– Значит, мы тебя порадовали. Пока, Честмир, – попрощался в дверях Добеш. В свои заключительные слова он постарался вложить как можно больше сарказма.
– Пока, – сказал я.
– Ты тоже уходишь? – спросил Бубеничек.
– Еще нет. Я обещал Гертнеру. Он ждет меня в баре с новым шефом «Подружки».
– Со Славиком?
Дверь за Бонди и Добешем уже закрылась.
– Ты его знаешь?
Бубеничек ухмыльнулся.
– Самого-то не очень. Скорее его жену, Богунку.
– Где он ее отыскал?
– Она встречалась с…
Бубеничек закашлялся, а потом устремил невинный взгляд куда-то мне за плечо.
– Ну, конечно, еще и ты будешь щадить мои чувства, чтобы я наконец расплакался, – сказал я.
– Встречалась с Колдой, – степенно докончил вышибала, не меняя направления своего взгляда.
– Ах, вот оно что!
Тут совершенно нечему удивляться. Чему, в самом деле? Шеф «Подружки» отбил подружку у Богоуша. А Богоушек в свою очередь у меня. Все в порядке вещей. Больше я об этом не думал. Значит, Богоушек Колда. Злодей Яго. Может быть, Зузана сказала ему, что все еще любит меня. Может быть. Кто знает?
– Что ты говоришь?
– Что эта Богуна. порядочная стерва.
– Гм.
– Так ты идешь? – осторожно поинтересовался Бубеничек. – Я бы тут закрыл…
– Пошли.
Когда я вернулся в бар, то сразу обратил внимание на слегка повышенную температуру царившего в обществе веселья. Разговоры, смех, включенный на полную мощность магнитофон – пани Махачкова так и сияла. Компания крепыша и побитой девицы растворилась в толчее вокруг Пилата. Только супруги Славиковы и Том держались несколько в стороне.
– Где ты пропадал?
– Два кофе, – щелкнул пальцами начальник Тома.
Я злорадно отметил, что пани Махачкова не услышала заказа.
– Мы уж думали, что вы о нас забыли, – пропела Богунка, стерва, по словам Бубеничека. А вышибала, конечно, знал толк в таких вещах. Супруг Славик сосредоточенно вертел левую запонку и одновременно каким-то завороженным взглядом смотрел на барменшу.
– У меня был разговор с ребятами, с Добешем, – объяснил я Тому.
Том удивленно поднял брови.
– Надеюсь, ты не собираешься играть у него?
– Нет, – улыбнулся я, – не собираюсь.
Гертнер должен был понимать не хуже меня, что подобный мезальянс невозможен, даже если бы я очень захотел. Опять-таки, высшая лига – областная команда. У Добеша теперь играли только первоклассные музыканты.
– Гм, – буркнул Том и больше уже не расспрашивал. Видимо, до него дошло, о чем мы могли беседовать с Добешем. И он не хотел быть бестактным и бередить мою рану – во всяком случае, такая у него была мина. По меньшей мере у пятого за сегодняшний вечер, подсчитал я, включив в список и пани Махачкову. Одна лишь жена Томова шефа, главного редактора «Подружки», похоже, не входила в их число. Как бы то ни было, только Богунка Славикова, эта стерва, вдруг ни с того ни с сего выпалила:
– А уже известно, пан Бичовский, кто убил Зузанку?
Славик оставил в покое манжету и укоризненно сказал:
– Ну что ты, Бодя…
Я пожал плечами, а шеф Тома спросил:
– Ведь вы были ее другом, да?
Я кивнул.
– Выпьешь с нами? – предложил Том.
Пока меня не было, кто-то опорожнил мою рюмку. Пани Махачкова принесла мне джин с тоником.
– Плачу я, – сказал Славик.
– Мы будем об этом писать? – спросил Гертнер у шефа.
У меня складывалось впечатление, что они большие друзья. С чем я Тома мог только поздравить. Дружба с начальством никогда не повредит.
– Нет, – сказал Славик, – бог его знает, чем это обернется.
– Вас тоже подозревают, правда, пан Бичовский? – не унималась Богунка, и Славик послал мне извиняющийся взгляд.
– Нет, не подозревают, – произнес я медленно, – теперь уже нет.
– А я думала – да.
– Почему?
– Дело в том, что я вас знаю.
– Вот как?
– То есть знаю вашу жену. Бывшую. Геду. Сегодня утром говорила с ней.
11
Стрелки показывали половину девятого, а за окнами уже было темно. Воскресный вечер. Таблетки помогли, и я смог подняться с дивана. Как фамилия этого капитана? Грешный. Надо бы позвонить, рассказать о той магнитофонной записи. Я вспомнил, что у меня все еще отключен телефон. В животе заурчало. Я поднял было трубку, но тут же передумал. Подождет до утра, а утром позвоню ему прямо на Бартоломейскую. А сейчас… знаю, кому могу сейчас позвонить!
Я по памяти набрал номер. Никогда не запоминаю телефонных номеров, помню только свой и еще самое большее два-три. Этот был номером Геды, моей бывшей жены. Мы развелись пять лет назад. Геда на год старше меня, наша семейная жизнь длилась три года, не считая тех двух, что мы встречались до свадьбы. Когда мы познакомились, Геде было двадцать, а мне девятнадцать. Она училась на факультете журналистики и пыталась заставить меня закончить юридический. В том же, что мне это не удалось, ее вины нет. Она всегда знала, чего хочет, и вот теперь Геда – всеми уважаемый и самостоятельный редактор ежемесячника «Подружка». Так же, как и я, она осталась одна, хотя причиной нашего развода (с моей стороны) были ее частые измены. Вначале я надеялся, что все как-нибудь утрясется: ведь мы хотели ребенка. А потом Геда передумала и попросту сообщила мне, что мы духовно чужды друг другу и что она, наверное, выйдет за третьего в нашем семейном треугольнике. Вот мы и развелись, но остались друзьями (ибо Геда на этом настаивала), а тот третий, тоже опутанный семейными узами, взял да и начхал на нее, и Гедины матримониальные планы не осуществились. Еще до того, как я сошелся с Зузаной, мы с Гедой попытались было опять сблизиться. Но оба чувствовали (во всяком случае, я думаю, что оба), что это больше не имеет смысла. Короче, мы остались друзьями, поддерживая отношения скорее как брат и сестра, чем как бывшие супруги, и я, откровенно говоря, порой искал у бывшей жены сочувствия. Сочувствие, кстати, было ее специальностью. В журнале она вела рубрику девичьих сердечных страданий с метким названием «Подружка не унывает»…
– Алло?
– Маркова.
После свадьбы Геда не захотела сменить фамилию.
– Привет, это Честмир.
На том конце провода наступила короткая пауза. Потом раздался тихий смех.
– С чего это ты вдруг звонишь?
– Ты одна?
– Почти.
– Как это?
– Гости как раз уходят.
– А-а, – заколебался я.
– Хочешь подъехать?
– Можно отложить на завтра, – пошел я на попятную, – когда у тебя будет время.
– Почему? – сказала Геда. – Если хочешь, приезжай.
– Не хочу мешать.
– Но я же говорю, что гости уходят. И потом, – в трубке опять послышался смех, – это не мужчина.
– Ну ладно, – согласился я, – спасибо. Через полчаса буду.
– Приезжай, – повторила Геда.
Спустя столько лет я, конечно, Геду не ревновал. И тем не менее если она кого-то принимала, то присутствие бывшего мужа казалось мне нелепым. Я оделся и посмотрел на часы. Закусочная напротив еще была открыта. Надо бы что-нибудь съесть. Но я сказал «через полчаса», а Геда жила на Виноградах, почти рядом с Ольшанским кладбищем. Даже на такси едва успею. Если вообще его поймаю.
На улице был туман и слегка моросило. Я поднял воротник пальто и перешел на другую сторону. Как ни странно, мне повезло – я не ждал и пяти минут. Рядом остановилась серая «Волга», возвращающаяся с Белой Горы.
– Куда ехать?
Я назвал адрес, и шофер согласно кивнул. Вечером таксисты не любят катать из одного спального района в другой. А Геда жила недалеко от центра. После свадьбы мы поселились у ее родителей. Ничего хорошего в этом не было. Но за три года мы так и не нашли другого жилья. Уже после развода Геда купила двухкомнатную квартиру на верхнем этаже небольшой виллы.
– Гнусная погодка, – сказал таксист.
– Гнусная, – согласился я.
– К девушке? – подмигнул он.
Это был краснолицый толстяк в коричневом берете и – хотя в «Волге» было очень тепло – в пальто. Я потянулся за сигаретами, но остановила табличка над пепельницей: «Просьба не курить».
Нет так нет. А ревновала ли меня Геда? Когда я снова стал встречаться с Зузаной, Геда часто приглашала меня к себе.
– Ты на ней женишься?
– Не знаю.
– А вы друг друга понимаете?
– Да, кажется, да.
– Я имею в виду – в духовном смысле.
А как же иначе? Для Геды всегда было самым важным духовное – впрочем, понимаемое достаточно широко.
– Ведь жизнь – это не только постель. Ты со мной согласен?
Я, конечно, был полностью согласен.
– У тебя есть еще твое дело, правда?
– Гм.
Геде было отлично известно, какого я мнения об этом своем деле. А то, что мы недосказали друг другу в течение трех лет нашей семейной жизни, выяснилось за годы нашей последующей дружбы. Геде не нравилась Зузана. Возможно, она к ней ревновала. Для меня это было совершенно непостижимо. Она как будто все еще хотела опекать меня. Глупенького, наивного Честика, который вернулся к своей студенческой любви.
– А ты смирился бы с ролью мужа, который держится в тени своей знаменитой жены?
Время от времени она обращалась ко мне в тех выражениях и тем же тоном, что и к читательницам своей рубрики. Да, последние два года я как-то избегал Геду. Всякий раз она пыталась отдалить меня от Зузанки. Но Геда всегда умела устроить нашу встречу, сервируя ее то как случайность, а то и как необходимость. Меня это раздражало.
– Тебе обязательно надо все время говорить о ней?
– Я чисто по-дружески, Честик, – пожимала она плечами, – вот увидишь, ничем хорошим это не кончится.
Да, ничем хорошим это не кончилось. Я представил себе, какое лицо будет у Геды, когда я расскажу ей, чем именно это кончилось.
– Теперь куда, шеф? – спросил меня таксист, когда мы выехали на площадь Чапаева.
– Сейчас налево.
Наверное, из-за того, что я не реагировал на его замечание о погоде и на вопрос о цели моей поездки, он всю дорогу обиженно молчал. Мне это не мешало.
Я вышел и расплатился. Перед виллой была миниатюрная клумба, из окон второго и третьего этажей исходило голубое свечение телевизоров. Подъезд был заперт; справа от двери шел ряд звонков. «Д-р Геда Маркова» – значилось под самым верхним. Я позвонил. Потом отошел от двери и посмотрел на ее окно в мансарде. Геда не выглянула, просто на лестнице зажегся свет и раздался стук каблучков.
12
Оказалось, что Богунка Славикова работала когда-то в «Подружке» секретаршей. Поэтому она и знала Геду.
– Так что ты тут говорил?! – спросил Томаш.
– О чем?
– Ну, что милиция тебя больше не подозревает.
Геда, видать, не скрыла ничего из нашего вчерашнего разговора. Ну и пусть.
Милонь что-то рассказывал, и заливистый смех поклонниц был для него одновременно заслуженной наградой и своеобразным допингом, поскольку говорил он все громче.
– Во дает, – после минутного колебания использовал Славик почти жаргонное выражение.
Я незаметно заглянул под стол. Любовный поединок не закончился, хотя нога Гертнера продолжала хранить целомудренный нейтралитет.
– За подружек! – бесхитростно обратился я к Славику, поднимая рюмку.
– Ваше здоровье, – поддержал тост Славик.
Богунка что-то проворковала, а Том выпил свою рюмку до дна и тотчас побледнел.
– Тебе плохо?
Шеф тоже заботливо взглянул на Тома и повторил вслед за мной, однако с должной долей оптимизма:
– Не по себе, Томаш? Ничего, пройдет.
Эти ободряющие слова явно были весьма кстати, потому что Томашу полегчало и судорога, исказившая его лицо, отпустила.
– Пройдет, – мужественно заявил он и тут же постарался набрать потерянные очки: – Я, знаете ли, не привык к спиртному.
– Конечно. – Славик занервничал и посмотрел на свою рюмку с крайней брезгливостью. – Это и неудивительно. Спиртное – пожалуйста, там, где оно необходимо, но только в разумных пределах. Мы с женой, – он запнулся, взглянул на Богунку, но потом все же закончил, хотя скорее предостерегающе, чем убедительно, – дома тоже не пьем, скажи, Бодя?
Богунка опять промурлыкала что-то вроде «гоп-ля!». Если она и могла в тот момент что-то демонстрировать, то никак не трезвеннические принципы своего мужа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24