— гаркнула бой-баба.
— Простите?
— Мы так решили, я и мадам Пино. Наши мужчины валятся с ног от усталости. Кроме того, после головомойки, которую я им учинила, они на некоторое время вышли из строя. Мой увалень зализывает раны. Цезарь Пино сейчас мало похож на своего древнеримского тезку. Пусть отправляются дрыхнуть, а мы займем их место. Между прочим, я всю жизнь мечтала поучаствовать в расследовании. У женщин такой нюх, что мужчины им в подметки не годятся! Это в них заложено: многие вещи они носом чуют! Короче, вы скоро увидите, на что мы способны. С чего начнем?
“С того, что вы оставите меня в покое!” — чуть было не заорал я. Но вы же меня знаете: я ни при каких обстоятельствах не откажусь от галантного обхождения с дамами.
Вместо того чтобы послать их куда подальше, я попытался деликатно отвертеться от их общества. Мол, наша работа чересчур тяжела для столь деликатных и хрупких созданий. В доказательство привел тот факт, что существуют женщины-судьи, женщины-шоферы такси, но нет женщин-полицейских. Среди уличных регулировщиков, конечно, можно встретить дам, но и они работают исключительно в спокойных кварталах, на перекрестках буржуазных пригородов или рядом с детскими садиками.
Берта меня заткнула.
— Нечего нам лапшу на уши вешать, Сан-Антонио. Мы решили заменить мужчин, и мы их заменим во что бы то ни стало! — И, напрочь позабыв о смирении, она добавила, уперев руки в крутые бедра и выпятив грудь: — Ладно, обычно начинают с покойника, верно?
Пока двое моих помощниц осматривали останки господина Келушика, вернулся Матиас с алебардой. На клинке были вытравлены узоры, а древко украшено резьбой.
— Полный триумф, сынок, ты уже нашел орудие преступления! — возликовал я.
— Нет, — вздохнул филин. — Алебарда, да не та.
— Уверен?
— Абсолютно. Форма клинка не соответствует ране, и к тому же по крайней мере последние триста лет ее ни разу не запачкали кровью. Для очистки совести я отправлю эту штуку в лабораторию, но толку все равно не будет.
— Где ты откопал этот тесак, парень?
— В маленькой лоджии между двумя этажами. Там полно старинного оружия.
— Выходит, алебарду подменили?
— Похоже на то!
Я уважительно погладил пальцем арабески, вытравленные на клинке. В прежние времена людей резали на высоком художественном уровне. Смерти придавали достоинство и красоту. Или же предусмотрительные предки трудились на благо нынешних антикваров?
— Хорошо, Матиас, ты мне больше не нужен.
— Клиента убрать? — спросил опаленный солнцем, указывая на потолок. Я задумался.
— Да, можешь убрать. Воспользуемся темнотой, чтобы не поднимать лишнего шума.
Я пожал его мясистую клешню, и Матиас исчез. Затем я спустился к Нини. Она посасывала огромную сигару во вкусе семейства Берюрье, величиной с лунный модуль! Дым валил, как от паровоза, и пахла она крепче, чем сам город Гавана. Подружки убрались восвояси, и хозяйка предавалась размышлениям о том, что Берю называл “абзацами или странностями судьбы”. От сарказма не осталось и следа. Поздний час лишь усугублял тоску. Ночью все кошки серы и мысли тоже. Впрочем, серые мысли часто оборачиваются черными днями.
Когда я вошел с алебардой в руках, на челе гения отразилось мягкое недоумение.
— А вот и стража! — ухмыльнулась Нини. Я направил острие на прославленную композиторшу.
— И давно в вашем хозяйстве эта зубочистка?
— Пф-ф, многие годы… И даже больше. Это семейная реликвия. Мой папаша коллекционировал такие штучки.
Я вырвал клинок из древка. Намеренно резкий жест был призван расшевелить месье Кампари. Клинок вышел легко: металл и дерево были весьма небрежно подогнаны друг к другу.
— Эй! Это называется порчей имущества, дружище, — встрепенулась Нини. — Мне и так всю мебель сегодня переломали!
Я повернул клинок так, чтобы в его зеркальной поверхности отразилась физиономия моей собеседницы.
— Вы предупредили меня о своей рассеянности, потому, умоляю, сосредоточьтесь и внимательно взгляните на этот кусок железа.
Нини подчинилась. Она провела рукой по клинку, и вдруг ее пальцы замерли у отверстия на конце.
— Но… Но это!.. — воскликнула дылда.
— Другая, да? Только древко то же самое, а начинку вынули, видимо, решили навести на нее первозданный блеск.
— Точно, — согласилась автор бессмертных строк “Если уйдешь, не перепутай зубные щетки”. — Любопытно, кто совершил подмену и зачем?
— Я найду исчерпывающие ответы на эти вопросы, — заверил я. — А пока поговорим о ковролине в вашей спальне, который пришлось обновить.
Изумление композиторши шло по нарастающей.
— Откуда вам известно?
— Мистический дар сыщика…
— Верно, пришлось заменить кусок.
— И куда вы его дели?
— Отправили в чистку. Три или четыре дня назад эта идиотка Ребекка пролила на него чернила.
Замечательно!
Ах, друзья мои, многое бы я отдал — например, доброе имя вашей внучки или корсет вашей тещи, — чтобы как можно скорее поймать беглянку. Подумать только, она была у меня в руках, а я позволил ей упорхнуть, словно попугайчику в приоткрытую дверцу клетки, которую собрались почистить. Да, вашему Сан-А гордиться нечем. Для полицейского такие промахи непростительны. Те, кто их совершают, задолго до пенсии переквалифицируются в частных сыщиков. Мерзавка надула меня, обвела вокруг пальца, прикинулась такой наивной, испуганной. Пока я выстраивал ход следствия, она строила козни.
Ну да ладно, мы ее найдем! Клянусь, положа руку на пытливое рыльце моей дальнобойной пушки.
— Итак, клинок от фамильной алебарды исчез, кусок ковролина пропал, а Ребекка сбежала, — подвел я итог. — Впечатляющая ситуация, не находите?
— Поговорим начистоту, — рявкнула знаменитая песенница, любившая расставлять точки над “i”. — Вы полагаете, что моя подруга замешана в этой грязной истории?
— Вам нужна чистая правда? Не думаю, что она искромсала того малого, но уверен, она помогала убийце.
Моя собеседница промолчала.
Что она чувствовала? Смятение? Сожаление?.. Она еще представит на суд публики скорбную песнь, по сравнению с которой “Реквием” Моцарта покажется “Собачьим вальсом”.
Внутренние потрясения стимулируют творческий процесс. Несчастья для человека искусства все равно что навоз для огородника.
С крыши вернулось “подкрепление”, и взгляд оскорбленной и покинутой несколько оживился. Несомненно, Берта Берюрье привлекла ее внимание. Она не могла оставаться равнодушной к мощи, которой дышало это исключительное создание. Большая Берта — сама природа, она естественна, как зверь, и дымится, как пашня весной. Ее отчаянная наглость и монументальные объемы вызывают восхищение.
Толстуха подошла к Нини и, не смущаясь, погладила ее по мощному затылку.
— Не беспокойтесь, дружище, — заявила она. — Мы на верном пути, ваши неприятности скоро утрясутся. Что за грустная физиономия! — продолжала пылкая коровища. — Эдак вы скоро начнете сочинять похоронные марши. Вот смеху-то будет!
Она замялась на секунду, а затем смачно чмокнула Нини в щеку.
— Когда мужчина в растерянности, — пояснила Берта извиняющимся тоном, — мне хочется согреть его на груди, как птенчика, выпавшего из гнезда.
Метафору она подкрепила жестом мясника, кромсающего филе на эскалопы. Жизнь есть жизнь. Кому, как не отважной воительнице, знать, что нежность подрезает крылья.
— Это еще не все, — растроганно продолжала Берта. — Мадам Пино, вы поделились нашим открытием с комиссаром?
— Минутку! — проскрипела старая мымра. Словно завзятый профессионал, она отвела меня в сторонку. — Вот что мы обнаружили во рту этого жуткого трупа.
Раскрыв ладонь, она показала пуговицу от блейзера. На серой нитяной перчатке серебристая пуговица с морским якорем напоминала маленькую медузу. Я уставился на трофей, глазам своим не веря.
— Во рту! — промямлил я.
— Сбоку, ее можно было принять за вставной зуб…
Похоже, Матиас слегка оплошал. Либо он не выспался, либо задремал на работе. Правда, для расследования на темной террасе он был недостаточно экипирован.
Однако не такие уж они обормотки, мои новые сотрудницы!
Часть вторая
Глава первая
Трень!
Ошибиться было невозможно: в Сен-Франк-ля-Пер обитал только один ювелир. И он действительно держал лавку на Новом проспекте Генерала де Голля.
Добраться до Сен-Франк-ля-Пера проще простого, не заблудитесь: сначала езжайте все время прямо, потом четыре раза сверните направо, опять прямо и в конце концов поворот налево. Впрочем, можно и картой воспользоваться.
Сен-Франк-ля-Пер — очаровательный старинный городок, безмятежно раскинувшийся вокруг древней романской церкви. На карте автомобильных дорог рядом с церковью пририсован череп!
На двухметровых часах, служивших ювелиру вывеской, было без десяти час, когда я остановил мою колымагу напротив лавки.
По дороге я объяснил помощницам цель нашего ночного вояжа, и неугомонные дамы в энергичных выражениях высказали свое мнение. Состряпали версию развития событий, которая, по совести говоря, была бы ничем не хуже любой другой, если бы другая вообще существовала. Дамы решили, что Ребекка прикрывала мужа (они до сих пор считали Нини мужчиной, а я, забавляясь про себя, не рассеивал иллюзий). Владимир Келушик шантажировал их, и Ребекка убила его ударом алебарды. После чего она попыталась избавиться от трупа, сбросив его во двор; к несчастью, погнутый водосточный желоб помешал свободному полету негодяя. Девушка выжидала, не зная, как выпутаться из неприятной истории. Она вынесла из дома окровавленный ковер, нашла у антиквара более или менее похожий клинок и заменила им орудие убийства… А затем, понимая, что дожидаться у моря погоды небезопасно, решила весьма ненавязчиво привлечь к делу меня.
Их измышления были хороши хотя бы тем, что стимулировали работу мысли. Служили трамплином для прыжка, грунтованным холстом для создания законченной картины.
Когда дамы простодушно заявили, что Ребекка убила Владимира и перебросила его через шпалерник, ваш покорный слуга тут же отдал швартовы и пустился в умозрительное плавание. Все дело в том, что на месте преступления должно было находиться по крайней мере два человека, потому что поляка замочили в квартире, а не на террасе. И один человек, даже очень сильный, не смог бы в одиночку втащить убитого по крутой винтовой лестнице, а потом по узкому трапу, ведущему на террасу. Следовательно, один должен был тащить, а другой поддерживать за ноги. Понятно вам, любезные склеротички?
Ладно, с помощью небес и собственной проницательности я найду маленькую обманщицу и уж тогда вытрясу из нее всю правду!
Ювелира звали Жан Надисс. Его имя золотыми буквами сверкало сквозь черные прутья решетки на окне. Не обнаружив звонка, я решил позвать хозяина. Однако, не желая устраивать переполох, поручил Берте исполнить этот вокальный экзерсис: женский голос вызывает больше доверия, чем мужской.
Толстуха выбралась из машины, ступила на узкий тротуар и заорала: “Месье Надисс!” Улица тут же вспыхнула иллюминацией, в каждом доме зажегся свет.
Мадам Пино критически разглядывала коллегу в желтоватом свете фар.
— Господи, и зачем она так одевается? — с притворным участием пробормотала мымра. — Неужто до сих пор считает себя молоденькой?
— Она молода душой, — вздохнул я. — Самонадеянность свойственна только юным.
Берта и впрямь являла убойное зрелище. В мини-юбке, с мощными ляжками и выпирающей грудью, с растрепанными волосами и физиономией, усыпанной мохнатыми бородавками, она выглядела персонажем из юмористического журнала.
Окно над лавкой осветилось, затем открылось и взъерошенный человек всем корпусом высунулся наружу. Еще чуть-чуть, и он бы кувыркнулся через подоконник. Его физиономия напоминала металлический барометр анероид, и, похоже, этот барометр всегда показывал “дождь”.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
— Простите?
— Мы так решили, я и мадам Пино. Наши мужчины валятся с ног от усталости. Кроме того, после головомойки, которую я им учинила, они на некоторое время вышли из строя. Мой увалень зализывает раны. Цезарь Пино сейчас мало похож на своего древнеримского тезку. Пусть отправляются дрыхнуть, а мы займем их место. Между прочим, я всю жизнь мечтала поучаствовать в расследовании. У женщин такой нюх, что мужчины им в подметки не годятся! Это в них заложено: многие вещи они носом чуют! Короче, вы скоро увидите, на что мы способны. С чего начнем?
“С того, что вы оставите меня в покое!” — чуть было не заорал я. Но вы же меня знаете: я ни при каких обстоятельствах не откажусь от галантного обхождения с дамами.
Вместо того чтобы послать их куда подальше, я попытался деликатно отвертеться от их общества. Мол, наша работа чересчур тяжела для столь деликатных и хрупких созданий. В доказательство привел тот факт, что существуют женщины-судьи, женщины-шоферы такси, но нет женщин-полицейских. Среди уличных регулировщиков, конечно, можно встретить дам, но и они работают исключительно в спокойных кварталах, на перекрестках буржуазных пригородов или рядом с детскими садиками.
Берта меня заткнула.
— Нечего нам лапшу на уши вешать, Сан-Антонио. Мы решили заменить мужчин, и мы их заменим во что бы то ни стало! — И, напрочь позабыв о смирении, она добавила, уперев руки в крутые бедра и выпятив грудь: — Ладно, обычно начинают с покойника, верно?
Пока двое моих помощниц осматривали останки господина Келушика, вернулся Матиас с алебардой. На клинке были вытравлены узоры, а древко украшено резьбой.
— Полный триумф, сынок, ты уже нашел орудие преступления! — возликовал я.
— Нет, — вздохнул филин. — Алебарда, да не та.
— Уверен?
— Абсолютно. Форма клинка не соответствует ране, и к тому же по крайней мере последние триста лет ее ни разу не запачкали кровью. Для очистки совести я отправлю эту штуку в лабораторию, но толку все равно не будет.
— Где ты откопал этот тесак, парень?
— В маленькой лоджии между двумя этажами. Там полно старинного оружия.
— Выходит, алебарду подменили?
— Похоже на то!
Я уважительно погладил пальцем арабески, вытравленные на клинке. В прежние времена людей резали на высоком художественном уровне. Смерти придавали достоинство и красоту. Или же предусмотрительные предки трудились на благо нынешних антикваров?
— Хорошо, Матиас, ты мне больше не нужен.
— Клиента убрать? — спросил опаленный солнцем, указывая на потолок. Я задумался.
— Да, можешь убрать. Воспользуемся темнотой, чтобы не поднимать лишнего шума.
Я пожал его мясистую клешню, и Матиас исчез. Затем я спустился к Нини. Она посасывала огромную сигару во вкусе семейства Берюрье, величиной с лунный модуль! Дым валил, как от паровоза, и пахла она крепче, чем сам город Гавана. Подружки убрались восвояси, и хозяйка предавалась размышлениям о том, что Берю называл “абзацами или странностями судьбы”. От сарказма не осталось и следа. Поздний час лишь усугублял тоску. Ночью все кошки серы и мысли тоже. Впрочем, серые мысли часто оборачиваются черными днями.
Когда я вошел с алебардой в руках, на челе гения отразилось мягкое недоумение.
— А вот и стража! — ухмыльнулась Нини. Я направил острие на прославленную композиторшу.
— И давно в вашем хозяйстве эта зубочистка?
— Пф-ф, многие годы… И даже больше. Это семейная реликвия. Мой папаша коллекционировал такие штучки.
Я вырвал клинок из древка. Намеренно резкий жест был призван расшевелить месье Кампари. Клинок вышел легко: металл и дерево были весьма небрежно подогнаны друг к другу.
— Эй! Это называется порчей имущества, дружище, — встрепенулась Нини. — Мне и так всю мебель сегодня переломали!
Я повернул клинок так, чтобы в его зеркальной поверхности отразилась физиономия моей собеседницы.
— Вы предупредили меня о своей рассеянности, потому, умоляю, сосредоточьтесь и внимательно взгляните на этот кусок железа.
Нини подчинилась. Она провела рукой по клинку, и вдруг ее пальцы замерли у отверстия на конце.
— Но… Но это!.. — воскликнула дылда.
— Другая, да? Только древко то же самое, а начинку вынули, видимо, решили навести на нее первозданный блеск.
— Точно, — согласилась автор бессмертных строк “Если уйдешь, не перепутай зубные щетки”. — Любопытно, кто совершил подмену и зачем?
— Я найду исчерпывающие ответы на эти вопросы, — заверил я. — А пока поговорим о ковролине в вашей спальне, который пришлось обновить.
Изумление композиторши шло по нарастающей.
— Откуда вам известно?
— Мистический дар сыщика…
— Верно, пришлось заменить кусок.
— И куда вы его дели?
— Отправили в чистку. Три или четыре дня назад эта идиотка Ребекка пролила на него чернила.
Замечательно!
Ах, друзья мои, многое бы я отдал — например, доброе имя вашей внучки или корсет вашей тещи, — чтобы как можно скорее поймать беглянку. Подумать только, она была у меня в руках, а я позволил ей упорхнуть, словно попугайчику в приоткрытую дверцу клетки, которую собрались почистить. Да, вашему Сан-А гордиться нечем. Для полицейского такие промахи непростительны. Те, кто их совершают, задолго до пенсии переквалифицируются в частных сыщиков. Мерзавка надула меня, обвела вокруг пальца, прикинулась такой наивной, испуганной. Пока я выстраивал ход следствия, она строила козни.
Ну да ладно, мы ее найдем! Клянусь, положа руку на пытливое рыльце моей дальнобойной пушки.
— Итак, клинок от фамильной алебарды исчез, кусок ковролина пропал, а Ребекка сбежала, — подвел я итог. — Впечатляющая ситуация, не находите?
— Поговорим начистоту, — рявкнула знаменитая песенница, любившая расставлять точки над “i”. — Вы полагаете, что моя подруга замешана в этой грязной истории?
— Вам нужна чистая правда? Не думаю, что она искромсала того малого, но уверен, она помогала убийце.
Моя собеседница промолчала.
Что она чувствовала? Смятение? Сожаление?.. Она еще представит на суд публики скорбную песнь, по сравнению с которой “Реквием” Моцарта покажется “Собачьим вальсом”.
Внутренние потрясения стимулируют творческий процесс. Несчастья для человека искусства все равно что навоз для огородника.
С крыши вернулось “подкрепление”, и взгляд оскорбленной и покинутой несколько оживился. Несомненно, Берта Берюрье привлекла ее внимание. Она не могла оставаться равнодушной к мощи, которой дышало это исключительное создание. Большая Берта — сама природа, она естественна, как зверь, и дымится, как пашня весной. Ее отчаянная наглость и монументальные объемы вызывают восхищение.
Толстуха подошла к Нини и, не смущаясь, погладила ее по мощному затылку.
— Не беспокойтесь, дружище, — заявила она. — Мы на верном пути, ваши неприятности скоро утрясутся. Что за грустная физиономия! — продолжала пылкая коровища. — Эдак вы скоро начнете сочинять похоронные марши. Вот смеху-то будет!
Она замялась на секунду, а затем смачно чмокнула Нини в щеку.
— Когда мужчина в растерянности, — пояснила Берта извиняющимся тоном, — мне хочется согреть его на груди, как птенчика, выпавшего из гнезда.
Метафору она подкрепила жестом мясника, кромсающего филе на эскалопы. Жизнь есть жизнь. Кому, как не отважной воительнице, знать, что нежность подрезает крылья.
— Это еще не все, — растроганно продолжала Берта. — Мадам Пино, вы поделились нашим открытием с комиссаром?
— Минутку! — проскрипела старая мымра. Словно завзятый профессионал, она отвела меня в сторонку. — Вот что мы обнаружили во рту этого жуткого трупа.
Раскрыв ладонь, она показала пуговицу от блейзера. На серой нитяной перчатке серебристая пуговица с морским якорем напоминала маленькую медузу. Я уставился на трофей, глазам своим не веря.
— Во рту! — промямлил я.
— Сбоку, ее можно было принять за вставной зуб…
Похоже, Матиас слегка оплошал. Либо он не выспался, либо задремал на работе. Правда, для расследования на темной террасе он был недостаточно экипирован.
Однако не такие уж они обормотки, мои новые сотрудницы!
Часть вторая
Глава первая
Трень!
Ошибиться было невозможно: в Сен-Франк-ля-Пер обитал только один ювелир. И он действительно держал лавку на Новом проспекте Генерала де Голля.
Добраться до Сен-Франк-ля-Пера проще простого, не заблудитесь: сначала езжайте все время прямо, потом четыре раза сверните направо, опять прямо и в конце концов поворот налево. Впрочем, можно и картой воспользоваться.
Сен-Франк-ля-Пер — очаровательный старинный городок, безмятежно раскинувшийся вокруг древней романской церкви. На карте автомобильных дорог рядом с церковью пририсован череп!
На двухметровых часах, служивших ювелиру вывеской, было без десяти час, когда я остановил мою колымагу напротив лавки.
По дороге я объяснил помощницам цель нашего ночного вояжа, и неугомонные дамы в энергичных выражениях высказали свое мнение. Состряпали версию развития событий, которая, по совести говоря, была бы ничем не хуже любой другой, если бы другая вообще существовала. Дамы решили, что Ребекка прикрывала мужа (они до сих пор считали Нини мужчиной, а я, забавляясь про себя, не рассеивал иллюзий). Владимир Келушик шантажировал их, и Ребекка убила его ударом алебарды. После чего она попыталась избавиться от трупа, сбросив его во двор; к несчастью, погнутый водосточный желоб помешал свободному полету негодяя. Девушка выжидала, не зная, как выпутаться из неприятной истории. Она вынесла из дома окровавленный ковер, нашла у антиквара более или менее похожий клинок и заменила им орудие убийства… А затем, понимая, что дожидаться у моря погоды небезопасно, решила весьма ненавязчиво привлечь к делу меня.
Их измышления были хороши хотя бы тем, что стимулировали работу мысли. Служили трамплином для прыжка, грунтованным холстом для создания законченной картины.
Когда дамы простодушно заявили, что Ребекка убила Владимира и перебросила его через шпалерник, ваш покорный слуга тут же отдал швартовы и пустился в умозрительное плавание. Все дело в том, что на месте преступления должно было находиться по крайней мере два человека, потому что поляка замочили в квартире, а не на террасе. И один человек, даже очень сильный, не смог бы в одиночку втащить убитого по крутой винтовой лестнице, а потом по узкому трапу, ведущему на террасу. Следовательно, один должен был тащить, а другой поддерживать за ноги. Понятно вам, любезные склеротички?
Ладно, с помощью небес и собственной проницательности я найду маленькую обманщицу и уж тогда вытрясу из нее всю правду!
Ювелира звали Жан Надисс. Его имя золотыми буквами сверкало сквозь черные прутья решетки на окне. Не обнаружив звонка, я решил позвать хозяина. Однако, не желая устраивать переполох, поручил Берте исполнить этот вокальный экзерсис: женский голос вызывает больше доверия, чем мужской.
Толстуха выбралась из машины, ступила на узкий тротуар и заорала: “Месье Надисс!” Улица тут же вспыхнула иллюминацией, в каждом доме зажегся свет.
Мадам Пино критически разглядывала коллегу в желтоватом свете фар.
— Господи, и зачем она так одевается? — с притворным участием пробормотала мымра. — Неужто до сих пор считает себя молоденькой?
— Она молода душой, — вздохнул я. — Самонадеянность свойственна только юным.
Берта и впрямь являла убойное зрелище. В мини-юбке, с мощными ляжками и выпирающей грудью, с растрепанными волосами и физиономией, усыпанной мохнатыми бородавками, она выглядела персонажем из юмористического журнала.
Окно над лавкой осветилось, затем открылось и взъерошенный человек всем корпусом высунулся наружу. Еще чуть-чуть, и он бы кувыркнулся через подоконник. Его физиономия напоминала металлический барометр анероид, и, похоже, этот барометр всегда показывал “дождь”.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27