В последующих рассказах Алексея Сироты будут фигурировать еще несколько популярных в те годы, особенно среди милицейского люда, адресов.
«На Калинина» – большое серое здание на углу площади Калинина (ныне Михайловская) и ул. Десятинной. Его правое крыло занимал комсомол, а левое – горком КПСС. Сюда, в отдел админорганов, Сироту и его начальников таскали для накачки. Сейчас там МИД Украины.
«На Орджоникидзе» – сейчас улица Банковая. В народе до 1991-го года дом ЦК КПУ называли «Белым домом» или «Великою хатою». Рядовых работников советской милиции этим адресом только пугали. Субординацию тогда соблюдали четко. И если вызывали кого-то в ЦК, то разве что начальника милиции Киева.
Еще один адрес вслух не произносили, чтобы не будить лихо. Когда милиционеры старшего поколения, как и преимущественное большинство коренных киевлян, говорили «на Короленко», то имели в виду здание КГБ УССР на Владимирской. Интересно, что имя Владимира Галактионовича Короленко эта старая киевская улица носила до 1934-го года, когда республиканское НКВД размещалось в Харькове, а Киевское – на Жовтневой (нынешняя Институтская). И все равно люди мрачно шутили: «Самый высокий дом в Киеве – на Короленко. Из подвала Магадан видать».
Алексей Сирота:
Однако наш полковник оптимизм Старика не разделил и тоже был прав. С глазу на глаз сказал мне следующее:
– Отдать справу назад воякам, что два пальца об… асфальт. Нам – спокойствие, дуракам – радость. Но что будет дальше? Ну, понавешают военные друг на друга всех собак, ну, завалят кого-то из своих. А само дело спортачат, не та у них квалификация. И, в конце концов, искать их прапорщика опять будем мы. Только сейчас мы – крайние, а тогда будем ответственными. Чувствуешь разницу? Командующий округом милицию не любит. Когда едет на дачу – своих регулировщиков ставит. Накапает так, что будет наш Генерал на Орджоникидзе по коридорам бегать. Сам как-то видел…
– Незабываемое зрелище, – согласился я. Но Полковник не развил эту тему, а строго так взглянул и официальным тоном подытожил:
– Так что – раскручивай, Сирота, всю эту машинерию дальше, а я уже как-то отобьюсь. Кстати, ты мундир супруге для опознания предъявлял?
– Еще нет, – признался я. – Да и потом, зачем лишний раз дергать? Там же и фамилия, и номер.
– Фамилия, номер! – передразнил Шеф. – Ты что, первый день в розыске? А вдруг – это его старая форма? Только он ее вместо того, чтобы на мусорку выбросить, почему-то утопил, а сам в новенькой где-то по свету шляется. И знаешь, что мне не нравится?
. – Что он сейчас может по Киеву в «форме номер раз» шастать? То есть, в одних трусах? Так у него еще и маечка есть. И носки с ботинками. Нормальный вид, как для начала августа.
– Сирота, не строй из себя Швейка, а то будешь сам у меня в трусах и маечке бегать. Если бы его, твоего прапорщика, профессионал прибрал, он бы форму не топил, а сжег. А уже если бы топил, то вырезал бы и номер, и фамилию, и фабричный ярлык. Так что готовь опознание супругой и теми, кто в роте служит. И про личностные характеристики не забудь.
– Вот этого точно не забуду, товарищ полковник. Я их уже каждую ночь заполняю. Во сне. Дописался.
Этот мудрый термин – личностные характеристики – наш Полкан услышал на каком-то совещании в Москве и с тех пор морочил всем сыскарям голову. Требовал даже письменные отчеты. А я такую работу не перевариваю – выписывать, что подозреваемый любит, а чего не терпит, какие у него вкусы и предпочтения. Да ну его к бесу! Я само слово «характеристика» еще со школы ненавижу. «Дайте характеристику образа Печорина в романе Лермонтова»… Мы что, писатели, романы пишем? У нас вместо художественной литературы с ее «образами» черная пьянь, кровь, грязное белье, страх и лицемерие. Одним словом – действительность.
Помню, когда еще на уголовный розыск всю криминальную дуристику валили, прихватили мы по агентурной наводке подпольное фотоателье. Клепали ребята порнографию. Ну, у нас этот товар как делается? Привозит кто-нибудь из-за границы контрабандой соответствующий журнал или колоду карт. Народные умельцы, преимущественно из числа глухонемых, это дело клепают, тиражируют и распространяют. Как правило, на железнодорожном транспорте. Но с нашим ателье ситуация была нестандартная, тут не импортную продукцию множили, а делали оригинальные съемки с местными непрофессиональными натурщицами и натурщиками. Но и это еще не диво. Случалось подобное в милицейской практике. Оригинальность заключалась в том, что весь этот товар производился не для массовой продажи, а для индивидуального заказчика. Серьезный такой мужчина, переводчик из киностудии, квартира на площади Победы, жена – в Академии наук докторскую добивает, падчерица среднюю школу заканчивает. На допросе забил нам баки, что это у него комплекс такой, в общем, невредный. Потому что, понимаете, если он ту порнографию втихаря рассматривает для улучшения интимной жизни, то он никому не приносит такого вреда, как некоторые, кто этой гадостью, которая на снимках, в натуральном виде занимается. И таки убедил бы нас, если бы мудрый Старик не вытребовал у начальства ордер на обыск. Лучше, говорит, мы все сами изымем, а вдруг какое-нибудь фото за сервант упало. Найдет кто-то посторонний – опять будут проблемы. Проблемы возникли, и раньше, чем думалось. Потому что нашли мы документальные доказательства, вместе со снимками, что этот полиглот растлил свою падчерицу и жил с ней с ее тринадцати лет. Всплыло все, как колхозный навоз в наводнение. И что? Дали ему, неудобно вспоминать, как той рыночной спекулянтке. Пошел под суд только за изготовление порнографии, потому что по тем, серьезным, статьям, где минимум восемь лет светило, нужно заявление родителей или опекунов несовершеннолетней потерпевшей. А нам мать девочки вместо заявления кукиш под нос сунула:
– Вот вам мое заявление! Мало того, что моя дочь изнасилована и растлена, так хоть без свидетелей и за закрытой дверью. А теперь вы хотите, чтобы ребенок все это еще раз на суде пережил? Фигушки!
– Так может, вы своего кобелину и после отсидки с распростертыми объятиями примете? Чтобы соседи ничего плохого не подумали? – это уже Старик не выдержал. А эта – без пяти минут доктор естествоведения – Старика в краску вогнала одним махом. Говорит:
– И это не ваше собачье дело, кого мне принимать и в какой позе.
Единственное, что мы смогли, – стукнуть в «зону», чтобы там этого жванчика «кодла» опустила, как полагается.
От автора: Переводчик-маньяк через девять месяцев вышел на волю по амнистии. Переехал в Одессу, где продолжал работать по специальности. Алексея Сироту он пережил. Чуть не забыл, он начал писать стихи и издал несколько сборников там-таки, в Одессе. Редакционное предисловие вызвало нервную икоту у посвященных: «Автор давно и плодотворно работает над темой коммунистического воспитания подрастающего поколения на примерах высокой морали и традиций советской семьи».
Алексей Сирота:
Разысканную форму жене прапорщика, конечно, показали. Она засвидетельствовала, что именно в ней муж пошел на службу. Документы и кошелек он всегда брал с собой и прятал во внутренний карман кителя. Когда сверток вытащили из воды, их там не было. Эксперты не обнаружили на одежде никаких следов крови, ножа или пули. Ничего такого, что свидетельствовало бы о насильственной смерти владельца.
Представить, что прапорщик утопил свой мундир из принципиальных соображений и бродит сейчас где-то по свету в семейных трусах и майке, было сложно. Хотя человеческое безумие и знает такую форму, как патологическое невосприятие одежды, в двухмиллионном Киеве голый вояка давно бы уже попался кому-нибудь на глаза. Из всего этого возникала неприятная версия: кому-то срочно понадобились военная форма и документы. А после использования мундир утопили, военный билет уничтожили.
За прошедшее время в Киеве, да и по всей республике, никаких преступлений, где бы фигурировал человек в форме прапорщика или с его документами, не зафиксировали. Проверили Жуляны и Борисполь – никто с фамилией человека, которого мы искали, не брал билет на самолет. Правда, были еще войсковые кассы на вокзале, где часть билетов продавали за наличные – под документ. Но кто их помнит, точнее, кто к ним присматривается – к людям, которые стоят в очереди? Это же вам не станция Березань. У нас по Киеву-Пассажирскому летом одних только дополнительных поездов полсотни.
Что нам оставалось? Разрабатывать версию, что где-то по свету ходит-бродит человек, похожий на прапорщика, только уже в штатском, с его документами. Или он сам, тоже в цивильном, и с собственными документами. И мы начали с того, что должны были сделать военные через трое суток после таинственного исчезновения: разослали по всему Союзу «объективки» с детальным описанием прапорщика и его фотографии из личного дела и семейного альбома.
И у преступников, и у милиции свои стереотипы мышления. Милиция считает, что санаторно-курортные зоны – излюбленное место сокрытия всех подозрительных типов. А преступники, которые это хорошо знают, все равно считают, что лучше затесаться промеж сотен и тысяч людей, которые плотной массой лежат летом вдоль Черноморского и Балтийского берегов. Почему они так делают? Не глупые потому что. И знают, что кроме санатория и турбазы, где твою «ксиву» обязательно зарегистрируют, есть еще тетя Сара, тетя Маня, Катюша, одноногий Петрович, Сидорович без пальцев на левой руке или такой себе Мисак Корян, которые за червонец Али-Бабу и сорок разбойников в помещении райотдела милиции так поселят, что сама милиция и не догадается. Но я знал: эта версия, как говорят доминошники, «дубль-пусто». Потому, что в этот период по всему Советскому Союзу не состоялось такого преступления, для прикрытия которого просто необходимо было убить коренастого прапорщика из спортивной роты исключительно ради его документов. И не просто убить, а так, чтобы на одежде не осталось ни единого следа. Говоришь, задушить? Руками или петлей? Так вот, чтобы ты больше не задавал мне глупых вопросов: в момент асфиксии рефлекторно срабатывают определенные физиологические функции организма, оставляя на одежде недвузначные следы. На брюках прапорщика ничего такого и близко не было. А потом, судя по описи свидетелей, прапорщик, в прошлом штангист, имел такую телесную конституцию, что убить его можно было разве что буфером паровоза. Тогда бы остались следы. Или застрелить, но об этом мы уже говорили.
Никто не брал сберкасс, не грабил почтовые вагоны, не убивал банковских инкассаторов и не убегал из зоны особого режима. Словом, не делал ничего такого, что одной расстрельной статьей больше, одной меньше – уже не имело бы значения. Но прапорщик исчез, растворился посреди двухмиллионного города, при солнечном свете и на глазах тысяч людей. Мистика!
Я еще немного повертелся из угла в угол в своем кабинетике и дошел до безутешного вывода. Все мои резервы для мозгового штурма давно иссякли, значит, оставалось делать то, чего я не любил. Брать ноги в руки и окунаться в знойный город, где вскоре уже некому будет профессионально сварить мне кофе. Потому что в «Мичигане» напротив ЦУМа вместо кофе стали наливать соки. В «Диете», которая на Крещатике, на втором этаже сначала забрали стулья, чтобы народ не рассиживался, а потом запретили варить двойной. Уютную кофеенку на первом этаже гостиницы «Днепр» передали Интуристу и простому люду туда хода не стало. К тому же, даже наши милицейские удостоверения не действовали на мордатых швейцаров, потому что все они раньше работали в «самом высоком доме» на Короленко. Ныне действующие обормоты из этой же конторы «засветили» мою любимую кофейню на Постышева и сейчас посягают на святое – распивочную «Три ступеньки», которая на Свердлова, бывшая Прорезная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
«На Калинина» – большое серое здание на углу площади Калинина (ныне Михайловская) и ул. Десятинной. Его правое крыло занимал комсомол, а левое – горком КПСС. Сюда, в отдел админорганов, Сироту и его начальников таскали для накачки. Сейчас там МИД Украины.
«На Орджоникидзе» – сейчас улица Банковая. В народе до 1991-го года дом ЦК КПУ называли «Белым домом» или «Великою хатою». Рядовых работников советской милиции этим адресом только пугали. Субординацию тогда соблюдали четко. И если вызывали кого-то в ЦК, то разве что начальника милиции Киева.
Еще один адрес вслух не произносили, чтобы не будить лихо. Когда милиционеры старшего поколения, как и преимущественное большинство коренных киевлян, говорили «на Короленко», то имели в виду здание КГБ УССР на Владимирской. Интересно, что имя Владимира Галактионовича Короленко эта старая киевская улица носила до 1934-го года, когда республиканское НКВД размещалось в Харькове, а Киевское – на Жовтневой (нынешняя Институтская). И все равно люди мрачно шутили: «Самый высокий дом в Киеве – на Короленко. Из подвала Магадан видать».
Алексей Сирота:
Однако наш полковник оптимизм Старика не разделил и тоже был прав. С глазу на глаз сказал мне следующее:
– Отдать справу назад воякам, что два пальца об… асфальт. Нам – спокойствие, дуракам – радость. Но что будет дальше? Ну, понавешают военные друг на друга всех собак, ну, завалят кого-то из своих. А само дело спортачат, не та у них квалификация. И, в конце концов, искать их прапорщика опять будем мы. Только сейчас мы – крайние, а тогда будем ответственными. Чувствуешь разницу? Командующий округом милицию не любит. Когда едет на дачу – своих регулировщиков ставит. Накапает так, что будет наш Генерал на Орджоникидзе по коридорам бегать. Сам как-то видел…
– Незабываемое зрелище, – согласился я. Но Полковник не развил эту тему, а строго так взглянул и официальным тоном подытожил:
– Так что – раскручивай, Сирота, всю эту машинерию дальше, а я уже как-то отобьюсь. Кстати, ты мундир супруге для опознания предъявлял?
– Еще нет, – признался я. – Да и потом, зачем лишний раз дергать? Там же и фамилия, и номер.
– Фамилия, номер! – передразнил Шеф. – Ты что, первый день в розыске? А вдруг – это его старая форма? Только он ее вместо того, чтобы на мусорку выбросить, почему-то утопил, а сам в новенькой где-то по свету шляется. И знаешь, что мне не нравится?
. – Что он сейчас может по Киеву в «форме номер раз» шастать? То есть, в одних трусах? Так у него еще и маечка есть. И носки с ботинками. Нормальный вид, как для начала августа.
– Сирота, не строй из себя Швейка, а то будешь сам у меня в трусах и маечке бегать. Если бы его, твоего прапорщика, профессионал прибрал, он бы форму не топил, а сжег. А уже если бы топил, то вырезал бы и номер, и фамилию, и фабричный ярлык. Так что готовь опознание супругой и теми, кто в роте служит. И про личностные характеристики не забудь.
– Вот этого точно не забуду, товарищ полковник. Я их уже каждую ночь заполняю. Во сне. Дописался.
Этот мудрый термин – личностные характеристики – наш Полкан услышал на каком-то совещании в Москве и с тех пор морочил всем сыскарям голову. Требовал даже письменные отчеты. А я такую работу не перевариваю – выписывать, что подозреваемый любит, а чего не терпит, какие у него вкусы и предпочтения. Да ну его к бесу! Я само слово «характеристика» еще со школы ненавижу. «Дайте характеристику образа Печорина в романе Лермонтова»… Мы что, писатели, романы пишем? У нас вместо художественной литературы с ее «образами» черная пьянь, кровь, грязное белье, страх и лицемерие. Одним словом – действительность.
Помню, когда еще на уголовный розыск всю криминальную дуристику валили, прихватили мы по агентурной наводке подпольное фотоателье. Клепали ребята порнографию. Ну, у нас этот товар как делается? Привозит кто-нибудь из-за границы контрабандой соответствующий журнал или колоду карт. Народные умельцы, преимущественно из числа глухонемых, это дело клепают, тиражируют и распространяют. Как правило, на железнодорожном транспорте. Но с нашим ателье ситуация была нестандартная, тут не импортную продукцию множили, а делали оригинальные съемки с местными непрофессиональными натурщицами и натурщиками. Но и это еще не диво. Случалось подобное в милицейской практике. Оригинальность заключалась в том, что весь этот товар производился не для массовой продажи, а для индивидуального заказчика. Серьезный такой мужчина, переводчик из киностудии, квартира на площади Победы, жена – в Академии наук докторскую добивает, падчерица среднюю школу заканчивает. На допросе забил нам баки, что это у него комплекс такой, в общем, невредный. Потому что, понимаете, если он ту порнографию втихаря рассматривает для улучшения интимной жизни, то он никому не приносит такого вреда, как некоторые, кто этой гадостью, которая на снимках, в натуральном виде занимается. И таки убедил бы нас, если бы мудрый Старик не вытребовал у начальства ордер на обыск. Лучше, говорит, мы все сами изымем, а вдруг какое-нибудь фото за сервант упало. Найдет кто-то посторонний – опять будут проблемы. Проблемы возникли, и раньше, чем думалось. Потому что нашли мы документальные доказательства, вместе со снимками, что этот полиглот растлил свою падчерицу и жил с ней с ее тринадцати лет. Всплыло все, как колхозный навоз в наводнение. И что? Дали ему, неудобно вспоминать, как той рыночной спекулянтке. Пошел под суд только за изготовление порнографии, потому что по тем, серьезным, статьям, где минимум восемь лет светило, нужно заявление родителей или опекунов несовершеннолетней потерпевшей. А нам мать девочки вместо заявления кукиш под нос сунула:
– Вот вам мое заявление! Мало того, что моя дочь изнасилована и растлена, так хоть без свидетелей и за закрытой дверью. А теперь вы хотите, чтобы ребенок все это еще раз на суде пережил? Фигушки!
– Так может, вы своего кобелину и после отсидки с распростертыми объятиями примете? Чтобы соседи ничего плохого не подумали? – это уже Старик не выдержал. А эта – без пяти минут доктор естествоведения – Старика в краску вогнала одним махом. Говорит:
– И это не ваше собачье дело, кого мне принимать и в какой позе.
Единственное, что мы смогли, – стукнуть в «зону», чтобы там этого жванчика «кодла» опустила, как полагается.
От автора: Переводчик-маньяк через девять месяцев вышел на волю по амнистии. Переехал в Одессу, где продолжал работать по специальности. Алексея Сироту он пережил. Чуть не забыл, он начал писать стихи и издал несколько сборников там-таки, в Одессе. Редакционное предисловие вызвало нервную икоту у посвященных: «Автор давно и плодотворно работает над темой коммунистического воспитания подрастающего поколения на примерах высокой морали и традиций советской семьи».
Алексей Сирота:
Разысканную форму жене прапорщика, конечно, показали. Она засвидетельствовала, что именно в ней муж пошел на службу. Документы и кошелек он всегда брал с собой и прятал во внутренний карман кителя. Когда сверток вытащили из воды, их там не было. Эксперты не обнаружили на одежде никаких следов крови, ножа или пули. Ничего такого, что свидетельствовало бы о насильственной смерти владельца.
Представить, что прапорщик утопил свой мундир из принципиальных соображений и бродит сейчас где-то по свету в семейных трусах и майке, было сложно. Хотя человеческое безумие и знает такую форму, как патологическое невосприятие одежды, в двухмиллионном Киеве голый вояка давно бы уже попался кому-нибудь на глаза. Из всего этого возникала неприятная версия: кому-то срочно понадобились военная форма и документы. А после использования мундир утопили, военный билет уничтожили.
За прошедшее время в Киеве, да и по всей республике, никаких преступлений, где бы фигурировал человек в форме прапорщика или с его документами, не зафиксировали. Проверили Жуляны и Борисполь – никто с фамилией человека, которого мы искали, не брал билет на самолет. Правда, были еще войсковые кассы на вокзале, где часть билетов продавали за наличные – под документ. Но кто их помнит, точнее, кто к ним присматривается – к людям, которые стоят в очереди? Это же вам не станция Березань. У нас по Киеву-Пассажирскому летом одних только дополнительных поездов полсотни.
Что нам оставалось? Разрабатывать версию, что где-то по свету ходит-бродит человек, похожий на прапорщика, только уже в штатском, с его документами. Или он сам, тоже в цивильном, и с собственными документами. И мы начали с того, что должны были сделать военные через трое суток после таинственного исчезновения: разослали по всему Союзу «объективки» с детальным описанием прапорщика и его фотографии из личного дела и семейного альбома.
И у преступников, и у милиции свои стереотипы мышления. Милиция считает, что санаторно-курортные зоны – излюбленное место сокрытия всех подозрительных типов. А преступники, которые это хорошо знают, все равно считают, что лучше затесаться промеж сотен и тысяч людей, которые плотной массой лежат летом вдоль Черноморского и Балтийского берегов. Почему они так делают? Не глупые потому что. И знают, что кроме санатория и турбазы, где твою «ксиву» обязательно зарегистрируют, есть еще тетя Сара, тетя Маня, Катюша, одноногий Петрович, Сидорович без пальцев на левой руке или такой себе Мисак Корян, которые за червонец Али-Бабу и сорок разбойников в помещении райотдела милиции так поселят, что сама милиция и не догадается. Но я знал: эта версия, как говорят доминошники, «дубль-пусто». Потому, что в этот период по всему Советскому Союзу не состоялось такого преступления, для прикрытия которого просто необходимо было убить коренастого прапорщика из спортивной роты исключительно ради его документов. И не просто убить, а так, чтобы на одежде не осталось ни единого следа. Говоришь, задушить? Руками или петлей? Так вот, чтобы ты больше не задавал мне глупых вопросов: в момент асфиксии рефлекторно срабатывают определенные физиологические функции организма, оставляя на одежде недвузначные следы. На брюках прапорщика ничего такого и близко не было. А потом, судя по описи свидетелей, прапорщик, в прошлом штангист, имел такую телесную конституцию, что убить его можно было разве что буфером паровоза. Тогда бы остались следы. Или застрелить, но об этом мы уже говорили.
Никто не брал сберкасс, не грабил почтовые вагоны, не убивал банковских инкассаторов и не убегал из зоны особого режима. Словом, не делал ничего такого, что одной расстрельной статьей больше, одной меньше – уже не имело бы значения. Но прапорщик исчез, растворился посреди двухмиллионного города, при солнечном свете и на глазах тысяч людей. Мистика!
Я еще немного повертелся из угла в угол в своем кабинетике и дошел до безутешного вывода. Все мои резервы для мозгового штурма давно иссякли, значит, оставалось делать то, чего я не любил. Брать ноги в руки и окунаться в знойный город, где вскоре уже некому будет профессионально сварить мне кофе. Потому что в «Мичигане» напротив ЦУМа вместо кофе стали наливать соки. В «Диете», которая на Крещатике, на втором этаже сначала забрали стулья, чтобы народ не рассиживался, а потом запретили варить двойной. Уютную кофеенку на первом этаже гостиницы «Днепр» передали Интуристу и простому люду туда хода не стало. К тому же, даже наши милицейские удостоверения не действовали на мордатых швейцаров, потому что все они раньше работали в «самом высоком доме» на Короленко. Ныне действующие обормоты из этой же конторы «засветили» мою любимую кофейню на Постышева и сейчас посягают на святое – распивочную «Три ступеньки», которая на Свердлова, бывшая Прорезная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13