.. Где-то тут нашла свой конец Мира - жена суматошного этого Бориса. В первый раз он так о ней подумал - как о чужой жене, а не как о своей девочке. Время идет и все меняет, сглаживает, расставляет по местам...
Во всяком случае что хорошо, то хорошо: никто больше не собирается докапываться, как на самом деле погибла его секретарша, пусть пухом будет ей земля, славная была девочка. И Тамаре царствие небесное, списали её смерть на бомжа, а что тут неправильного? Он, наверно, и убил. И сам убился. Не сыскать концов, не появилось других версий - иначе Пальников бы непременно возник. Но, видно, нашлись люди постарше да поумнее, у милиции дела есть куда как покруче, каждый день в газетах...
Отныне взбаламученная жизнь начнет отстаиваться, осядут на самое дно души сожаления, боль утрат, страх. Можно подумать о будущем. Стало быть, решено - в Москву он пока не переедет, до зимы на даче поживет, а там видно будет...
Павел честно и старательно забывал Лизу, но весь мир, все предметы вокруг словно сговорились мешать исполнению его благих намерений. Телефон на его столе, уличные автоматы, троллейбус, который, захоти он, за пятнадцать минут довезет до института, и метро - всего две остановки до Казанского вокзала... В глубине души он надеялся, что она сама позвонит есть же, в конце концов, на свете справедливость? Впрочем, как любит повторять отец, - "Все говорят, нет правды на земле. Но правды нет и выше." Во всяком случае, подруга на связь не выходила. Может, и страдала в одиночку - он и рад бы потешить себя картиной её рыданий в подушку, но не получалось. Не верилось...
Возле управления мялся знакомый лопоухий парень. Паша, пришедший на полчаса раньше начала рабочего дня: а, черт с ним, все равно не спится, лучше уж в конторе, чем дома томиться, - прикинул зачем-то в уме, какой электричкой мог прибыть гость. Могло случиться, той самой, которой ездила Лиза: восемь с копейками...
- Ко мне? Узнал чего?
- Ничего существенного.
- Позвонил бы. Охота была в Москву тащиться.
- Охота пуще неволи, сам знаешь. Я не специально. Тут дело одно может, что посоветуешь.
Ага, у малого неприятности начались: Павел не забыл цыганку, как она юбками трясла в коридоре под дверью. Сколько веревочке не вейся...
Но он ошибся, речь пошла о другом:
- Работу тут предлагают, - сообщил приезжий, проходя вслед за Павлом в комнату, - Бизнесмена одного охранять. Деньги приличные и условия.
- Раз приличные - иди. А то на неприличных сгоришь.
- Другие ж не горят, возразил тот, поняв слова Павла совершенно правильно и нимало при том несмутившись. - У цыган брать не грех - не я, так ещё кто-то. А сажать их - так там одни бабы беременные и цыганят куча. Один притон разгоним, на соседней улице другой возникает. Пусть лучше тех ловят, кто им товар поставляет. И верхних. А то тут кишка тонка.
- Вот ты бы и ловил. А то ведь в охрану норовишь, на теплое место.
- Прям теплое, - Лопоухий то ли не замечал неприязни в голосе Павла, то ли ему в самом деле совет был важен, - Не хуже моего знаешь: охранников вместе с шефами мочат, а то и вместо. Ты бы вот пошел в охрану?
- С твоими взглядами в милиции лучше не работать.
- Думаешь? - не обижаясь, сказал тот, - Ладно, будем решать самостоятельно. А тебя бы с руками оторвали, вон какой бугай здоровый. Качаешься?
- Давай по делу, - В коридоре уже хлопали двери, начинался рабочий день, - Что там подростки эти, кто чего видел?
- Выявил всех, опрашивал по одному. Семеро их было, три девчонки среди них. Все три заметили цепочку на ноге у утопленницы этой. Но саму утопленницу не видели.
- Как это? - изумился Павел, - Чего ты несешь?
- Да когда они цепочку видели, она вполне жива была. Одна вспомнила, что с рыжей этой, муж её или кто там ещё хотел цепку стащить, но она не далась. А парни вообще ничего не видели, подкуренные были.
- Ладно, спасибо. А вот женщина с мальчиком. Ты сказал, дачница. Как ты узнал? Не всех же ты местных в лицо знаешь?
- Многих. А эта - ну книжка у неё на полотенце валялась английская, не то немецкая. Учителей наших я всех знаю, а кроме них кто такие книжки читает, а?
И уже в двери вспомнил вдруг:
- Тебе привет. Вместе в электричке ехали - от кого, как думаешь?
- Угадывать не собираюсь.
- Да ладно тебе. Я вас вместе видел. Одноклассница моя. Я сказал, что к тебе собрался, а она привет передала.
Вот и этот тоже - "вместе видел". Интересно, найдется в Малаховке или в Удельной человек, который бы нас вместе не видел? Хотя чего удивляться? Пара заметная...
И, едва переведя дух, потянулся следователь к телефону, благо никто из "сокамерников" пока не появился:
- Говорит Джек. Привет получил. Виляю хвостом на радостях.
В трубке засмеялись:
- Хотелось бы лично удостовериться. Появился бы, а то совсем пропал.
Договорились назавтра, и совсем пропащий, подперев кулаком подбородок, несколько минут тупо смотрел перед собой, осмысливая, что произошло и чего ради он так страдал, если все разрешилось элементарно: позвонил, тут же его приласкали. Он был недоволен собой: что бы раньше решиться. А, может, и вовсе звонить не следовало, опять он на поводке. Ну точно - Джек...
Тем не менее на следующий день Павел сидел на знакомой веранде и послушно отвечал на вопросы, потому что сам ведь пригласил Лизу в помощницы, значит, имеет она право все знать. Как раз накануне, рассказала она, в "удельном княжестве" побывали нечаянные визитеры - муж и любовник покойной Миры. Оба сразу, будто сговорились.
- Ну и фрукт этот Дорфман Борис, - поморщился Павел.
- Почему фрукт?
- Любопытен не по чину. Его на допрос вызвали, а он в бутылку полез. Чего он тут молол?
- Возмущался, что милиция плохо работает.
- Чего ему надо? Он же никаких заявлений не писал. Вот начальство и распорядилось дело в архив отправить. Утонула - и привет. Со Станишевской посложнее, конечно, - но и тут, когда итоги квартала подбивали, решили закрыть. Бомж, которого в подвале нашли, выручил, вполне под описание подошел и бабка из подъезда его уверенно опознала...
- Но его тоже прикончили...
- Не докажешь. И сам мог с лестницы покатиться. Тем более сумасшедший. Вполне он мог совершить немотивированное убийство - за ним и не такое числится. Стало быть, если не связывать эти три дела в одно, то получается и прилично, и красиво, все довольны, все смеются.
- А ты сам-то в это веришь?
- Нет, конечно. Потому что существует между ними связь, и связующее звено - твой драгоценный директор. Чист и светел, как слеза, и ручки вот они...
- Не начинай, - предостерегающе сказала Лиза, - Никакой он не мой.
- По-твоему, он ни при чем? Ну жену до экстаза довел - допустим, это неподсудно. Но киллера же нанял, чтобы её убить. Вполне в духе времени. Я тут человечка одного отыскал...
- Не темни, - Лиза нахмурилась, - Что за человечек?
- А бармен из закусочной, этих заведений на вокзале несколько, так эта самая грязная, зато круглосуточная. Он директора по фото опознал. Захаживал, говорит, рюмку выпьет - и вон. Давно не показывался, но однажды когда-то за столом заснул, а под утро, когда оклемался, денег хватился: обокрали, мол, вот с тех пор и не появлялся.
- Ну и что?
- То-то и оно, что ничего... Может, правда, обокрали, а мог и заплатить кому-то.
- А когда это случилось?
- В мае, не то в июне. Может, его и не обокрали вовсе, а сам кому-то за что-то заплатил. Аванс, допустим, за какую-то работу...
- Киллеру аванс? Тогда зачем бармену пожаловался, что деньги пропали? Не получается, месье Пуаро.
- А тут тебе не заграница. Тут даже интеллигент так надраться может, что утром и не помнит ничего.
- Допустим, - согласилась Лиза, - Только откуда тот киллер взялся? И почему, когда Юрию Анатольевичу в аэропорту насчет жены доложили, у него шок был? Петр Сергеевич рассказывал - он сам его встречал.
- Если человек заказывает убийство, то неужто заранее не подготовится весть печальную адекватно воспринять? Какую хочешь пантомиму тебе разыграет. Не в обморок же твой директор грохнулся, правда? А мог бы и в обморок, если б хорошенько постарался. А вот где он исполнителя нашел - в толк не возьму... Одному Богу известно. И ему самому...
- Пантомима, пантомима... Что он, в театре, что ли? - невпопад отозвалась Лиза. Крыть ей было нечем, но и у Павла на руках ни одного козыря. Оба примолкли, слышно стало, как шуршит дождик в саду. Павел подумал: вот где-то неподалеку, километрах в четырех всего живет себе на даче настоящий злодей. Тешится надеждой, что преступление его не раскроют, что все обойдется. Уже обошлось. Что привело его к Лизе накануне? Страх. Услышал, что нашли в подвале мертвое тело. А теперь он спокоен.
- И ничего не докажешь, - прочитала Лиза его мысли, - А может, это все твои фантазии, а, Павлик?
Он и летом не производил впечатление человека, удрученного горем, только делал приличную грустную мину да разглагольствовал о жизни под коньячок. С искренним сожалением поминал только пропавшую кошку. Что-то противно поучительное было в тогдашних его речах, Павел и сам в тот раз порядком напился, помнил их смутно, однако покаяния в них не звучало, это точно. Павел почувствовал внезапно, что ненавидит самодовольного барина, запоздалая эта ненависть самого его удивила. То ли ревностью она разбужена, то ли несправедливостью: заказал негодяй убийство своей жены, а после расправился с киллером. Не всякий профессионал так ловко все обстряпает и ускользнет от возмездия. А этот "интеллигент чеховского толка" сумел. Все на него сработало, даже нежелание коллег-следователей, старших товарищей Павла подставляться. Бесславная кончина душевнобольного афганца, которого сыщики искали-искали, а он тут, под боком околачивался, не прятался даже, на руку оказалось всем. Кому надо ворошить это дело, разбираться, кто его прикончил да каким образом? Одним бомжом меньше. Не дай Бог, газетчик прыткий набежит, обобщать начнет насчет милицейского непрофессионализма... Коньков внятно так все разобъяснил, но от этого не легче. Подлинный преступник ушел от наказания - вот что важно...
- Ты считаешь, что Юрия Анатольевича под суд следовало? - прочитала его мысли Лиза. Ее проницательность иногда тревожила его.
- Ничего я не считаю. Поговорим о чем-нибудь другом, ладно?
- Ладно, - нехотя согласилась подруга и сделала шаг на не менее зыбкую почву:
- Как там твой папаша поживает?
Пальников в одном был прав: подозреваемый им в причастности ко всем трем смертям Юрий Анатольевич Станишевский после визита к Лизе Маренко заметно успокоился, обрел душевное равновесие и радовался последним дачным дням: и тому, что выдались они сухими и теплыми, и тому, что скоро им конец. Тут ещё и некоторое событие произошло весьма кстати. Явился Гоги попрощаться: хозяйка их выгоняет, сама на даче зимовать собирается, московскую квартиру ремонтирует (мама говорит, врет, не ремонтирует, а сдала за хорошие деньги). Следом прибежала и сама Нанули, вся заплаканная, подтвердила новость: они с сыном перебираются на другой конец Малаховки, в заводское общежитие. Сколько запросила комендантша за этот неудобный приют (там свет в одиннадцать гасят, воду и электричество то и дело отключают), Нанули не сказала. Предупредила только, что приходить больше не сможет...
Худенькая грузинка, торговавшая на рынке цветами, незаметно стала своим человеком на даче Станишевского: он ей немного платил, она убирала и стряпала - в Сухуми работала поваром в военном санатории, лобио, сациви и чахохбили в профессиональном исполнении - это ж надо. Он был доволен. И ещё она отлично умела слушать. Глаза-сливы то и дело увлажнялись то ли из сочувствия к рассказчику, то ли себя с сыном становилось жалко... И то сказать - беженцы, прошлое невозвратно, будущее ничего доброго не сулит. Неприкаянному сердцу легче постичь чужую боль. Юрий Анатольевич находил свою новую знакомую красивой и старался утешать, поддерживая в ней надежду, что беспорядки в Абхазии должны же кончиться и пропавший без вести муж Паата подаст о себе весть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18