яхта, конюшня, открытые спортивные машины, вилла на берегу Лазурного берега, замок в Турени, золотая посуда, черная икра в ведерках, ванна, наполненная выдержанным шампанским, тайский массажист, горничная-швейцарка, шофер-австралиец, сицилийский телохранитель, русская компаньонка из рода Романовых – обедневшая эмигрантка с княжеским титулом – и, как верх совершенства, французский повар! Нужно бы еще взять лучшего учителя пения, лучшего аккомпаниатора и знаменитого врача, который оставит всех своих больных, чтобы заниматься только ею. Несколько любовников из среды известных интеллектуалов, актеров или спортсменов – футболист, теннисист, игрок в гольф или олимпийский чемпион – были бы неплохим обрамлением.
– Желаю удачи, мадемуазель!
Сара открыла глаза. Увидела обращавшуюся к ней хористку. Лицо вроде бы знакомое. Где же они встречались? Ах да, конечно! Они вместе были на репетиции…
– Благодарю, вы очень любезны.
– Меня зовут Сента.
– Да, да, я помню, – солгала она.
– Правда?
До чего же наивна эта девушка!
– У вас небольшой акцент, вы не англичанка?
– Я из Швейцарии, из Гризона.
– И давно вы в Англии?
– Почти пять месяцев. Это мой первый контракт. Меня пригласили только на эту постановку. Я заменяю одну штатную хористку, которая ушла в декретный отпуск.
Вот пристала! Она, похоже, не остановится, всю свою жизнь расскажет. Как бы полюбезнее избавиться от нее? Вообще-то актрисы на маленьких ролях значат многое: именно они разносят слухи, создают ту или иную репутацию. Они частенько добывают информацию для бульварных газетенок, так что обижать их не стоит.
– Я так боюсь, дорогая Сента, так боюсь, что окажусь не на высоте. Представляете, я даже предпочла бы умереть, как бедняжка Дженнифер, нежели обмануть ожидания моей публики.
Ну вот, теперь ей будет о чем посудачить! Другие наверняка добавят разную отсебятину, передадут дальше… Там тоже добавят, и покатятся слухи, недостоверные, но эффектные!
– Простите, я вынуждена вас покинуть, мне нужно идти на сцену. С удовольствием буду вспоминать о нашей встрече.
– До свидания, Сента!
Уф, отделалась! Может, и не зря поболтала с этой никчемной певичкой!
Сента Келлер сделала вид, будто идет к остальным хористам, но, убедившись, что никто за ней не наблюдает, вошла в артистическую уборную, служащую для быстрого переодевания. Там ее уже ждали Джейн, оба инспектора, Эрнест Лебраншю и доктор Роберт Джонсон. Когда миссис Джонсон рассказала ей о плане своего сына, первым ее побуждением было отказаться. С другой стороны, ей так надоело быть неприметной в общей массе хористов, что, подумав немного, она согласилась: очень уж хотелось сыграть главную роль, хотя бы на время, в кулисах. Правда, на ней будет костюм убитой солистки. Эксперимент, безусловно, опасный, но многообещающий.
– Ну и как она вам показалась? – спросил ее инспектор Джонсон.
– Немного рассеянна, озабоченна. А вы, возможно, правы: глядя на нее в другом свете, я почувствовала, что эта женщина была бы способна раздавить любого, кто окажется на ее дороге.
– Вы еще не отказались поучаствовать в эксперименте? – спросил Легран.
– Нет, но боюсь не оправдать вашего доверия. Примадонна – роль нелегкая.
– Не беспокойтесь. Репетиция у вас прошла великолепию. Доверьтесь Джейн и ее команде волшебников. Они вас так преобразят, что вы сами себя не узнаете! – приободрил ее Эрнест Лебраншю.
– Это мы можем, – поддержала его костюмерша, которой не терпелось поморочить голову своей хозяйке.
Сотни зрителей так и не смогли попасть в Королевский оперный театр. Уже с пяти утра к театральной кассе выстроилась длинная очередь. Однако касса открылась только в десять, и приобрести можно было лишь несколько билетов в глубине ярусов, да непроданные неудобные места. У Эрнеста Лебраншю было забронировано кресло в центре первого ряда. Он заранее решил побывать на втором представлении, чтобы послушать оперу в другом составе, с Дженнифер Адамс в роли Кармен. Ввиду сложившихся обстоятельств его читателям крайне интересно будет узнать его мнение. Что касается Жилу, то ему удалось, смешавшись с группой американских туристов, проскользнуть без билета. В больших театральных залах всегда почему-то остается несколько незанятых мест. Так что в последнюю минуту, когда начинает гаснуть свет, вполне уверенно можно сесть на одно из них. Он так и сделал. Ему досталось кресло во втором ряду, как раз за спиной критика из «Мира меломанов». Об этом можно было только мечтать: ведь он мог одновременно следить и за своим соперником!
Сенту на сцене заменила дублерша. В медицинской справке, выданной мисс Келлер доктором Джонсоном, говорилось, что петь она не может из-за болезни горла, но температура у нее нормальная и ей разрешено стоять в кулисах и помогать, если это необходимо, своей заместительнице на выходах. Таким образом, ее присутствие на месте преступления было оправдано и никого не удивляло. Помаячив там до начала представления, в разгар действия она смогла уйти незамеченной. В спокойной обстановке Сента вживалась в предстоящую ей роль. Прислушиваясь к себе, она тихо напевала отрывок из партии, которую знала наизусть:
Браво! Браво! Но напрасно я старалась…
Право, очень грустно
Танцевать мне без оркестра.
Благословенна музыка,
Что изливается на нас с небес!
25
На пути Кармен встал Хозе.
– Куда идешь ты?
– Дай пройти… – дерзко отвечала цыганка.
– Мужнина, которому кричат, – твой новый любовник!
– Оставь меня! Отстань!
– Клянусь, ты не пройдешь. Кармен, за мною ты пойдешь.
– Отстань, Хозе. С тобой я не пойду.
– Ты с ним увидишься. Скажи… так любишь ты его?
– Люблю! Люблю его, хоть смертью угрожай, я буду повторять: люблю!
При слове «смерть» трепет пробежал по залу. До этого момента представление развивалось благополучно, однако все побаивались кровавого финала оперы. Находившиеся в кулисах ответственные за постановочную часть, техники, бутафоры, костюмерши, пожарные затаили дыхание. Напряженность нарастала. Леденящий страх царил в театре; страх этот нагнетался хором и анахроническими фанфарами, звучавшими на арене позади сцены.
– Виват! Какой прекрасный бой! – слышалось сквозь неистовое звучание труб и хора восторженной толпы.
Горе Хозе странно контрастировало с праздничной атмосферой.
– Нет, клянусь, ты не пройдешь… Кармен, со мною ты пойдешь!
К ней вплотную приблизился угрожавший ей тенор. Саре очень не нравился ее партнер. Очень уж фальшиво он играл. И все же она должна была его терпеть. В этом и заключается профессионализм: не показывать своего отвращения, создавать впечатление сыгранности. Комедия, да и только! Ко всему прочему, у него нехорошо пахло изо рта, а вдобавок он брызгал слюной.
– Нет! Нет! Никогда!
Отважная меццо не испугалась, наоборот, с вызовом наступала на него.
– Надоело мне грозить тебе!
Стоя лицом к лицу, экстравагантная пара все больше горячилась.
– Ну что ж, ударь меня и дай пройти, – крикнула цыганка.
Их взаимная ненависть на фоне торжествующего хора толпы не была притворной. Он тоже относился к ней с отвращением.
– В последний раз, чертовка: хочешь ли идти со мною?
– Нет! Нет!
– Кольцо, которое я подарил тебе…
– Возьми его! – Кармен сдернула с пальца залог любви своего любовника и бросила ему в лицо.
Свет слабел, сцена темнела. Из каждой кулисы лучи прожекторов пересекались на героях этой трагедии, выделяя их красным. Рвущие душу аккорды, очень отдаленная тональность подчеркивали неизбежность непоправимого. Хозе с обнаженной навахой двинулся на нее. Сливались воедино души Кармен, Кассандры, Дидоны. Ждет ли Сару фон Штадт-Фюрстемберг участь Дженнифер Адамс? Убийца вполне мог заменить бутафорский нож настоящим. Даже полицейские не уследили бы за этим. Страх поселился в сердцах, вопрос был у всех на устах. Дежурный врач и пожарные напряглись, готовые вмешаться. Директор Королевской оперы отвел глаза. Неужели придется пережить новое убийство прямо в театре? Эрнест Лебраншю и Жилу не отрывали глаз от угрожающей руки тенора.
– Так как, проклятая!
Но цыганка уже сделала свой выбор и уверенно шла навстречу роковой судьбе, предпочтя свободу смерти рабству любви. А издалека доносился ужасающий гул разыгравшейся андалузской фиесты.
Тореадор, смелее в бой!
Знай, что чей-то взор глядит издалека
Все нежней и нежней…
И ждет тебя любовь!..
Лезвие вонзилось в сердце молодой женщины. Певица пошатнулась, смертельный удар поразил Кармен. Стон ужаса взлетел над залом, а на сцене распахнулись ворота арены, выпустив восторженно беснующихся любителей боя быков.
– Арестуйте меня, это я убил ее, – признался Хозе Эскамильо, заметившему тело своей возлюбленной, лежащее на земле в луже крови.
– Ах, Кармен! Моя любимая Кармен, – простонал тот, бросаясь к ней. Страстными поцелуями осыпал рыдающий любовник бездыханное тело своей любовницы.
Никогда еще так медленно не закрывался занавес оперы; никогда еще финальный аккорд не венчался столь длительным молчанием. Нужно было сначала удостовериться, что она еще жива. Исполнители на сцене не двигались с места, будто застывшие в невесомости: глаза всех были устремлены на героиню. Да и сама Сара не знала, оживет ли. Она не решалась подняться. Переживет ли она Кармен? Она осторожно повернула голову… вправо… влево и привстала на колени. Согнувшись, Сара прижала ладонь к месту, куда был нанесен удар, и ощутила что-то липкое, просачивающееся сквозь ткань платья. Неужели кровь? Нет, не настоящая, бутафорская, но они об этом еще не знали. Не нужно торопиться, не следует показывать им, что она жива и невредима. Она оправдает их деньги и свою славу. Тишина давила. Ни движений, ни перешептываний. Лишь редкие приглушенные откашливания. На лицах зрителей читалась еле сдерживаемая тревога. Дирижер, все еще находящийся под впечатлением предыдущего представления, вышел из-за своего пюпитра и вплотную приблизился к авансцене. За ним, немо вопрошая, последовали оркестранты.
И тут Сара встала, скромно торжествуя. Ее пощадили. Теперь можно выйти на поклоны. Не описать исступленный восторг, хлынувший ей навстречу. Всем понадобилось срочно выплеснуться, ободрить себя, успокоить себя рукоплесканиями и топотом ног, истерическими воплями «браво!». Облегченно вздохнувшие оркестранты бурно выражали радость: били смычками по скрипкам, альтам и виолончелям, колотушками по литаврам и барабанам. Надрывались тамбурины, трещали кастаньеты, вплетаясь во всеобщий хаотичный гвалт. Певица добилась своего. Она осталась жива и стала легендой. Публика очень долго не отпускала ее; вызовы следовали один за другим. Одна перед красным бархатом, она скромно благодарила, застенчиво улыбаясь в низком реверансе; ей будто и невдомек, что этот успех, этот энтузиазм предназначались ей. Нечего и говорить, что все зрители стояли, как один, приветствуя ее; из зала неслась огромная, вышедшая из-под контроля, все захлестывающая волна обожания. «Отдайся ей, не противься, не иди наперекор; тебя ублажают, тебя возносят. Ты – на вершине карьеры; главное – не спускаться на землю, светить на небосводе славы яркой звездой, пренебрегая падающими звездами».
Звезда пересекла сцену, кулисы, опьяненные ее взлетом! Она уже начинала привыкать к головокружительной высоте. Едва ли прислушивалась она к комплиментам актеров, похвалам дирижера, к выражениям в превосходной степени директора – она прошла сквозь них, словно они были невидимыми. Ее телесная оболочка была бесплотной, невесомой. Дверь артистической привела ее в чувство. За ней она укроется от внешнего мира и сможет до бесконечности продлевать свой апофеоз.
– Спасибо, Джейн, сегодня вы мне не нужны. В этот вечер я хотела бы побыть наедине с собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– Желаю удачи, мадемуазель!
Сара открыла глаза. Увидела обращавшуюся к ней хористку. Лицо вроде бы знакомое. Где же они встречались? Ах да, конечно! Они вместе были на репетиции…
– Благодарю, вы очень любезны.
– Меня зовут Сента.
– Да, да, я помню, – солгала она.
– Правда?
До чего же наивна эта девушка!
– У вас небольшой акцент, вы не англичанка?
– Я из Швейцарии, из Гризона.
– И давно вы в Англии?
– Почти пять месяцев. Это мой первый контракт. Меня пригласили только на эту постановку. Я заменяю одну штатную хористку, которая ушла в декретный отпуск.
Вот пристала! Она, похоже, не остановится, всю свою жизнь расскажет. Как бы полюбезнее избавиться от нее? Вообще-то актрисы на маленьких ролях значат многое: именно они разносят слухи, создают ту или иную репутацию. Они частенько добывают информацию для бульварных газетенок, так что обижать их не стоит.
– Я так боюсь, дорогая Сента, так боюсь, что окажусь не на высоте. Представляете, я даже предпочла бы умереть, как бедняжка Дженнифер, нежели обмануть ожидания моей публики.
Ну вот, теперь ей будет о чем посудачить! Другие наверняка добавят разную отсебятину, передадут дальше… Там тоже добавят, и покатятся слухи, недостоверные, но эффектные!
– Простите, я вынуждена вас покинуть, мне нужно идти на сцену. С удовольствием буду вспоминать о нашей встрече.
– До свидания, Сента!
Уф, отделалась! Может, и не зря поболтала с этой никчемной певичкой!
Сента Келлер сделала вид, будто идет к остальным хористам, но, убедившись, что никто за ней не наблюдает, вошла в артистическую уборную, служащую для быстрого переодевания. Там ее уже ждали Джейн, оба инспектора, Эрнест Лебраншю и доктор Роберт Джонсон. Когда миссис Джонсон рассказала ей о плане своего сына, первым ее побуждением было отказаться. С другой стороны, ей так надоело быть неприметной в общей массе хористов, что, подумав немного, она согласилась: очень уж хотелось сыграть главную роль, хотя бы на время, в кулисах. Правда, на ней будет костюм убитой солистки. Эксперимент, безусловно, опасный, но многообещающий.
– Ну и как она вам показалась? – спросил ее инспектор Джонсон.
– Немного рассеянна, озабоченна. А вы, возможно, правы: глядя на нее в другом свете, я почувствовала, что эта женщина была бы способна раздавить любого, кто окажется на ее дороге.
– Вы еще не отказались поучаствовать в эксперименте? – спросил Легран.
– Нет, но боюсь не оправдать вашего доверия. Примадонна – роль нелегкая.
– Не беспокойтесь. Репетиция у вас прошла великолепию. Доверьтесь Джейн и ее команде волшебников. Они вас так преобразят, что вы сами себя не узнаете! – приободрил ее Эрнест Лебраншю.
– Это мы можем, – поддержала его костюмерша, которой не терпелось поморочить голову своей хозяйке.
Сотни зрителей так и не смогли попасть в Королевский оперный театр. Уже с пяти утра к театральной кассе выстроилась длинная очередь. Однако касса открылась только в десять, и приобрести можно было лишь несколько билетов в глубине ярусов, да непроданные неудобные места. У Эрнеста Лебраншю было забронировано кресло в центре первого ряда. Он заранее решил побывать на втором представлении, чтобы послушать оперу в другом составе, с Дженнифер Адамс в роли Кармен. Ввиду сложившихся обстоятельств его читателям крайне интересно будет узнать его мнение. Что касается Жилу, то ему удалось, смешавшись с группой американских туристов, проскользнуть без билета. В больших театральных залах всегда почему-то остается несколько незанятых мест. Так что в последнюю минуту, когда начинает гаснуть свет, вполне уверенно можно сесть на одно из них. Он так и сделал. Ему досталось кресло во втором ряду, как раз за спиной критика из «Мира меломанов». Об этом можно было только мечтать: ведь он мог одновременно следить и за своим соперником!
Сенту на сцене заменила дублерша. В медицинской справке, выданной мисс Келлер доктором Джонсоном, говорилось, что петь она не может из-за болезни горла, но температура у нее нормальная и ей разрешено стоять в кулисах и помогать, если это необходимо, своей заместительнице на выходах. Таким образом, ее присутствие на месте преступления было оправдано и никого не удивляло. Помаячив там до начала представления, в разгар действия она смогла уйти незамеченной. В спокойной обстановке Сента вживалась в предстоящую ей роль. Прислушиваясь к себе, она тихо напевала отрывок из партии, которую знала наизусть:
Браво! Браво! Но напрасно я старалась…
Право, очень грустно
Танцевать мне без оркестра.
Благословенна музыка,
Что изливается на нас с небес!
25
На пути Кармен встал Хозе.
– Куда идешь ты?
– Дай пройти… – дерзко отвечала цыганка.
– Мужнина, которому кричат, – твой новый любовник!
– Оставь меня! Отстань!
– Клянусь, ты не пройдешь. Кармен, за мною ты пойдешь.
– Отстань, Хозе. С тобой я не пойду.
– Ты с ним увидишься. Скажи… так любишь ты его?
– Люблю! Люблю его, хоть смертью угрожай, я буду повторять: люблю!
При слове «смерть» трепет пробежал по залу. До этого момента представление развивалось благополучно, однако все побаивались кровавого финала оперы. Находившиеся в кулисах ответственные за постановочную часть, техники, бутафоры, костюмерши, пожарные затаили дыхание. Напряженность нарастала. Леденящий страх царил в театре; страх этот нагнетался хором и анахроническими фанфарами, звучавшими на арене позади сцены.
– Виват! Какой прекрасный бой! – слышалось сквозь неистовое звучание труб и хора восторженной толпы.
Горе Хозе странно контрастировало с праздничной атмосферой.
– Нет, клянусь, ты не пройдешь… Кармен, со мною ты пойдешь!
К ней вплотную приблизился угрожавший ей тенор. Саре очень не нравился ее партнер. Очень уж фальшиво он играл. И все же она должна была его терпеть. В этом и заключается профессионализм: не показывать своего отвращения, создавать впечатление сыгранности. Комедия, да и только! Ко всему прочему, у него нехорошо пахло изо рта, а вдобавок он брызгал слюной.
– Нет! Нет! Никогда!
Отважная меццо не испугалась, наоборот, с вызовом наступала на него.
– Надоело мне грозить тебе!
Стоя лицом к лицу, экстравагантная пара все больше горячилась.
– Ну что ж, ударь меня и дай пройти, – крикнула цыганка.
Их взаимная ненависть на фоне торжествующего хора толпы не была притворной. Он тоже относился к ней с отвращением.
– В последний раз, чертовка: хочешь ли идти со мною?
– Нет! Нет!
– Кольцо, которое я подарил тебе…
– Возьми его! – Кармен сдернула с пальца залог любви своего любовника и бросила ему в лицо.
Свет слабел, сцена темнела. Из каждой кулисы лучи прожекторов пересекались на героях этой трагедии, выделяя их красным. Рвущие душу аккорды, очень отдаленная тональность подчеркивали неизбежность непоправимого. Хозе с обнаженной навахой двинулся на нее. Сливались воедино души Кармен, Кассандры, Дидоны. Ждет ли Сару фон Штадт-Фюрстемберг участь Дженнифер Адамс? Убийца вполне мог заменить бутафорский нож настоящим. Даже полицейские не уследили бы за этим. Страх поселился в сердцах, вопрос был у всех на устах. Дежурный врач и пожарные напряглись, готовые вмешаться. Директор Королевской оперы отвел глаза. Неужели придется пережить новое убийство прямо в театре? Эрнест Лебраншю и Жилу не отрывали глаз от угрожающей руки тенора.
– Так как, проклятая!
Но цыганка уже сделала свой выбор и уверенно шла навстречу роковой судьбе, предпочтя свободу смерти рабству любви. А издалека доносился ужасающий гул разыгравшейся андалузской фиесты.
Тореадор, смелее в бой!
Знай, что чей-то взор глядит издалека
Все нежней и нежней…
И ждет тебя любовь!..
Лезвие вонзилось в сердце молодой женщины. Певица пошатнулась, смертельный удар поразил Кармен. Стон ужаса взлетел над залом, а на сцене распахнулись ворота арены, выпустив восторженно беснующихся любителей боя быков.
– Арестуйте меня, это я убил ее, – признался Хозе Эскамильо, заметившему тело своей возлюбленной, лежащее на земле в луже крови.
– Ах, Кармен! Моя любимая Кармен, – простонал тот, бросаясь к ней. Страстными поцелуями осыпал рыдающий любовник бездыханное тело своей любовницы.
Никогда еще так медленно не закрывался занавес оперы; никогда еще финальный аккорд не венчался столь длительным молчанием. Нужно было сначала удостовериться, что она еще жива. Исполнители на сцене не двигались с места, будто застывшие в невесомости: глаза всех были устремлены на героиню. Да и сама Сара не знала, оживет ли. Она не решалась подняться. Переживет ли она Кармен? Она осторожно повернула голову… вправо… влево и привстала на колени. Согнувшись, Сара прижала ладонь к месту, куда был нанесен удар, и ощутила что-то липкое, просачивающееся сквозь ткань платья. Неужели кровь? Нет, не настоящая, бутафорская, но они об этом еще не знали. Не нужно торопиться, не следует показывать им, что она жива и невредима. Она оправдает их деньги и свою славу. Тишина давила. Ни движений, ни перешептываний. Лишь редкие приглушенные откашливания. На лицах зрителей читалась еле сдерживаемая тревога. Дирижер, все еще находящийся под впечатлением предыдущего представления, вышел из-за своего пюпитра и вплотную приблизился к авансцене. За ним, немо вопрошая, последовали оркестранты.
И тут Сара встала, скромно торжествуя. Ее пощадили. Теперь можно выйти на поклоны. Не описать исступленный восторг, хлынувший ей навстречу. Всем понадобилось срочно выплеснуться, ободрить себя, успокоить себя рукоплесканиями и топотом ног, истерическими воплями «браво!». Облегченно вздохнувшие оркестранты бурно выражали радость: били смычками по скрипкам, альтам и виолончелям, колотушками по литаврам и барабанам. Надрывались тамбурины, трещали кастаньеты, вплетаясь во всеобщий хаотичный гвалт. Певица добилась своего. Она осталась жива и стала легендой. Публика очень долго не отпускала ее; вызовы следовали один за другим. Одна перед красным бархатом, она скромно благодарила, застенчиво улыбаясь в низком реверансе; ей будто и невдомек, что этот успех, этот энтузиазм предназначались ей. Нечего и говорить, что все зрители стояли, как один, приветствуя ее; из зала неслась огромная, вышедшая из-под контроля, все захлестывающая волна обожания. «Отдайся ей, не противься, не иди наперекор; тебя ублажают, тебя возносят. Ты – на вершине карьеры; главное – не спускаться на землю, светить на небосводе славы яркой звездой, пренебрегая падающими звездами».
Звезда пересекла сцену, кулисы, опьяненные ее взлетом! Она уже начинала привыкать к головокружительной высоте. Едва ли прислушивалась она к комплиментам актеров, похвалам дирижера, к выражениям в превосходной степени директора – она прошла сквозь них, словно они были невидимыми. Ее телесная оболочка была бесплотной, невесомой. Дверь артистической привела ее в чувство. За ней она укроется от внешнего мира и сможет до бесконечности продлевать свой апофеоз.
– Спасибо, Джейн, сегодня вы мне не нужны. В этот вечер я хотела бы побыть наедине с собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29