Ну, а что касается частных детективов с их делами: слежкой за изменяющими друг другу супругами - тут дело техники, никакого тут юридического образования не потребуется. Они меня успокоили оба, что помощь мне с их стороны будет обеспечена. Пьянка продолжалась до упора, пока все принесенное не было выпито. Егорий, было, рванул в магазин для продолжения, но я так устал и опьянел, что приятели решили оставить меня отдыхать до завтра, но завтра не получилось: еще с вечера позвонила мама, Евгения Александровна, и сообщила мне пренеприятную новость умерла ли, сгорела ли ее тетка в деревне Выселки, надо ехать. Я был до такой степени пьян, а мама это хорошо поняла, что сказала: позвонит утром после того, как я просплюсь. Наутро я и действительно ничего почти не помнил. Вот набрались! Мамин звонок меня и разбудил. Хоть и на похмельную голову, но я все же (с трудом!) суть понял. Мама горько сожалела о гибели любимой тетушки, но сама поехать не могла. Я ее понимал: у мамы на пыльцу луговых и полевых цветов развивалась совершенно жуткая аллергическая реакция, и ехать ей в сельскую местность в летнее жаркое время было смерти подобно. Пошатываясь и зажмурив глаза от резчайшей боли в затылке, отыскал оставленный еще Людмилой индийский аспирин, растворил в стакане с холодной водой из-под крана три таблетки. Выпил - полегчало. Спасибо братской Индии! Опять звонок: на этот раз звонил Егорий: - Жив? Тогда лети ко мне с документами, срочно. Обещали все формальности утрясти за пару дней. Это рекордно, шеф! Он хохотнул при упоминании слова "шеф", я, вроде, и действительно - глава детективного агенства, а, значит, шеф. Удивительное дело, но голос у Васильича звучал убедительно, это был голос протрезвевшего человека. Я сообщил ему о звонке мамы и необходимости ехать в село Ильинское, на похороны маминой тетки. По пути обещал заехать к нему, в его "часовню". Потому как я становлюсь детективом, собрал сумку с набором "мастера плаща и кинжала", а из этого набора у меня был баллончик с парализующим газом и подаренный еще дедом фотоаппарат Nikon, к нему я прикупил в свое время классный объектив, за 50-100 метров я мог отснять изумительные по качеству фотоснимки. Вообще, что здесь, в этой квартире, моего? От Людмилы остались пара домашних тапок и упаковка индийского аспирина, а вот от деда мне достались квартира, фотоаппарат, библиотека, это он подарил мне перед смертью компьютер, ну, наконец, гараж во дворе дома с автомобилем "Победа". Это ничего, что автомобиль старенький, мотор у него волговский, за машиной дед смотрел, как за женой. Ах, опять - жена. Как я смотрел, так бы не смотреть! Нет, дед берег авто пуще зеницы ока. Вот, так правильно! Все, дверь закрыл, спустился к гаражу; я хвалился "Победой" и правильно сделал, завелась с первого раза, по пути надо бы только заправиться: путь хоть и недальний, но дорога - есть дорога. Не удержался - заскочил в кафе в ста метрах от больницы, была когда-то вонючая забегаловка - теперь это вполне комфортное кафе (что время и рыночные реформы творят с помещением!): пол блестит чистотой, а запах (запах!, а не вонь, как когда-то) изумительного кофе сразила меня окончательно, и я с удовольствием заглотил пару чашек с громадными бутербродами. Все, теперь я трезв и здоров! Егорий Васильевич работал на территории небольшой по городским меркам больницы на ставку судебно-медицинского эксперта и на полставки патологоанатома. Обслуживал он и эту больничку, и прилегающий к ней район. Ему давно уж предлагали перейти на базу областного бюро судмедэкспертизы, но он отговаривался: здесь он был полноправным хозяином, здесь можно было ему до неприличия "надраться", предаться оргиям, а там, в областном бюро, поди, не разбежишься. Помещение отделения старое, если не сказать задрипанное, когда-то до революции оно, наверно, было модерновым, но сейчас : Несколько окон заколочены досками - горбылем каким-то, фундамент вот-вот разрушится окончательно, крыша просела. Внутренние помещения включали в себя гистологическую лабораторию, кабинет Егория (здесь он, собственно, и проводил свои оргии), секционную для вскрытий мертвецов, холодильную камеру. Проходя мимо лаборатории, я не преминул заглянуть к лаборантке Леночке. Как-то по пьяной лавочке меня угораздило с ней полюбезничать; что мы с ней вытворяли в ее лаборатории, я не осмелюсь описать и на бумаге. После той бурной случайной любви мне было дурно и стыдно перед женой. Но теперь-то я холост! Я ущипнул за ягодичку Леночку Макрутину, та встрепенулась. Нет-нет, только не сейчас, сделал я ей предостерегающий жест. Рот у нее был великоват, да и вообще лицо не особенно красивое, но ножки! - ножки божественные. Да, после возвращения из Ильинского надо бы повторить то, чем мы тогда с ней занимались. Васильич "отдыхал": это было заметно по его уже покрасневшей физиономии и по блестевшим - свиного вида - глазкам. - Здорово, старик! Вот тебе мои документы, все, кроме, естественно, водительских прав. Здесь есть даже справка из психдиспансера.
- А эту справочку, как раз, и нужно. Тебе ведь какой-никакой наган понадобится. Егорий заржал. -Пока возьми себе хотя бы рогатку, что ли. - Я уже собрался, было, уходить, но Васильич ухватил меня за рукав: - Так, Ваня, надо бы одно дельце обстряпать. Это к тебе уже поручение, как к детективу. Случай состоит в том, что я месяц назад освидетельствовал одну девицу. Ее изнасиловали четверо молодых засранцев. Сами из себя ничего не представляют, студенты, ядрена вошь. А вот отцы у них мужики серьезные. Надо выручать ребят, понятно - небесплатно. Тебе поручение - обговорить с девицей все вопросы, может, она согласится за энную сумму отказаться от своих показаний? Нам, как посредникам, тоже перепадет немало. Вопрос ясен? А живет она, кстати, в Ильинском. Там эти хлюсты отдыхали с удочками на бережке, а во время, значит, отдыха, провели свою операцию с девицей. Как? Справишься? Уговори - ты это умеешь. И Васильич передал мне записанный на бумажке адрес девицы в Ильинском. - Поручение твое - гадость. Скажу тебе с полной на то откровенностью - не по душе мне это задание, но деньги нужны крайне. Ладно, в конце концов, какое мне дело согласится, так согласится, а на нет - и суда нет. Я сунул в карман бумажку и отправился к своему "лимузину".
*** Пока "калякал" с Егорием, время незаметно пролетело - уже двенадцать. Ехал не ходко-не медленно по ровному шоссе к Ильинскому. Село это мне знакомо давно, жил там мой дальний родственник - Петр Николаевич Варенцов, просто дядя Петя. Жену вот его, годами дяди Пети помоложе, я как-то не мог называть, скажем, тетя Нюра, звал я ее просто - Нюра. Люди это замечательные. Сын у них где-то на Севере работает, они вдвоем так и жили - не тужили. Дядя Петя большой специалист по кладке печей, с особенной любовью относится он к баням. Вот и у него баня в Ильинском - всем баням баня. Нюра женщина тихая и скромная, даже удивление меня брало неоднократно, когда я за Нюрой наблюдал: никогда она ничего лишнего никому не скажет, соседки к ней шли и за советом, и с новостями сельскими. Все новости и кляузы мозг Нюры впитывал, но дальше эти сведения от нее не уходили. Я любил с ней за грибами ходить, места она знала грибные: замечательные то были места. Мысли мои опять на Людмилу мою, было, переключились - наваждение какое! Но все опять заслонили события последнего дня - о моей будущей работе - смешно подумать! - детективом. Хотя, рассуждая логически, я не так уж и плох. Я даже глянул на себя в зеркало заднего вида: лицо приятное какое, глаза красивые и внимательные, под глазами вот только круги темные, так и опять же - от переживаний, круги эти только мужественности мне добавляют. Парень я крепкий, ростом Бог не обидел, я даже согнул правую руку в локте, напрягая бицепс, но бицепс получился жидковат: оно правильно, в последние годы ничем физическим я себя не утруждал, придется покидать гантели, ничего, накачаюсь. Я даже знал прием самбо, один, зато давно разучивал его, еще с Андрюхой Клебановым (подлецом и негодяем!). Этот прием состоял в броске через левое плечо, ну, мне теперь его, видимо, придется демонстрировать. Вы еще увидите этот замечательный прием в моем исполнении. Ах, да, еще два приема из бокса: один удар - левой (по-профессиональному - хук), еще один удар - правой (апперкот, в моем исполнении - номер смертельный). Приемов немного, но знал я их в совершенстве. Покажите только мне, кого надо бить! К селу я уже подъезжал, как увидел, что процессия из полутора десятков человек, в основном пожилых, медленно плелась с кладбища; кладбище это было на косогоре среди высоченных берез и отсюда, с шоссе, оно хорошо просматривалось. Видимо, опоздал я на похороны. Я подкатил к дому дяди Пети, когда он с супругой своей как раз к нему и подходили. Встреча, понятно, была грустной: они были еще под впечатлением от похорон. - Так, что все-таки случилось? - спросил я Петра Николаевича и Нюру. - Ты знал ведь мамину тетку - бабу Марью, жили они вдвоем в Выселках с бабой Настей, вот, сгорели в домишке своем. Только странно это нам, чего бы они сгорели? Ждали, поди, меня, а я припозднилась, пришла уж, а дом их догорел совсем. Я поначалу и не задумался о причинах возгорания избушки той никудышной и от времени почерневшей своими бревнами, в которой жили старые уже женщины, и о которых знал немало из рассказов Нюры и дяди Пети. Да и мама мне о них рассказывала много чего занятного. Мастерицы они были на все руки: и жали, и косили, и сеяли, и снопы вязали в давние еще времена, а с возрастом шить-вязать научились. Все жители деревеньки Выселки шли к ним, старушкам этим, и с горестями, и с радостью. Рассказывали о них и вовсе уж занятную историю о любви к одному какому-то парню, ушедшему на войну, да так и сгинувшему в ее горниле. Всю жизнь они его ждали, замуж ни за кого не выходя; да вот так глупо и трагически жизнь этих никому не мешавших бабушек и закончилась. И я бывал у них в деревеньке раза два, ночевал даже в их домишке у самого озера. По летним утрам, когда еще только всходило солнце, и пар подымался над неподвижной голубой водой с розоватыми отблесками от лучей солнца, я сбегал по тропинке к озеру и бросался в прохладную ключевую воду, нарушая его покой. Не надо мне видеть Парижа, чтобы увидеть его и умереть. Мне озеро то видеть куда как милее, наблюдая как можно дольше неподвижность его спокойных вод и вечность бытия. - А что там странного, на твой взгляд, Нюра? Ну, сгорели: Бывают такие случаи, когда, скажем, бумагу какую зажгут, да и не потушат - забудут, вот тебе и пожар. Старушки ведь, память, поди, не ахти какая: - Ваня, да какая такая память? У них память-то экая, что нам бы такую с тобой! Все они помнили, все знали. Таких светлых голов у многих молодых не сыскать! У Нюры опять закапали слезы, и она вытирала их кончиком черного платка, завязанного на шее узелочком. Она, как я знал, и сама девчонкой жила в той деревеньке, а замуж вышла за Петра - с ним там жили, пока все жители с той деревни не выехали кто куда. Нюра вот с Петром переехали в Ильинское. Перестройка эта, так ее не так, хуже татаро-монгольского ига какого, прошла-проехалась по селам да деревням, и без того небогатым, разорила дома и семьи. Бабушки те остались в деревне одни, все уехали. А как не уехать, коли даже электричество и то отключили. Траву там не косили, поля больше не засевали. Ах, но какие там места замечательные! Баба Настя, помню, с утра пироги напечет с рыбой, в озере выловленной, или с черникой какой, дух ароматный пирожный на всю деревеньку их опустевшую плывет клубами невидимыми. Я пока рыбачу на берегу озера или ручья, что вытекает из него змейкой, а то и за грибами хожу, а они уж пирогов напекут, ждут меня, как гостя самого дорогого у самовара. - Что же ты, Ванечка, так долго ходил, притомился, поди, голубок, умойся вот, дайкось я полью тебе водички-то нашей ключевой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11