За все предстояло им держать ответ вместе. Потом они по траншейному лабиринту дошли до блиндажа комбата и виновато предстали перед ним.
Кроме командира батальона капитана Кононова, в этот ранний час у него в блиндаже обретались двое офицеров: замполит батальона старший лейтенант Свиридов и адъютант старший лейтенант Папиташвили, ведавший всем нехитрым батальонным штабным производством.
Кононов выслушал молча, не прерывая, а затем как бы подытожил:
- Да-а, дружок. Скажем без утайки. Твоя новость наиподлейшая!
Судя по всему, с этим были согласны все. Оба своих людей совершенно не знали, мало с ними общались, никакой работы с ними не вели... и остальное в том же духе. Но капитан был не из тех, кто для собственного благополучия был всегда готов все свалить на другого. Кононов сочувственно взглянул на Петрова, удрученного происшествием, и, уже обращаясь, как это было принято между ними, к Папиташвили только по имени, распорядился:
- Автандил! Составь донесение за моей подписью и направь с нарочным в штаб полка. Не забудь привести и все необходимые сведения: откуда эти солдаты, где и когда призывались в армию, сколько времени пробыли у нас в батальоне, как себя проявили... - И, повернувшись к Петрову, приказал:Возвращайтесь к себе и успокойте народ, никаких панических разговоров и нежелательных обсуждений случившегося.
Когда они покидали блиндаж, замполит старший лейтенант Свиридов сказал:
- Младшего сержанта Королькова - члена партии и рядового Глебова комсомольца я хорошо знаю. Они отличные бойцы. Глебову, к примеру, я бы, не задумываясь, дал рекомендацию.
На это Кононов сочувственно возразил:
- Чужая душа - потемки. Ты, Ваня, теперь на этот счет особенно и не распространяйся, а то возьмут да и сделают козлом отпущения тебя.
А на другой день, рано утром, в расположение первого эшелона их полка уже прикатил я - военный следователь дивизии, с заданием расследовать уголовное дело об измене Родине военнослужащими Корольковым и Глебовым.
В село с поэтическим названием "Берендейка" я удачно добрался на попутном грузовике, под завязку загруженном ящиками со снарядами и минами. Мое присутствие в кабине явно устраивало водителя: вдвоем по пустынным прифронтовым дорогам ехать было веселее, можно перекинуться парой слов. Перед самым селом наша груженая автомашина стремительно выскочила из густого ельника на косогор, еще окутанный белесым туманом, не снижая скорости скатилась к Северскому Донцу, перемахнула по понтону на противоположный берег и, покачивая облезлыми боками, подпрыгивая на ухабах, покати ла по центральной улочке. Куда ехать, водитель знал - этот путь он проделывал уже не в первый раз. Остановился там, где мне было нужно.
Надо сказать, что с того дня, как отсюда с упорными боями были изгнаны немцы, село Берендейка приобрело для нашей дивизии важное значение стратегического пункта для возобновления наступательных действий.
О недавних боях свидетельствовали зияющие проломы в заборах и напрочь развороченных стенах строений. Очевидно, тут прорывались танки. От бесчисленных пепелищ тянуло гарью, в снарядных воронках тускло проглядывала густо припорошенная пылью ржавая водица.
На моей карте этот населенный пункт был обозначен еле приметной точкой. Все его население угнали немцы. Но искалеченное и осиротевшее село продолжало жить. Об этом можно было судить по струйкам дыма над крышами немногих чудом уцелевших изб. В одной из них без всяких удобств и в крайней тесноте как раз и размещались штаб полка и его тыловые подразделения, за которыми я и был закреплен.
Как только мы остановились, к нам подошел часовой, бдительно заглянул под козырек водительской кабины и, обнаружив мое присутствие, на шаг отступил, пропуская - видел меня он неоднократно и раньше.
В штабе царила обычная деловая обстановка. В передней, большой и светлой комнате, собственно и представлявшей основное помещение штаба, у стены два каких-то совсем еще юных лейтенантика, налегая грудью на свежеструганые доски самодельного стола, старательно что-то вычерчивали, придерживая локтями большой лист ватмана. Увлеченные этим делом, на меня они даже не взглянули.
В дальнем углу, сидя верхом на табурете перед полевым телефоном, дежурный связист простуженным голосом терпеливо, с повторами, кому-то что-то диктовал. А в непосредственной близости от него на узкой лавочке кто-то спал, уткнувшись носом в стену. Несколько поодаль старательно драил дощатый пол пожилой солдат из тех, кто так привержен чистоте и порядку.
Меня сразу заметил лишь один человек - оперативный дежурный. В тот день им был мой давний знакомый, капитан Алексеев, помощник начальника штаба полка. Он дружески пожал мне руку.
- Ты прибыл по нашему ЧП?
- Угадал.
- Теперь вижу, что в вашей конторе такие дела долго не залеживаются. Еще на донесении, как говорится, не высохли чернила, а ты уже тут как тут. Оперативность завидная.
- Это плохо?
- Не радует, что не обошлось без ЧП. Сейчас, когда идет подготовка к наступлению, эти перебежчики как кость в горле.
Проговорив это, Алексеев заговорщицки отвел меня к окну, как бы подальше от посторонних ушей, и, понизив голос, продолжил:
- Скажу по секрету. Из-за этакого сюрприза вчера вечером наш Батя так разбушевался, что невозможно и вообразить. Еле утихомирили. Понять можно. Немцев отсюда шуганули, их контратаки отбили и закрепились здесь прочно. Кажется, впору заняться составлением наградных реляций. Вдруг- накося выкуси - двое наших, с оружием в руках, сбежали к врагу! Позор!
- Где сейчас можно найти вашего Батю? - спросил я, зная их манеру в обиходе так называть командира полка полковника Шахназарова.
- Он сейчас здесь, в штабе. Вместе с начальником штаба полковником Зыковым завтракают. - И Алексеев, для пущей ясности, мотнул головой в сторону смежной комнаты. От общего штабного помещения эта комната была отделена тяжелым брезентовым пологом.
- И они там давно? - продолжал допытываться я.
- С добрых полчаса.
- Ты обо мне не доложишь?
- Это можно, - охотно согласился он и на правах оперативного дежурного тут же отвернул брезент и решительно шагнул за него.
Ждать его возвращения долго не пришлось. Через минуту Алексеев уже снова объявился и с подчеркнутой вежливостью, придержав брезент, произнес:
- Товарищ следователь, прошу. Вас ждут.
Вот так я и предстал перед двумя всесильными здесь полковниками.
Полковники заслуживают того, чтобы рассказать о них подробнее. Шахназаров уже в летах, осанистый, полный, с большими залысинами и высоким прямым лбом человека мыслящего, с пристальным, строгим взглядом слегка прищуренных темных глаз. Его армянское происхождение сразу выдавали густые брови, сросшиеся на переносице, и несколько крючковатый, длинный нос. Зыков внешне - как бы полная противоположность Шахназарову: высокий, спортивного вида, блондин, с еще сохранившейся шевелюрой и хрипловатым, властным голосом.
Шахназаров и Зыков были чуть ли не одногодки. Тогда как я, в свои неполных 25 лет, чувствовал себя перед ними едва ли не начинающим курсантом, хотя всегда не забывал о своем должностном положении и старался держаться независимо, несмотря на свое не слишком впечатляющее звание "капитан юстиции".
Судя по всему, Шахназаров и Зыков уже отчаевничали. Удобно расположившись в невесть откуда взявшихся мягких кожаных креслах, они что-то обсуждали, когда мое появление прервало их беседу.
Обращаясь по старшинству к Шахназарову, я, как и положено, доложил:
- Товарищ полковник, прибыл для производства следствия по делу о...
Однако Шахназаров меня не дослушал:
- По какой причине и для чего ты прибыл, нам известно. Лучше подсаживайся к нашему столу и перекуси. На пустой желудок ко всякой работе отношение совсем другое. Ты ведь еще не завтракал. Я прав?
Не ожидавший такого приема, я смущенно замялся. Ведь, несмотря ни на что, так вот запросто подсесть за общий стол к людям, значительно старше меня по возрасту, званию и должностному положению, было не так-то просто. Но Шахназаров, без особого труда все поняв, повторил:
- Не дури! Здесь хватит и на тебя.
Как мне потом стало известно, оказывается, Шахназарову уже звонил наш военный прокурор дивизии подполковник юстиции Прут и просил по возможности мне помочь. Кроме того, Прут подбодрил Шахназарова:
- Особо не огорчайтесь. Все считают, что эта некрасивая история в вашем полку - досадное исключение.
Надо думать, что такие слова, сказанные от души, и не кем-нибудь, а прокурором Прутом, не остались незамеченными.
Я присел к столу, пододвинув табурет, которому тоже нашлось место в этой облюбованной Зыковым комнатушке, и сразу убедился, что известная многим в полку привычка Зыкова видеть за столом сервировку, радующую глаз даже во фронтовых условиях, оказалась правдой.
На столе, покрытом скатертью, в самом центре красовался пузатый самовар, опоясанный выбитыми на нем медалями. Ему под стать был и чайный сервиз с расписным чайником, чашечками, сахарницей и молочником кобальтовыми, очевидно немецкими, трофейными. Рядом с ними, немного в стороне, теснились сложенные горкой чистые тарелки с золотыми ободками, бутылка недопитой водки и длинноногие рюмки. Все это "хозяйство" Зыков неизменно возил за собой. Очевидно, сказалась привычка к чаепитиям еще с довоенного времени по службе в Среднеазиатском военном округе.
Рассказывали, что ординарец Зыкова - пожилой солдат, которому осточертело постоянно трястись над его тульским самоваром, трофейным чайником и прочими предметами быта, в минуту откровения признался:
- Если что-то с этим барахлом произойдет, мне хана. Мой полковник этого не простит.
Кроме этого, в комнатушке Зыкова я обнаружил еще одну достопримечательность - столик с зеленым сукном, предназначенный для игры в карты. Этот столик и два кожаных кресла были в свое время принадлежностью какого-то разбомбленного музея, оставшегося на оккупированной территории. Об этом мне потом рассказал капитан Алексеев. Знал я и о трофейной немецкой раскладушке с непривычным для нашего уха наименованием "гинтер", на которой Зыков спал.
Пока я насыщался, Шахназаров и Зыков, словно позабыв о моем существовании, возобновили свой разговор. Я лишь уловил, что он шел вокруг какого-то уязвимого, по их мнению, места в обороне полка.
Когда я поднялся со своего места, давая понять, что насытился, Зыков сразу поинтересовался:
- У вас сейчас какие-то к нам просьбы есть?
- Лишь одна - оказать содействие, чтобы я поскорее выбрался в батальон капитана Кононова, на передовую.
- Нет вопроса, - заверил Зыков. - Я дам команду, чтобы вас встретили и нашли место для вашей работы.
Зыков поднялся со своего кресла и через приоткрытый брезентовый полог, закрывавший дверной проем, крикнул:
- Капитан Алексеев. Найдите для товарища следователя сопровождающего к Кононову в батальон и проследите за тем, чтобы все сделали так, как он скажет!
Провожая меня, Шахназаров проговорил:
- Этим двоим, если они действительно перешли с оружием в руках на сторону немцев, никакого оправдания нет. Только ведь на войне бывает всякое. За подлеца может безвинно пострадать и герой. Постарайся во всем разобраться объективно.
Хоть я и рвался следовать дальше, да только возникло препятствие: все посыльные штаба полка оказались в разгоне и такого человека, который бы смог провести меня, не нашлось. Алексеев нервничал, куда-то прозванивался и что-то выяснял. Наконец он с облегчением произнес:
- Нашел! Обожди еще самую малость - и проводник у тебя будет.
Как раз в этот момент в штаб подошел оперуполномоченный Смерша старший лейтенант Безруков. Он, оказывается, меня разыскивал и, застав в штабе, обрадовался.
- Очень хорошо, что ты еще здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Кроме командира батальона капитана Кононова, в этот ранний час у него в блиндаже обретались двое офицеров: замполит батальона старший лейтенант Свиридов и адъютант старший лейтенант Папиташвили, ведавший всем нехитрым батальонным штабным производством.
Кононов выслушал молча, не прерывая, а затем как бы подытожил:
- Да-а, дружок. Скажем без утайки. Твоя новость наиподлейшая!
Судя по всему, с этим были согласны все. Оба своих людей совершенно не знали, мало с ними общались, никакой работы с ними не вели... и остальное в том же духе. Но капитан был не из тех, кто для собственного благополучия был всегда готов все свалить на другого. Кононов сочувственно взглянул на Петрова, удрученного происшествием, и, уже обращаясь, как это было принято между ними, к Папиташвили только по имени, распорядился:
- Автандил! Составь донесение за моей подписью и направь с нарочным в штаб полка. Не забудь привести и все необходимые сведения: откуда эти солдаты, где и когда призывались в армию, сколько времени пробыли у нас в батальоне, как себя проявили... - И, повернувшись к Петрову, приказал:Возвращайтесь к себе и успокойте народ, никаких панических разговоров и нежелательных обсуждений случившегося.
Когда они покидали блиндаж, замполит старший лейтенант Свиридов сказал:
- Младшего сержанта Королькова - члена партии и рядового Глебова комсомольца я хорошо знаю. Они отличные бойцы. Глебову, к примеру, я бы, не задумываясь, дал рекомендацию.
На это Кононов сочувственно возразил:
- Чужая душа - потемки. Ты, Ваня, теперь на этот счет особенно и не распространяйся, а то возьмут да и сделают козлом отпущения тебя.
А на другой день, рано утром, в расположение первого эшелона их полка уже прикатил я - военный следователь дивизии, с заданием расследовать уголовное дело об измене Родине военнослужащими Корольковым и Глебовым.
В село с поэтическим названием "Берендейка" я удачно добрался на попутном грузовике, под завязку загруженном ящиками со снарядами и минами. Мое присутствие в кабине явно устраивало водителя: вдвоем по пустынным прифронтовым дорогам ехать было веселее, можно перекинуться парой слов. Перед самым селом наша груженая автомашина стремительно выскочила из густого ельника на косогор, еще окутанный белесым туманом, не снижая скорости скатилась к Северскому Донцу, перемахнула по понтону на противоположный берег и, покачивая облезлыми боками, подпрыгивая на ухабах, покати ла по центральной улочке. Куда ехать, водитель знал - этот путь он проделывал уже не в первый раз. Остановился там, где мне было нужно.
Надо сказать, что с того дня, как отсюда с упорными боями были изгнаны немцы, село Берендейка приобрело для нашей дивизии важное значение стратегического пункта для возобновления наступательных действий.
О недавних боях свидетельствовали зияющие проломы в заборах и напрочь развороченных стенах строений. Очевидно, тут прорывались танки. От бесчисленных пепелищ тянуло гарью, в снарядных воронках тускло проглядывала густо припорошенная пылью ржавая водица.
На моей карте этот населенный пункт был обозначен еле приметной точкой. Все его население угнали немцы. Но искалеченное и осиротевшее село продолжало жить. Об этом можно было судить по струйкам дыма над крышами немногих чудом уцелевших изб. В одной из них без всяких удобств и в крайней тесноте как раз и размещались штаб полка и его тыловые подразделения, за которыми я и был закреплен.
Как только мы остановились, к нам подошел часовой, бдительно заглянул под козырек водительской кабины и, обнаружив мое присутствие, на шаг отступил, пропуская - видел меня он неоднократно и раньше.
В штабе царила обычная деловая обстановка. В передней, большой и светлой комнате, собственно и представлявшей основное помещение штаба, у стены два каких-то совсем еще юных лейтенантика, налегая грудью на свежеструганые доски самодельного стола, старательно что-то вычерчивали, придерживая локтями большой лист ватмана. Увлеченные этим делом, на меня они даже не взглянули.
В дальнем углу, сидя верхом на табурете перед полевым телефоном, дежурный связист простуженным голосом терпеливо, с повторами, кому-то что-то диктовал. А в непосредственной близости от него на узкой лавочке кто-то спал, уткнувшись носом в стену. Несколько поодаль старательно драил дощатый пол пожилой солдат из тех, кто так привержен чистоте и порядку.
Меня сразу заметил лишь один человек - оперативный дежурный. В тот день им был мой давний знакомый, капитан Алексеев, помощник начальника штаба полка. Он дружески пожал мне руку.
- Ты прибыл по нашему ЧП?
- Угадал.
- Теперь вижу, что в вашей конторе такие дела долго не залеживаются. Еще на донесении, как говорится, не высохли чернила, а ты уже тут как тут. Оперативность завидная.
- Это плохо?
- Не радует, что не обошлось без ЧП. Сейчас, когда идет подготовка к наступлению, эти перебежчики как кость в горле.
Проговорив это, Алексеев заговорщицки отвел меня к окну, как бы подальше от посторонних ушей, и, понизив голос, продолжил:
- Скажу по секрету. Из-за этакого сюрприза вчера вечером наш Батя так разбушевался, что невозможно и вообразить. Еле утихомирили. Понять можно. Немцев отсюда шуганули, их контратаки отбили и закрепились здесь прочно. Кажется, впору заняться составлением наградных реляций. Вдруг- накося выкуси - двое наших, с оружием в руках, сбежали к врагу! Позор!
- Где сейчас можно найти вашего Батю? - спросил я, зная их манеру в обиходе так называть командира полка полковника Шахназарова.
- Он сейчас здесь, в штабе. Вместе с начальником штаба полковником Зыковым завтракают. - И Алексеев, для пущей ясности, мотнул головой в сторону смежной комнаты. От общего штабного помещения эта комната была отделена тяжелым брезентовым пологом.
- И они там давно? - продолжал допытываться я.
- С добрых полчаса.
- Ты обо мне не доложишь?
- Это можно, - охотно согласился он и на правах оперативного дежурного тут же отвернул брезент и решительно шагнул за него.
Ждать его возвращения долго не пришлось. Через минуту Алексеев уже снова объявился и с подчеркнутой вежливостью, придержав брезент, произнес:
- Товарищ следователь, прошу. Вас ждут.
Вот так я и предстал перед двумя всесильными здесь полковниками.
Полковники заслуживают того, чтобы рассказать о них подробнее. Шахназаров уже в летах, осанистый, полный, с большими залысинами и высоким прямым лбом человека мыслящего, с пристальным, строгим взглядом слегка прищуренных темных глаз. Его армянское происхождение сразу выдавали густые брови, сросшиеся на переносице, и несколько крючковатый, длинный нос. Зыков внешне - как бы полная противоположность Шахназарову: высокий, спортивного вида, блондин, с еще сохранившейся шевелюрой и хрипловатым, властным голосом.
Шахназаров и Зыков были чуть ли не одногодки. Тогда как я, в свои неполных 25 лет, чувствовал себя перед ними едва ли не начинающим курсантом, хотя всегда не забывал о своем должностном положении и старался держаться независимо, несмотря на свое не слишком впечатляющее звание "капитан юстиции".
Судя по всему, Шахназаров и Зыков уже отчаевничали. Удобно расположившись в невесть откуда взявшихся мягких кожаных креслах, они что-то обсуждали, когда мое появление прервало их беседу.
Обращаясь по старшинству к Шахназарову, я, как и положено, доложил:
- Товарищ полковник, прибыл для производства следствия по делу о...
Однако Шахназаров меня не дослушал:
- По какой причине и для чего ты прибыл, нам известно. Лучше подсаживайся к нашему столу и перекуси. На пустой желудок ко всякой работе отношение совсем другое. Ты ведь еще не завтракал. Я прав?
Не ожидавший такого приема, я смущенно замялся. Ведь, несмотря ни на что, так вот запросто подсесть за общий стол к людям, значительно старше меня по возрасту, званию и должностному положению, было не так-то просто. Но Шахназаров, без особого труда все поняв, повторил:
- Не дури! Здесь хватит и на тебя.
Как мне потом стало известно, оказывается, Шахназарову уже звонил наш военный прокурор дивизии подполковник юстиции Прут и просил по возможности мне помочь. Кроме того, Прут подбодрил Шахназарова:
- Особо не огорчайтесь. Все считают, что эта некрасивая история в вашем полку - досадное исключение.
Надо думать, что такие слова, сказанные от души, и не кем-нибудь, а прокурором Прутом, не остались незамеченными.
Я присел к столу, пододвинув табурет, которому тоже нашлось место в этой облюбованной Зыковым комнатушке, и сразу убедился, что известная многим в полку привычка Зыкова видеть за столом сервировку, радующую глаз даже во фронтовых условиях, оказалась правдой.
На столе, покрытом скатертью, в самом центре красовался пузатый самовар, опоясанный выбитыми на нем медалями. Ему под стать был и чайный сервиз с расписным чайником, чашечками, сахарницей и молочником кобальтовыми, очевидно немецкими, трофейными. Рядом с ними, немного в стороне, теснились сложенные горкой чистые тарелки с золотыми ободками, бутылка недопитой водки и длинноногие рюмки. Все это "хозяйство" Зыков неизменно возил за собой. Очевидно, сказалась привычка к чаепитиям еще с довоенного времени по службе в Среднеазиатском военном округе.
Рассказывали, что ординарец Зыкова - пожилой солдат, которому осточертело постоянно трястись над его тульским самоваром, трофейным чайником и прочими предметами быта, в минуту откровения признался:
- Если что-то с этим барахлом произойдет, мне хана. Мой полковник этого не простит.
Кроме этого, в комнатушке Зыкова я обнаружил еще одну достопримечательность - столик с зеленым сукном, предназначенный для игры в карты. Этот столик и два кожаных кресла были в свое время принадлежностью какого-то разбомбленного музея, оставшегося на оккупированной территории. Об этом мне потом рассказал капитан Алексеев. Знал я и о трофейной немецкой раскладушке с непривычным для нашего уха наименованием "гинтер", на которой Зыков спал.
Пока я насыщался, Шахназаров и Зыков, словно позабыв о моем существовании, возобновили свой разговор. Я лишь уловил, что он шел вокруг какого-то уязвимого, по их мнению, места в обороне полка.
Когда я поднялся со своего места, давая понять, что насытился, Зыков сразу поинтересовался:
- У вас сейчас какие-то к нам просьбы есть?
- Лишь одна - оказать содействие, чтобы я поскорее выбрался в батальон капитана Кононова, на передовую.
- Нет вопроса, - заверил Зыков. - Я дам команду, чтобы вас встретили и нашли место для вашей работы.
Зыков поднялся со своего кресла и через приоткрытый брезентовый полог, закрывавший дверной проем, крикнул:
- Капитан Алексеев. Найдите для товарища следователя сопровождающего к Кононову в батальон и проследите за тем, чтобы все сделали так, как он скажет!
Провожая меня, Шахназаров проговорил:
- Этим двоим, если они действительно перешли с оружием в руках на сторону немцев, никакого оправдания нет. Только ведь на войне бывает всякое. За подлеца может безвинно пострадать и герой. Постарайся во всем разобраться объективно.
Хоть я и рвался следовать дальше, да только возникло препятствие: все посыльные штаба полка оказались в разгоне и такого человека, который бы смог провести меня, не нашлось. Алексеев нервничал, куда-то прозванивался и что-то выяснял. Наконец он с облегчением произнес:
- Нашел! Обожди еще самую малость - и проводник у тебя будет.
Как раз в этот момент в штаб подошел оперуполномоченный Смерша старший лейтенант Безруков. Он, оказывается, меня разыскивал и, застав в штабе, обрадовался.
- Очень хорошо, что ты еще здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29