиста за талию, свободной рукой отбивает "морзянку" Саддаму Хусейну: после песчаной бури иракские войска должны немедленно атаковать противника. Наступать необходимо сплошным фронтом, задом наперед и со спущенными штанами. Тогда враг будет разбит!.. Но сигнал летчика перехвачен верховным главнокомандующим, который получил свой пост за то, что оказался в армии США единственным бисексуалом. Главный генерал отдает храброго летчика на растерзание женщинам, начавшим служить в армии еще раньше педиков. Но лишь с появлением последних они из милых дам в портянках превратились в сущих мегер по трем причинам: во-первых, к ним перестали приставать; во-вторых, они лишились денежных компенсаций, которые платили за приставания на службе; в-третьих, к ним давным-давно никто не приставал, а им очень хочется даже без материального вознаграждения. С горя они влюбляются в летчика, а он не против, заводит гарем прямо в Пентагоне и ждет наступления соратников. Наконец, песчаная буря затихает, внезапная атака иракцев, проведенная по донесению летчика, деморализует извращенное половое сознание американских бойцов. Жалкие остатки армии спешно эвакуируются в Голландию, в страну "голубых" тюльпанов, где разрешены браки между педерастами...
-- Это класс! -- сказал щелкопер.
-- Это только первый класс, -- ответил Кашлин. -- Ведь рассказ надо продать и в журнал "Гей, американцы!", чтобы получить в твердой валюте. Поэтому сделаем такой конец. Уцелевшие от призыва трапперы достают дедовские винчестеры, ковбои трут лассо мылом, а последний из могикан по кличке Зеленый Змий со своей супругой Огненной Водой выходит из резервации на тропу войны. В партизанских схватках они отстаивают идеалы американского образа жизни, но по ходу борьбы с ужасом убеждаются, что он им самим уже не нужен. В финале -полное разочарование, ужас, горе, отчаяние, все поют, танцуют и пьют кровь супруги последнего из могикан.
-- С меня бутылка пива, -- бросив записывать, сказал мой сосед.
Кашлин хмыкнул презрительно, достал из внутреннего кармана початую бутылку коньяка и выпил со стакан из горлышка. Потом он попытался угостить меня остатками, а потом и корреспондента -подонками.
-- Зачем вы так пьете? -- удивился тот. -- Я не куплю вам бутылку пива. Лучше подарю книгу Поля Брэгга о здоровом образе жизни.
-- Это который не пил, не курил, не ел и хранил в баночках мочу разных дней выдержки? -- спросил Кашлин.
-- Зато когда он умер в девяносто лет и в морге вскрыли его труп, то все внутренние органы оказались абсолютно здоровы.
-- Он мог бы есть, пить, курить и писать в унитаз, -сказал Кашлин, -- и когда в морге вскрыли бы его труп и нашли все органы абсолютно больными, старик вряд ли бы расстроился.
-- Но он умер не своей смертью!
-- А чьей? -- удивился Кашлин.
-- Ладно, -- сказал я корреспонденту. -- Иди домой, нам серьезно поговорить надо.
Он наконец-то ушел, и я сразу отдал его стул, чтобы к нам никто не подсел из толпившихся у стойки.
-- Сегодня во всех газетах читаю свой телефон, -- сказала Размахаева. -- Как вы думаете, какой подлец устроил эту провокацию?
-- Печать запаздывает, -- посетовал я. -- Кстати, документы нашлись.
-- Но почему вы дали мой телефон?
-- Потому что он с определителем номера, а вы заинтересованы в том, чтобы убийца Шекельграббера был наказан.
-- Откуда такая уверенность?
Кашлин уронил голову на стол и заснул, пуская слюни изо рта.
-- Хорош адвокат! -- повторился я. -- Но займемся делом. Итак, Терентьевич -- злодей, убил вашего любовника.
-- Я пошутила.
-- А почему так плоско?
-- Так получилось.
-- Мне надоело с вами возиться, -- решил я быть грубым. -Или выкладывайте все начистоту, или я пошел домой.
-- Мне необходимо, чтобы Терентьевича выслали из страны, как можно дальше от меня, -- сказала Размахаева. -- За это я готова платить. Что вам еще не ясно?
-- Причина.
-- Вам ее знать необязательно.
-- Обязательно.
-- Это никак не связано с Шекельграббером.
-- Но может быть связано с Поглощаевым, Горчицыным или со мной?
Видимо, заслышав знакомые фамилии, Кашлин неожиданно приподнял голову и пролепетал:
-- Вода из Элефантины, сода из Бубастиса, молоко из города Кимы и сок лавзонии из страны Куш -- вот что должен был достать Поглощаев для полноценного бальзамирования Шекельграббера.
Размахаева погладила его по голове и сказала:
-- Спи давай.
Он послушно заснул.
-- Сознайтесь, вы любите Терентьевича.
-- Нет, -- ответила она, -- я люблю другого. А Терентьевича я уважаю как очень порядочного человека и желаю ему добра.
-- Так в чем причина?
-- Видите ли, -- помялась она немного, -- все мужчины, с которыми я близко общалась, кончали очень плохо. А я ничего не могла с этим поделать. Мне жаль Терентьевича, и я пытаюсь ему помочь.
-- Роковая женщина?
В ответ она пожала плечами.
-- Что же случалось с вашими мужчинами? Какая собака Баскервилей кусала их до бешенства? Муж с ума сошел не по своей воле, первый любовник до сих пор в тюрьме, два других просто сгинули как-то вдруг, без объяснений. Правда, потом я одного случайно встретила, но он от меня шарахнулся в сторону. Ну а Шекельграббера вот взяли и убили. Что теперь с Терентьевичем будет -- ума не приложу... Так вы мне поможете?
-- Нет.
-- Почему?
-- Не вижу смысла.
-- А-а, вы собираетесь использовать Терентьевича как приманку и покончить со мной, как с роковой женщиной, раз и навсегда.
-- Очень может быть.
-- Я вас недооценила.
-- А я вас переоценил и не хочу развенчивать.
Лучше б я промолчал. От такого взгляда, каким ошпарила меня Размахаева, обычно прячутся под стол. Но я следил за ее пальцами, ловя момент, когда они начнут царапать мою физиономию, и взгляд благополучно прошел боком. Неожиданно Кашлин поднял голову и пробормотал:
-- Первым к Картеру и Карнарвону пришел Безенчук, чтобы купить патент на саван Тутанхамона. Но мне непонятно, то есть мне понятно, когда просто двоится в глазах, но когда ты сам двоишься в зеркале! -- это не зеркало, это недоразумение.
-- Ему надо в кровать, -- сказал я.
-- Я отвезу, -- ответила она.
-- Вам помочь?
-- Не первый раз.
Тут только я сообразил, кого Размахаева любит на самом деле, если вообще способна на какие-то чувства. Сообразил и пошел домой от греха подальше...
Утром я забрел к Квочкину. Накануне тот опять смотрел американский боевик, потому что носился по дежурке, как угорелый, и кричал:
-- Сейчас я кому-нибудь задницу надеру!
Меня он тоже встретил "классическим" вопросом:
-- У тебя все хорошо?
-- Лучше-хуже некуда, -- ответил я. -- Оказывается, у Размахаевой был муж. По моим данным, он сошел с ума. Нельзя ли выяснить, где он находится?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14