С другой стороны, благоденствуя, забыв прошлые беды и
мытарства, испытывал он порою неясную досаду, ибо
благополучие свое строил на офицерских и солдатских грошах,
как и жлобы в генеральских мундирах, что когда-то, как ни
удивительно, тоже были бедными лейтенантами...
Факт, что его обирают, был известен каждому здешнему
солдатику, считавшему таковое положение вещей вполне
естественным, что уяснил для себя Михаил из бесед с рядовыми
автотранспортной, к примеру, роты, сливавшими ему за полцены
в "Мерседес" казенный армейский бензин.
Таким образом, армия, как большая откормленная акула, имела
на брюхе своем множество прилипал, которым суждено было
сгинуть, как только рыбина уйдет в неблагоприятные, холодные
воды...
Немало Мишу озадачивала та перемена в сознании не только
военных, но и вообще практически всего бывшего советского
народонаселения, что случилась в короткие годы, когда
прежние понятия наживы и эксплуатации, считавшиеся
несомненно преступными, стали вдруг естественными критериями
повседневности. Постулаты коммунистической идеологии,
зачастую несшие в себе толику бесспорного гуманизма, были с
легкостью отринуты и преданы осмеянию, как и многие
несомненные достижения советской истории, за которыми стояла
кровь, труд и часто - заслуживающий уважения энтузиазм, чьи
корни были духовны, а не материальны.
Отчего же так произошло? Отчего миллионы и миллионы людей
столь просто отвергли весь прошлый смысл своего
существования? Или точно также христианская Россия когда-то
отказалась от Бога, подчинившись с покорностью и восторгом
бесовским мероприятиям большевиков, топившим иконами печи и
использующих храмы под картофельные склады?
Здесь, в Берлине, очень редко кто из так называемых
наследников боевой славы отцов и дедов, всерьез задумывался,
сколько было положено жизней, прежде, чем над цитаделью
умного и безжалостного врага взметнулся флаг Победы. Данный
факт мало кого интересовал.
И неужели, думал Миша, прошлая кровь оплачивается
сегодняшней твердой валютой?..
Но то, конечно, были мысли праздные и высказывать их кому-
либо вслух попросту не стоило, ибо ничего, кроме недоумения,
вызвать они у собеседников-прилипал не могли.
РОЛАНД ГЮНТЕР
Он проснулся в спокойной уютной тьме, и долгое время
лежал без движения, понимая обреченно, что сегодняшний день
- начало уже другой жизни, а к прошлой возврата нет, он сам
перечеркнул ее - твердо и навсегда.
Оперевшись на локоть, подтянулся к окну, отодвинув буквально на
миллиметр в сторону шторку светомаскировки.
Лужи выпарило солнце, беззаботный весенний день сиял над
Берлином, на булыжной мостовой играли детишки,и абсолютно не
верилось, что где-то рядом грохочет война, а его, Роланда,
разыскивает гестапо, уже наверняка обнаружившее и машину, и
покойного штандартенфюрера Краузе...
Рядом с домом, цокая подковами сапог по серому булыжнику,
прошелся полицейский патруль, и Роланд инстинктивно отпрянул
от окна: ему показалось, что офицер заметил щель между рамой
и тканью светомаскировки...
Встав с постели, он замер, прислушиваясь, не донесется ли
сейчас требовательный стук в дверь, означавший то страшное,
о чем он не решался даже задуматься...
Пронесло. Никто не заметил ничего подозрительного,
патруль прошел мимо, и Гюнтер, подставив словно опаленное
жаром лицо под струю холодной воды из крана, понял, что
страхи напрасны, и вряд ли кому взбредет в голову заглянуть
в этот покинутый хозяевами дом.
Он зажег свечу и отправился в подвал, где обследовал
запасы продуктов.
Помимо бочек с вином и пивом, в подземелье имелся изрядный
запас консервов, картофеля, а подвешенные под потолок свиные
копченые окорока приятно обнадежили Роланда в возможности
пересидеть в таком убежище, если потребуется, долгие месяцы.
Он плотно позавтракал, выпил пару бокалов вина, и вновь
провалился в сон, а проснулся уже поздним вечером от далеких
взрывов - город опять бомбили.
Зажег свечу, послонялся бесцельно по комнатам, а после
открыл портфель Краузе, вытащил толстенные блокноты с
записми, сделанными бывшим начальником и - погрузился в их
изучение...
Впоследствии он не раз спрашивал себя, жалеет ли, что коснулся этих
проклятых рукописей?..
И - не находил ответа. Но время, проведенное в кромешной
тьме заброшенного дома, запомнилось ему навсегда.
Собственно, он и не ощущал никакого течения времени...
Горели свечи, озаряя неверным мечущимся светом страницы,
плотно исписанные штандартенфюрером - черным магом, знавшим
такие секреты третьего Рейха и СС, что ежеминутно
изумляющемуся внезапными открытиями Роланду приходилось,
справляясь с оторопью, то и дело прикладываться к алкоголю,
и тяжелое пьянство, перемежаемое сном и чтением, стало
своеобразным его бытием, чья ирреальность была заполнена
таинственными, однако явно, как казалось ему, зримыми
образами далеких миров и населявших их сущностей, питавшихся
тонкими материями земных человеческих страданий.
Он не пытался постичь аспекты самой магической практики,
детально описанные Краузе в своих дневниках; оккультные
науки, о которых ему было известно лишь в общих чертах, как
и большинству людскому, представились теперь пирамидой столь
сложного и утонченного знания, на освоение которого, под
неусыпным руководством искушенных наставников, требовались
долгие и долгие годы.
К тому же он понял, что магическая сила даруется лишь
редчайшим избранным, остальные же могут ее лишь заслужить.
Ритуалы, чье проведение зависело от фаз Луны, искусство
релаксации и созерцания Таро - древней иероглифической
книги, когда-то появившейся в Египте, секреты Каббалы;
мирской, нравственный и божественный треугольники; столпы
милосердия, строгости, нежности и сефироты, их составляющие;
цвета "королевской шкалы", связанной с миром Брийа - эти
понятия, как сотни и сотни иных, предназначались для
образованных посвященных, и в подобные детали он, бывший
младший офицер СС Роланд Гюнтер, самостоятельно вникнуть не
мог.
Он уяснял лишь узловые позиции изысканий Краузе,
стремящегося проникнуть в параллельные миры, населенные
существами, порою не имеющими ничего общего с человеческой
природой, но крайне заинтересованными в том, что творится на
этой Земле.
Миров этих, свойства однозначно инфернального, существовало
множество, хотя и властвовал над ними всего лишь
единственный великий Демон, кто, согласно теории Краузе,
существовал, как один из сподвижников Сатаны, а понятие же
Дьявола и Бога, столь упрощаемое людскими умами, и великий
конфликт Люцифера,чье имя в переводе означало, оказывается,
"несущий свет", с Создателем; конфликт, начавшийся еще до
начала каких-либо времен, - все это являлось понятиями,
столь вселенскими по масштабам своим, что попросту не могли
они быть постигнуты человеческим сознанием, привязанным к
насущной повседневности, плотским потребностям и неизбежным
хворям.
Массовое уничтожение иных рас, новый мировой порядок, власть
ордена "мертвой головы" - получали свое обоснование с
позиций не политических или же социальных, а из
мировоззрения глубоко оккультного, связанного с таинством
самого зарождения рода людского и сотворения мира,
окруженного мирами иными, стихиалями света и тьмы, чье
противоборство иной раз упиралось в тот или иной
компромисс... Так, например, ни божьи, ни инфернальные миры
одинаково не были заинтересованы в гибели человечества и,
как предположил Роланд, потому не дали, наверное, фюреру, то
волшебное атомное "оружие возмездия", о котором подчас
упоминал Краузе, как о последней надежде на победу...
Шли дни, череду которых Роланд уже не замечал, проживая во
мраке, тревожимым только огнем свечей; магическая и
алкогольная отрава заполнили его существо тупым равнодушием
ко всему, - порою он даже был готов выйти из дома, но для
чего?- он ведь ни в чем не нуждался...
Смерть? Она уже не страшила его, равно, как и жизнь...
Грохотавшая в городе нескончаемая канонада, оживленное шарканье
чьих-то ног по мостовой, доносившиеся крики и рев сирен
сознавались , как нечто суетное и малозначимое, однако
очередным утром, выдавшимся на редкость тихим, даже
беззвучным, словно оцепенел весь мир, он проснулся, начисто
отрезвленным от долгого и тягостного дурмана; сжав голову
ладонями, уселся на кровати, испытывая безразличную пустоту
мыслей, а после подошел к окну, отдернув светомаскировку...
Мягкий свет майского утра тотчас заполонил комнату.
И в сознание Роланда врезалась, намертво запечатлевшись
в памяти, картина: катящий по улице "виллис", на заднем
сиденье которого сидели, небрежно забросив руки за спинку,
двое офицеров в фуражках со звездами, а впереди, рядом с
пожилым шофером находилась девушка с пышными волосами
шатенки, в очках с круглой роговой оправой и в выцветшей
пилотке, радостно улыбавшаяся несшемуся на нее весеннему
ясному пространству...
Победители.
Светомаскировку с окон снимать он не стал, а зажег свет, уселся в
кресло и какое-то время размышлял, что же теперь делать?..
Судя по всему, в этой части города хозяйничали русские, а
встреча с ними ему, офицеру СС, не сулила ничего доброго,
как, впрочем, наверняка и с американцами, и с англичанами,
но последние представлялись все-таки менее опасными, нежели
большевики, имевшие, как слышал Роланд, еще более
кровожадную, нежели гестапо, контрразведку.
В одном из отделений бумажника у него хранилось
несколько своих фотографий и, использовав чистые бланки
документов и печати из портфеля Краузе, он уже через час
стал Роландом Валленбергом, присвоив себе фамилию приятеля-
летчика, канувшего в неизвестность на просторах восточного
фронта.
Подлинная метрика приятеля, различные его удостоверения и
дипломы обнаружились в деревянной шкатулке, стоявшей в одном
из ящиков письменного стола.
Спустившись в подвал, Роланд прихватил с собой из подсобки лопату
и лом; подковырнув одну из тяжеленных бетонных плит,
устилавших дно подвала, отвалил ее в сторону, принявшись
копать яму, куда опустил портфель Краузе, предварительно
обмотав его своей шинелью.
Из портфеля он взял только деньги; записи
штандартенфюрера ему были попросту не нужны, именной кинжал
и "Вальтер" представляли опасность для их владельца, а
потому и свой табельный "Люгер" он тоже решил захоронить в
яме.
Бланки документов тоже могли вызвать много вопросов в случае
вероятного обыска; единственное, о чем жалел Роланд - так
это о старинном кинжале, представлявшим, конечно, музейную
ценность, но ведь и его способны расценить, как незаконное
холодное оружие, а потому на какое-то долговременное
обладание столь уникальной вещицей в данных смутных
обстоятельствах рассчитывать не приходилось.
Машинально он нащупал под рубашкой грани окаймленного серебром
камня, решив оставить его при себе, - в крайнем случае, -
невелика потеря.
В яму полетел форменный китель, галифе, фуражка с
эмблемой-черепом; плита ровно улеглась на прежнее место;
стыки ее Роланд не поленился залить цементым раствором, а
после, тщательно убрав остатки грунта с пола, поднялся
наверх, в душевую, смыв с себя пот и грязь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44