Иначе поручил бы Слону или Хромому.
- Тебе не помешает знать предысторию. Раньше в истоках Волги, неподалеку от села Федоровское располагалась неплохая турбаза. Река, на другом берегу великолепный лес, острова - прекрасное место для отдыха. Попасть туда было не так просто - база принадлежала некоему военному ведомству, но у меня имелись знакомые в Генштабе. Не то, чтобы я пользовался их услугами, нет. Просто встречались время от времени. Как-то раз пригласили на эту базу. И обеспечили мне статус постоянного клиента. Я выезжал туда почти каждые выходные в течение всего лета, и отпуск проводил там же. Иногда брал с собой Евгению - она в то время была моей подругой но чаще ездил один. Осенью семьдесят пятого года пошел за грибами и наткнулся в лесу на молодого парня, занятого странным делом. Он пытался залезть на дерево. Зачем, спрашивается? Он вроде бы не в том возрасте, чтобы лазить за птичьими гнездами, да и какие гнезда осенью? Все было проще. Он углядел нарост, и хотел вырезать из него свистульку для маленькой дочери. Поскольку в дереве я разбираюсь лучше, посоветовал ему другой нарост - тот не годился. Обратно шли вместе. Звали его Василий.
- Васька? - изумился Саша. - С UMF? "Гвардеец"?
- Нет. С тем Василием я познакомился позже. Этот был летчиком-испытателем, проводил на базе отпуск вместе с женой и годовалой дочерью. Я весь вечер торчал в их домике. Помнится, меня потрясла атмосфера тепла в этой семье. Настолько честные, открытые и искренние люди они были, что уходить не хотелось. И, поскольку отпуска у нас совпали, мы подружились. Василий чем-то напоминал твоего Яковлева - такой же Дон Кихот. Только еще более бесшабашный и совершенно беззлобный. После трех недель отдыха знакомство не прервалось, они были москвичами, я часто приезжал в гости, к себе приглашал. На второй год убедил Василия окрестить дочь - в то время такой поступок для кандидата в члены партии был недопустим, хотя и считалось, что у нас свобода вероисповедания. Крестили тайно.
- Света? - уточнил Саша.
- Именно она.
Саша вдруг почувствовал, что отец впервые за всю жизнь заговорил об этом с кем-то посторонним. Что эта история - одно из самых дорогих воспоминаний. А может, и самое болезненное наряду с гибелью молоденькой жены.
Маронко искренне привязался ко всему семейству Антоновых. Василий, Анна и Светка. Поначалу ему казалось, что он любит их дом за то спокойствие и тепло, которым, казалось, дышали даже стены в двухкомнатной квартирке в Текстильщиках. Всю сознательную жизнь одинокий, Маронко оставался несколько обособленным даже среди друзей. И только с Антоновыми становился членом семьи. Крестным Светки.
Лишь когда Светка пошла в школу, понял, что дело не в общении. И Анна значила для него куда больше, чем просто хозяйка уютного дома и жена друга. Пожалуй, это и оказалось самым паршивым - Василий был его единственным настоящим другом. Маронко чувствовал себя предателем, и потихоньку, чтобы не создать впечатление резкого отчуждения, начал отходить от них. От приглашений отказывался, мотивируя занятостью. В чем-то это было правдой Организация на тот момент уже вошла в силу. Конечно, на дни рождения приезжал всегда, но старался не задерживаться.
Василий принялся психовать, иногда доходило до размолвок. Маронко решил, что тот почувствовал неладное в отношении друга к своей жене, и собрался окончательно порвать с этой семьей. Не мог он перешагнуть ни через друга, пытаясь увести его жену, ни через себя, терзаясь созерцанием недоступного ему счастья. Тогда Василий приехал к нему сам. Расстроенный, не слишком трезвый.
Его мучили предчувствия близкой гибели. И без того не слишком сдержанный, начал ссориться с друзьями, измотанный постоянным страхом. Даже не за себя - за семью. Анна ждала второго ребенка. Кто позаботится о них, если Василий умрет? А при его профессии такое случается сплошь и рядом. "Сергей, - он почти плакал, - ведь от меня отвернулись практически все. Моя родня далеко, у Анны своих друзей мало. И они не помогут. Я понимаю, почему потерял всех - сам виноват. Но ты, ты-то можешь понять! Почему ты избегаешь нас?"
Маронко объяснил. Честно и откровенно сказал, что любит его жену. Василий слушал, ошарашенно хлопая глазами, и на фоне этого даже о страхах своих позабыл. Не сразу поверил, но, поверив, понял. И по достоинству оценил поступок друга. В тот вечер они вдвоем напились до бесчувствия, и это был последний раз, когда Маронко пил допьяна.
Василия он больше не видел. Через две недели тот улетел на полигон, а перед этим написал письмо, в котором исправлений и помарок было больше, чем всего остального. Он просил только об одном - не бросать его семью. Перешагнув через ревность, поручил Анну, Светку и нерожденного ребенка единственному человеку, который любил бы их. У Маронко интуиция была прекрасной, он забеспокоился. Пришел к Анне, спросил, куда отправили Василия. Позвонил мужу Евгении, добился, чтобы ему рассказали о той модели, которую должен был испытывать Вася Антонов. Чего ему стоило достать секретную информацию - словами не описать. Но получил ответ, что данная модель в отношении безопасности даже опережает базовую.
Он мог сделать так, чтобы Василия отстранили от полетов. Подготовив почву, ухитрился вызвать его на переговоры, чтобы убедиться в необходимости таких мер. Тот говорил очень спокойно, от прежнего беспокойства следа не осталось. Лишь под конец разговора обмолвился: "Ты получил мое письмо? Знаю, получил, иначе не звонил бы. Сергей, мы все в руках судьбы. Поклянись, что не бросишь их, если я не вернусь". Тон его был ровным, уверенным - будто страховался на всякий случай. А когда услышал клятву, даже шутил. И только потом Маронко понял, что это равнодушие обреченного.
Двигатель взорвался, едва самолет поднялся над взлетной полосой. Недостатки конструкции были ни при чем - в турбину затянуло птицу. Случайность, которую невозможно предотвратить. И смерть, которую предчувствовали многие. Урну с пеплом передали не семье, а Маронко. Ему же выпала и жуткая роль черного вестника.
Он ни слова не сказал Анне ни о том письме, ни о клятве, данной ее мужу за день до смерти. Просто взял на себя роль опоры в тяжелые дни. Через два месяца Анна родила мертвого мальчика, и это несчастье сломило бы ее окончательно, не окажись рядом Маронко. Или если бы у него не хватило выдержки, и он заговорил бы о своих чувствах раньше времени. Только через год осторожно дал понять, что она всегда может рассчитывать на него хотя бы потому, что значит больше, чем все остальные люди.
Маронко являлся полной противоположностью Василию. Насколько тот был мягким и эмоциональным, настолько же Маронко - жестким и сдержанным. Возможно, именно поэтому Анна смогла искренне привязаться к нему, не предавая памяти мужа - они оказались слишком разными.
- Я до сих пор не могу простить себе Василия, - тихо говорил отец. Знаю, что судьба у него была умереть молодым, но не могу смириться. Вроде как ты коришь себя за смерть матери. И чтобы хоть как-то успокоить совесть, я взял на себя всю ответственность за Свету. Анна все-таки взрослый человек, а вот Света... Тот отказ для меня был полной неожиданностью. Сначала решил, что мы со Светой не поняли друг друга. Я предлагал Анне дать образование дочери за границей, а Света подумала, что я ищу способ спровадить ее с глаз долой. Я позвонил ей на следующий день, хотел сказать, что вопрос, где она будет учиться, вовсе не принципиален, мне даже во многом лучше, если она останется в России. Света со мной разговаривать не стала, а от Анны я узнал много нового. Во-первых, что мои ретивые детки уже попытались убедить ее дочь в ошибочности решения. Чем это кончилось, сам помнишь, да? Анна пришла в ужас, вообразив, будто ты чем-то угрожаешь Свете. А во-вторых, истинная причина отказа была совсем другой, хотя косвенно и относилась к девочке. К Анне начал подлизываться один из моих деловых партнеров. Надеялся через нее воздействовать на меня. В частности, намекнул, что у некоторых бизнесменов периодически похищают родственников. Я вижу в Свете дочь, забочусь о ней. Конечно, не стоит подвергать ребенка таким переживаниям, поэтому лучше, если мама окажется сговорчивой и поможет этому деятелю, не вынуждая на крайние меры.
- Ни фига себе! И как ты на это отреагировал?
- Практически никак. Сам понимаешь, когда мне доходчиво объяснили, что у меня нет оснований для вмешательства в чужую жизнь, я решил ограничиться воспоминаниями. Даже со стороны наблюдать перестал. Как ни тяжело мне было, позволил Анне пропасть из поля моего зрения и не пытался ее разыскать. Вас с Мишей я прекрасно понимал, поэтому просто запретил всякие контакты.
- Это я помню. Я имею в виду, что с тем деятелем стало?
Отец помолчал, потом несколько удивленно сказал:
- Ты знаешь, он умер. Где-то через год после этого. Ужасно глупая смерть. Пригласил гостей на день рождения, я тоже был. Собрались в его квартире, а жил он на шестнадцатом этаже. Выпили, как водится. Хозяин перебрал, пошел проветриться на лоджию, и упал вниз. Разбился, конечно.
- С соседнего балкона достали? Или с крыши спустились и спихнули?
- Понятия не имею. Я в этот момент беседовал с его супругой. Собственно говоря, мы обо всем узнали почти через час, когда пришла милиция с сообщением, что хозяин квартиры лежит в луже крови на асфальтированной площадке под окнами.
Саша сдавленно засмеялся.
- Представляю, насколько ошарашенное у тебя было лицо.
- Разумеется. И огорченное тоже, поскольку мы раскручивали совместный проект. Все мои переживания производили впечатление естественных. Так и быть, я пожертвовал некой суммой, вложенной в явно провальное дело, ради собственного алиби. На меня, кстати, даже тени подозрения не пало - у его жены был ревнивый любовник. Долго его терзали, пока не пришли к выводу, что смерть является результатом несчастного случая, - отец откинулся на спинку кресла, глазами показал на доску. - Думай, думай. Шанс выиграть есть, хотя ты вряд ли его увидишь. Но к ничьей свести сумеешь без хлопот.
Кажется, Саша понял, что имел в виду отец. Переставил слона, вопросительно посмотрел.
- Надо же, углядел!
- Отец, я не понял - мы в поддавки играем или в шахматы?
- Я не подыгрывал. Сам отвлекся, сделал ошибку. Интересно, когда я предупреждаю, чтоб ты не делал ошибочных ходов, за поддавки это не считается. А когда я указал на собственную ошибку, ты вдруг оскорбился?
- Да я так...
- Вот именно, что "так". Смотри, еще обставлю. С этим деятелем, конечно, я мог поступить иначе. Мог ограничиться внушением, мог наказать материально - ему этого хватило бы. И, если бы вопрос затрагивал моих знакомых или даже друзей, я бы не стал карать так строго. Но речь-то шла об Анне. Фактически, своей жадностью он отнял у меня семью. Я мог понять побуждения, заставившие тебя выяснять отношения со Светой. Конечно, ты действовал сгоряча, не разобравшись в ситуации, но цель у тебя была та же, что и у меня. При положительном решении вопроса ты относился бы к Свете ничуть не хуже, чем к своей родной сестре.
- Не исключено, что лучше. Я ж тогда считал, что Наташка умерла. И за Светкой следил бы вдвое бдительнее. Уроки, может, и не проверял бы, а вот одноклассников и прочих ухажеров гонял бы в три шеи, пока ей восемнадцать не исполнилось бы. Сигареты бы отбирал. В кино водил. Разыскивал бы по всем знакомым, если бы задержалась на прогулке. Морды бил бы, если б кто-нибудь заявил, что у меня сестра страшненькая, хотя такой она и была.
Маронко посмеивался, глядя на него.
- Мне нравится твое горячее желание оказать Свете покровительство.
Саша подозрительно покосился на него. Кажется, нарвался.
- Анна со Светиных слов рассказала, что ты уже приступил. И я, кстати, впервые слышал о том, чтобы ты кого-то носил на руках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72