А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

- Покойница так по сыну скучала! Аньку тоже любила очень, как дочку.
Анна, вопреки ожиданию Алексея, никак не отреагировала на реплики о муже, зато по-прежнему не сдавалась, защищая свою многодетность:
- У сельских - свои понятия о толщине и здоровье. Я на моё, к примеру - не жалуюсь, - тут она покосилась на зятя. - И детки мои (тьфу, тьфу, чтоб не сглазить) - один краше другого!
Она вспомнила Катину нынешнюю "красоту" и слёзы навернулись...
- Красивых-то, их в телевизире показуют, - продолжила старая Татьяна. - А что в них хорошего? Ни один мужик не позарится: доска и есть доска, дай им Бог здоровья, бедным! Меня знаешь как дразнили в молодости? Наша Тата в три обхвата! А я была девка в соку!.. Ой, заболталась с вами, а мене ишо кур накормить!
Бабка Тата подхватилась и побежала в курятник: хозяйствовала она очень даже прилично. Сил в старухе было - молодые бы позавидовали: всё, что наскоро на стол покидала, было выращено и выкормлено её скрюченными пергаментными руками.
Анна сидела, оперевшись на Алексея спиной.
- Давай сходим проверим, не могут эти проклятые дневники пересохнуть и рассыпаться в труху?
- Нет, и не рассчитывай, я не дам тебе их читать!.. - в голосе его зазвучали жесткие ноты.
Анна вывернулась, вскочила с табуретки:
- Что значит "не дашь?" Да кто тебя спрашивать будет?!.
- Пусть их Марья Павловна изучает, или мы вдвоём с Сашкой. Я больше ни за что не оставлю тебя с Борисом наедине!.. Я же знаю, что с тобой может произойти, ты ведь "повернутая" была на нём на всю свою дурную голову!.. Алексей бешено злился на стоявшего между ними Бориса и ничего не мог с собой поделать. - Ты никого, кроме него, и не видела вокруг себя!..
Анна посмотрела на зятя, на его перекошенное лицо, сначала испугалась злых слов, потом обиделась. Обиделась ужасно, смертельно!
- Нечего мною командовать! Почему это мужики считают, что баб всю жизнь можно, как игрушки, в руках вертеть?.. "Изучать" они собрались без меня. А о том, что я думаю по этому поводу, даже не удосужился спросить!
Она пошла на улицу.
Алексей рассердился вконец.
- Куда ты, идиотка?
- С бабой Татой попрощаться... - холодно ответила Анна. - Пора ехать.
Она зашла в курятник, поворковала со старухой над курочками, поболтала ещё о том о сём, поблагодарила её за хлеб, за ласку, отправилась в сад свекрови.
Откуда в Лёшке этот неуверенно-повелительный тон? Он что, слепой? Он что же, дурак совсем, ничего не понимает?.. Он не видит, что она теперь другая, что всё в ней другое?.. После всего, что случилось с ней, с Катей, с мальчишками, разве она могла даже думать о Борисе, а не то что быть с ним, даже если бы он и вправду был сейчас живой?!..
Последние, теперь уже редкие капли дождя принёсли Анне облегчение.
Анна резко повернула к дому. Пусть он думает о ней - что угодно. А ей надо думать о Марусе, а не о себе. Она вытерпит все унижения и упрёки. От Лёшки - тем более! Он имеет на это право! Он - и больше никто... Просто он, также, как и она, был не очень избалован любовью.
А там - кто знает?.. Да нет, она просто дура! Прошлое их связывает воедино, оно же их и разъединяет. Так рассвет отделяет ночь ото дня.
Но как невыносимо хочется, чтобы поскорее наступил день!..
"Зачем же тогда ей смущаться, если она встретит на своем пути человека, который хоть немного любит её?"
С тем и вернулась.
Алексей сидел на корточках возле печки, подкладывал последние поленья и даже не посмотрел в её сторону. Анна прошла мимо зятя. Увидев его широкую спину, не удержалась, буркнула: "Вместе, вместе... Трепло!" - и стала собирать разложенные на печи отсыревшие бумаги Бориса. Рядом лежала почти совсем просохшая ветровка Алексея.
Художник только и ждал хоть малейшего знака внимания со стороны своей взбалмошной несчастной свояченицы. Потянулся к ней.
Анна остановила:
- Погоди, Лёшка! Глянь только: видишь, между ними - пять годочков?.. А они лежат себе рядом, как будто этих лет и не было вовсе...
- Между ними - ты, а не эти годы. - Он умышленно вызывал её на выяснение отношений, ему было просто необходимо понять до конца и себя, и Анну. - Главное, почти "сестричка", в какую сторону ты посмотришь! Пусть так всё и будет! Одно условие, Арбузова: захочешь жить прошлым - вспоминай только самое хорошее, что у тебя в нём было...
В его голосе она услышала просьбу, настойчивый призыв, мучительную неуверенность.
В домике Трегубова он спрашивал её, не пожалеет ли она... Она думала, что тогда говорил в нем зов плоти, может - его одиночество, может - желание её утешить, успокоить. Но она и не представляла себе, что Алексей об этом всерьез... Анна взяла его куртку, уткнулась в неё носом, прислонилась к печке спиной, пытаясь отыскать в полумраке глаза Алексея: ей так хотелось ясности!
- Они и были, и есть, а скоро все будут со мной - все пятеро моих самых лучших в жизни воспоминаний, не считая разве что собственного детства!
- Анна!.. - Алексей требовал ответа.
- Ты действительно этого хочешь?.. Ты меня не идеализируй: я глупая вздорная, побитая баба, которой надо восстановить свою жизнь! И ты не представляешь, насколько это долгая и кропотливая работа. Тебе нельзя со мной... Я буду тебе только мешать...
- Что же теперь делать, глупая, вздорная Нюшка? Ты мне будешь мешать работать, если тебя не будет рядом... Значит, и моя жизнь пока неполноценная...
Анна усмехнулась. Вспомнила, как обозвала её в тот первый приезд бабка Тата: кошкой блудливой!
"Я не блудливая! - молча возразила она всему свету. - Просто мы нужны друг другу."
Ветровка упала на пол.
- Мы справимся! Но я думаю, что нам с тобой придется ещё многое восстанавливать...
Анна протянула к Алексею руки, застыла в ожидании. Алексей внезапно осипшим голосом только и смог, что снова назвать её по имени. Шагнул, еле притронулся. Как слепой, наощупь провел пальцами по лицу, шее...
Он вдруг будто проснулся. Анна тут же была захвачена в плен: - Нет, она меня жутко нервирует... Эта рубашка - такая мокрая... Давай, мы её высушим. Нет не на тебе...
Анна-Женщина не возражала.
"Посреди ночи вдруг очнешься... Что же тебя разбудило? А, проснулась дама за соседней перегородкой! Слышатся приглушенные голоса, но слов не разберешь. Вот тихо-тихо засмеялся мужчина... Хотелось бы мне знать, о чем они беседуют между собой?"
- Лёшка, погоди, дай продохнуть... - шептала она чуть позже, оторвись от меня на минутку, ну ты же не маленький...
Истосковавшись за долгие годы по мужской ласке она чувствовала, что растворяется в этих поцелуях, тает в жадных руках, которые как из пластилина лепят из неё свою Галатею.
Она цеплялась за остатки разума, ускользающего пристального ироничного вниманья к самой себе "со стороны", но пробужденное от сна, мягкое податливое тело чутко и бесстыдно отзывалось на дерзкие прикосновения, медленно вспоминая любовную гимнастику, выгибалось дугой на дружелюбно подставившем свою спину старинном сундуке. Оно уже окончательно не слушалось её и подчинялось единому во все времена желанию: отдать всё и всё получить сполна...
- Ох, Анька, я съем тебя сейчас... - нежно заскрипел над ней зубами мужчина.
Куда-то далеко на задний план отошли бесконечные "зачем" и "нельзя". Она щедро дарила себя, отвечала ему беззастенчивыми движениями, пыталась спрятать радость ощущений за шутку:
- Намекаешь, что я и Колобок - близнецы-братья? Ну тогда "не ешь меня, я тебе ещё пригожусь"...
- Пригодишься, Анька...
Они уже были едины, и никакая сила в мире - знали - не оторвёт их друг от друга, не прервет любовного танца сплетенных тел. Вокруг - никого и ничего...
И шепот смолкал, сменялся протяжными вздохами-стонами, заканчивался бурными слезами. Они облегчали тяжесть, очищали одинокое женское сердце, обеспокоили и успокаивали мужчину, согревшегося в нём, его согревшего...
- Анька, Анечка моя! Ты же - цены себе не знаешь, ты - сокровище.
- Не говори так, а то у меня будет мания величия... - Слёзы её осушили его губы. - Как думаешь, она меня узнает?
- Кто?
- Маруся.
- Конечно. Как только прижмется покрепче. Вот так... Тебя же невозможно ни с кем спутать, ты - во всём своём... жирке...
- Опять за старое! - Аня рассмеялась. - Горбатого могила исправит!
Алексей возразил, не ослабевая объятий:
- До этого, надеюсь, ещё далеко.
- Еще бы, добился своего, теперь можно отыграться по полной программе!.. Нет, нет, Лёшенька, милый, пора! Боже, я и не представляла, что такое возможно...
Анна судорожно вздохнула, схватила вещи, быстро оделась. Алексей последовал её примеру, проверил заслонку в печи, собрал бумаги.
- Ну, присядем на дорожку, - предложила Анна, - так не хочется покидать дом!..
Художник пообещал ей, что они вернутся сюда. Обязательно. Всей семьёй!..
* * *
На обратном пути Алексей истомился от желания повернуться лицом к крепко обнимавшей его пояс Ане.
Она не замечала ни пронизывающего ветра, ни воды из-под колес, залившей ноги по колени. Анной то ли видение овладело, то ли дрема: перед глазами возникла воображаемая встреча с Марусей...
Вот они с Алексеем, взявшись за руки, бегут по таможенному коридору.
- Там - моя дочь! - как пароль, бросает она мимоходом рядовому чиновнику, загородившему проход.
Не говоря ни слова, таможенник отступает...
Вот они вошли в комнату, где громко ругаются Марья Павловна с какой-то дамой (по виду напоминающей колхозницу, которая научилась управлять государством посредством луженой глотки). Кроме них там оказывается человек двадцать детей с рюкзаками, и ещё две таможенницы.
- У меня абсолютно точные сведения! - орет колхозница. - Машенька сирота! У неё никого нет, поэтому пансионат взял на себя заботу о ребёнке!
- А вы у неё самой спросили? - Луканенкову не так-то легко перекричать!
Посреди этого базара стоят дети, с интересом и испугом наблюдая, в чью пользу закончится словесная баталия. При последних криках Марьи Павловны, они слегка расступаются, образуя неровный полукруг возле маленького худенького цыплёнка с тремя хвостами на голове. Это не просто цыпленок, это - её Маруся с фотографии! Сейчас она насуплено глядит на руководительницу группы.
- Меня-то как раз и забыли спросить! - непримиримо заявляет она. Вырвали из стен родного интерната, искололи всю... - Маша демонстрирует присутствующим огромный лиловый узел на голубой ниточке вены в сгибе локтя, - А у меня, между прочим, есть Катька, Петька, Пашка и Юрка!..
Тут Машка вдруг замечает разбойничью рожу опекуна, от которого дети стараются держаться подальше, бьет в ладошки:
- И дядя Лёша!..
Она прыгает к нему на руки, колотит от радости пятками по бокам. Алексей почему-то сильно бледнеет, но улыбается, хотя это требует от него явных усилий... После чего он аккуратно возвращает Марусю на пол...
Потом родное дитя, прожившее большую часть жизни в интернате, переводит взгляд на светловолосую Анну, которая видит себя в мечтах олицетворением Прекрасной Мамы для всех сирот. От волнения девочка запускает указательный палец в ноздрю, смущенно пожимает плечами и, лукаво улыбнувшись, быстро сует руку в карман зелёных брючек, где тщательно вытирает палец о несуществующий платок.
- А это... кто?.. - с неясными воспоминаниями, завертевшимися где-то далеко-далеко, и тайной надеждой, что это окажется правдой, спрашивает она у Атамана Алексея, не сводя взгляда с Анны.
- Вот, видите! - снова вопит директор пансионата. - Она её не знает!..
Тут уж Анна выступает вперёд.
Она делает фигуры из трёх пальцев на обеих руках, крутит ими перед носом крикливого педагога, замечая молчаливое одобрение всех детей, присутствующих в комнате. Потом поворачивается к Марусе, вцепившейся в руку Алексея.
Анна запевает дочке давнюю-давнюю незамысловатую песенку, сопровождавшую подготовку ко сну:
- Младшенькой Машке наденем рубашку...
Девочка сначала открыла рот просто так, впившись глазами в Анну и слушая голос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49