Слава Богу, этот массовый интерес прессы длился недолго. Вскоре журналисты перестали охотиться за мной. Только один из них, работавший, как я позже узнала, внештатно в бульварной газетенке, последовал за мной в новый поселок и регулярно появлялся на горизонте. На губах у него всегда блуждала плотоядная ухмылка, воротничок рубашки был засален, а видавшая виды шляпа – изрядно помята. Мы с Морландом прозвали его «Букмекер». Однажды этот писака попробовал заговорить со мной в магазине и нарвался на решительную отповедь со стороны Ричарда. Случай этот был мне неприятен. Меньше всего я хотела, чтобы газеты подхватили историю о вдовушке, быстро утешившейся с новым любовником. Но Морланд, видимо, серьезно испугал этого горе-журналиста, потому что в его газете тогда так ничего и не появилось.
После переезда в новый дом жизнь у меня совершенно переменилась. Самое главное – ко мне вернулось желание жить. Два раза в неделю я по полдня работаю на общественных началах в программе Молли по воспитанию малолетних правонарушителей. У меня нет каких-то особых талантов для такой работы, за исключением, пожалуй, умения слушать. Видимо, ребятам это нужно. Или же они просто чувствуют во мне какое-то душевное родство. Во всяком случае, говорят они со мной охотно. Я не давлю на них своими сентенциями и не донимаю вопросами, но к тому, что они говорят, отношусь серьезно. Когда же в разговорах они переступают нормы приличия, я достаточно твердо указываю им на это, и они нормально воспринимают мои замечания. Сами о себе ребята говорят, что полны дерьма. Лгуны, хвастуны, вандалы, воришки… Они признают, что при случае готовы обворовать собственных родителей. У них весьма туманные представления о добре и зле – словно у туристов, оценивающих обычаи других стран как нечто, безусловно, чуждое. Но так же, как в жизни, когда темные стороны уживаются со светлыми, ребята бывают и добрыми, и любознательными, и по-своему благодарными. Такими, какие они есть, ребята стали в основном под влиянием жизненных обстоятельств – неблагополучные семьи, смерть родителей и т. д. И я откровенно сочувствую им.
Молли так занята работой со строителями, водопроводчиками и электриками, что в последнее время я ее почти не вижу. Мы встречаемся лишь изредка, и тогда мне приходится выслушивать ее жалобы по поводу задержек с реконструкцией зданий под программу. Однако работа все же продвигается. Соответствующее разрешение комитета по делам строительства и архитектуры было получено еще в июле. Молли уверена, что дело выгорело только благодаря ее встречам с тем советником из мэрии. Возможно, она и права.
Четыре дня в неделю я работаю с утра у чертежной доски. К настоящему времени у меня набралось несколько заказов. Точнее, три: рекламный знак для бутика в Ипсуиче, рекламное объявление в газету для риэлтерской компании и, наконец, главный заказ от бурно растущей транспортной фирмы. Вернуться к своей прежней работе для меня было нелегким делом. Я и сейчас чувствую себя за доской не вполне уверенно. Мне приходится долго и упорно работать над каждой мелочью. Если говорить честно, то пока я не в состоянии выйти на открытый рынок рекламных услуг и все свои заказы получаю через друзей.
Каждую среду пишу детям письма. По две-три стандартные страницы каждому. Я стараюсь опустить письма в почтовый ящик до половины второго, чтобы они пришли к детям в четверг. Большинство родителей в основном звонят своим детям в интернат, но я люблю писать письма. Это дает мне возможность говорить на такие темы, которые во время обычной болтовни по телефону не обсудишь. В каждом письме стараюсь провести мысль о моей привязанности к Кэти и Джошу и готовности защитить их от неприятностей.
У Кэти этой осенью дела в школе пошли гораздо лучше. Оценки поднялись с достаточно скромного до приемлемого уровня. И что более важно, она стала гораздо спокойнее и целеустремленнее, как будто решила оставить прошлое позади и жить ради будущего. Разумеется, меня это радует.
С Джошем несколько сложнее. Если говорить откровенно, то я вообще не понимаю, что с ним происходит. Он учится теперь в интернате в Норфолке, милях в сорока от нас. Друзья говорят мне, что я сделала правильно, отпустив его туда. Иногда мне и самой так кажется, но чаще я злюсь на себя за то, что согласилась. Чувствую, что пребывание сына вдали от меня еще больше разъединяет нас. И боюсь этого.
Судя по всему, в интернате Джош прижился. Во всяком случае, ни воспитатели, ни педагоги на него не жалуются. Но когда он приезжает домой, то всегда бывает хмурым и неразговорчивым. У меня создается такое впечатление, будто его что-то мучает. Значительную часть своего раздражения он выливает на меня и тогда становится просто несносным. Но в такие моменты я стараюсь сдержаться, напоминая себе, что удел родителей – терпеть. И объясняю все эти сложности в поведении Джоша результатом его переживаний по поводу смерти отца. Но я не могу обмануть себя. Я сильно скучаю по тому милому, любящему Джошу, каким он был раньше.
Что я делаю в остальное время? Гуляю, хожу по магазинам, готовлю, жду Ричарда. В последнее время ему по работе часто приходится ездить в Лондон и возвращается он поздно. А я жду его, как невеста: стол накрыт, ужин на плите, сердце бьется от любого отдаленного шума машины. Дыхание прерывается от мысли о той минуте, когда закончится ужин и мы пойдем по лестнице в нашу спальню на втором этаже и ляжем в постель.
Я стараюсь не думать слишком много о своем будущем. Мне оно все же представляется не безоблачным. Я просто живу сегодняшним днем. Достаточно того, что Ричард любит меня, что он в конечном счете расстался со своей женой, что он пообещал всегда быть рядом со мной.
На душе у меня спокойно и тепло. Я гораздо более счастлива, чем того заслуживаю.
Пару недель назад ко мне заезжал Чарльз. Он напряженно сидел у камина и попивал виски с видом чиновника ООН, которому предстоит сложная миротворческая миссия.
– Было бы замечательно, если бы мы снова могли собраться все вместе, – осторожно сказал он.
Я напомнила ему, что сдерживающим фактором здесь являюсь не я, а Энн. Чарльз с грустью согласился.
Нельзя сказать, чтобы Энн распространялась о своем мнении на каждом углу. До меня, во всяком случае, такие сведения не доходили. Но я знаю, она думает, что я не сказала всю правду о смерти Гарри. Разумеется, Энн не обращает на меня указующий перст. Даже она, с ее несколько болезненным воображением не может и в мыслях допустить, что я – убийца. Однако она считает, будто я что-то скрываю. «Препятствую отправлению правосудия», как она однажды выразилась. Я не знаю, что Энн под этим подразумевает и какие видит для этого мотивы. Может, она думает, что у меня был тайный любовник, с которым я развлекалась в ту ночь, когда Гарри позвонил домой с яхты? Или полагает, будто я послала этого любовника убить Гарри, и он звонил мне с яхты, чтобы доложить о выполнении поручения? Энн, похоже, не придает никакого значения тому обстоятельству, что этого мифического любовника никто и никогда не видел, а я уже несколько месяцев встречаюсь с Ричардом. Кстати, она, видимо, не очень одобряет мои отношения с ним и считает, что я неприлично быстро утешилась.
– Может, ты приедешь к нам с детьми на Святки? – предложил Чарльз. – На чай.
Я честно признаюсь, что не в восторге от этой идеи.
– Ну, тогда хотя бы дети. Энн была бы рада их увидеть. И бабушка тоже. Они уже накупили им подарков.
Но это предложение мне тоже не нравится. Я не хотела бы, чтобы моим детям, даже случайно, делали какие-то намеки насчет меня.
– Извини, – отказываюсь я, – может, осуществим это позже, когда Энн успокоится.
Чарльз коротко вздохнул.
– Я сделаю для этого все, что от меня зависит.
Уже у дверей он спросил, как обстоят у меня дела в целом?
– Все в порядке, – ответила я.
– Как с деньгами? Разобралась?
– Разобралась.
Это не совсем так, но денежные дела я теперь не обсуждаю ни с кем, кроме Ричарда и моего нового бухгалтера, немногословного и старательного молодого человека из Вудбриджа. Когда мои главные активы будут реализованы, ясно, что денег я получу немного. Пеннигейт ушел задешево, едва хватило покрыть выплаты по закладным. Мебель и картины, выставленные на аукцион, тоже много денег не принесли. Что же касается яхты, то страховая фирма платить за нее отказалась под тем предлогом, что «Минерва» была сознательно затоплена. Леонард начал со страховщиками спор по этому поводу, равно как и по поводу страховки за Гарри, ссылаясь на то, что полиция рассматривает это дело как не самоубийство, а убийство. Но страховая компания легко ушла от наступления Леонарда, заявив, что пока не найдут убийцу и дело не закроют, платить за Гарри она не будет. Леонард продолжает демонстрировать решимость добиться своего, но я для себя списала со счетов все возможные выплаты по страховкам.
Благотворительный фонд получил первый чек в июле. Некоторое время я мучилась, судорожно соображая, где бы достать денег для следующей выплаты, но потом пошла к Джеку и потребовала от него определенной суммы на благотворительные цели на будущий год. Ничего неудобного в этом не нахожу. Я знаю, что многочисленные компании Джека процветают, и он приобрел новый участок земли в окрестностях Ипсуича. А недавно прочла в газетах, что он продал офисное здание в центре города с большой выгодой для себя.
Я прекрасно понимаю, что некоторые дела Джека имеют прямое отношение ко мне. Спустя два месяца после банкротства «Эйнсуика» я попросила своего нового бухгалтера выяснить, что произошло с активами компании. Он узнал, что здание в Шордитче было продано фирме под названием «Редферн», которая, в свою очередь, почти немедленно перепродала его какой-то гонконгской инвестиционной компании. Более того, выяснилось, что «Редферн» является дочерней фирмой «Недвижимости Конкерел», зарегистрированной как частная компания, девяносто процентов акций которой принадлежат Джеку Кроули.
Джек по смешной цене приобрел также и участок земли «Эйнсуика» возле кольцевой дороги. Хотя теперь оказывается, что этот участок не такой уж и бросовый. Как намекнули в одной местной газете (заметку нашел для нас тот самый друг Молли), компания Джека получила в мэрии разрешение на застройку этого участка, равно как и согласие на прокладку подъездных путей через прилегающие муниципальные участки.
В руках Джека все обращается в золото.
Я осознаю, что от всего этого должна испытывать горечь. И иногда меня действительно охватывает такое чувство. Факт остается фактом – нас с детьми обманули. Но что я могу с этим поделать?
Ведь если говорить честно, то ничего. Допустим, обратилась бы в суд. Но я знаю Джека и понимаю, что он подстраховался на все случаи жизни. Доказать что-либо будет почти невозможно. Такие дела тянутся годами и обходятся истцу в тысячи, гарантии же победы – никакой. И кроме того, мне следует помнить, что если уж говорить о мошенничестве, то в этом отношении я сама на виду и плевать против ветра было бы неразумно.
В общем, обдумав всю эту ситуацию, решила не рисковать, а наоборот, извлечь из нее выгоду. Я поняла, что лучше не ссориться с Джеком, а использовать его в своих интересах. Фактически он уже платит за интернат Джоша, а если в следующем семестре у меня будут сложности с платой за Кэти, я уверена, Джек снова поможет. После всего, что я знаю о нем, я не стесняюсь вновь и вновь обращаться к нему за помощью. А что? Детей у него нет, он очень богат и ему нравится (я тешу себя этой мыслью) помогать мне и моим детям.
Парадоксально, но факт: расследование смерти Гарри по версии об убийстве играет в моих отношениях с Джеком свою положительную роль. Он старается держаться на некотором расстоянии, и это меня вполне устраивает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66