Слышали?
— Нет. Меня интересуют только фотографии красивых женщин, которые я покупаю в специализированных магазинах.
Она улыбается сквозь слезы.
— О, вы, французы…
— Что мы, французы? Вы составили себе неверное представление о нас. Думаете, Париж — это один большой бордель и в нем трахаются прямо в метро?
— Нет… — защищается она, думая, что обидела меня. — Просто у французов репутация…
— Какая же?
— Распутников…
Странная штука жизнь, скажу я вам. Вот мадам и я спокойно беседуем о достоинствах и распутстве среднего француза, а ее супруг тем временем лежит под нами с черепушкой, открытой, как ворота стадиона “Сипаль” перед финишем велогонки “Тур де Франс”.
Женская беспечность. Я ж вам говорил: бабы все одинаковые! В голове хоть шаром кати! А ведь они движут миром, заставляют работать государственных деятелей, воевать солдат.
Я раздражен и позволяю себе ответный выпад:
— Судя по молодому человеку, только что ушедшему отсюда, вы в Бельгии тоже не монахи! Она слабо улыбается.
— Я признаюсь вам в одной вещи, — говорит она.
— Так я здесь как раз для этого, Югетт.
— Вы очень милый, — шепчет безутешная вдова.
— Мне это говорят уже тридцать пять лет!
— Мой муж и я не имели никаких контактов…
— Вы были разведены?
— Нет… Жили врозь… Он редко бывал дома, все время в поездках… Поэтому я.., я устроила свою жизнь заново.
— Естественно.
В конце концов, это ее право развлекаться, коль скоро благоверный не на высоте.
Отметьте, что мужики бросают как раз красивых жен, а состарившиеся, худые, желтые, усыпанные бородавками преспокойно живут с законным супругом! Вот она, жизнь, вот она, любовь!
Смотрю на Югетт. У нее сильно вздымается грудь. Сиськи такого формата не надуешь велосипедным насосом. Я машинально кладу на них руку.
Мой жест величествен, как жест сеятеля. От него бабы или заваливаются на спину, или бьют вас по морде.
В этот раз я оплеухи не получаю. Как сказала одна девушка, когда бандит крикнул ей: “Добродетель или жизнь!”, — “Всегда готова!"
Я немного ласкаю ее грудку, от чего растаял бы и ледяной дворец.
Это очень способствует улучшению взаимоотношений.
И вот уже красотка мурлычет, забыв, что пятью этажами ниже лежат сто кило мертвечатины.
Я бы с радостью продолжил свое путешествие в страну радости, но сейчас не время. До доказательства обратного, малышка подозревается в убийстве, ибо надо все-таки найти логическое объяснение странной кончины Ван Борена.
Я встаю.
— Ваш муж был в курсе.., ваших отношений с Рибенсом?
— Нет, но даже если бы и был, ему это было безразлично. Я его больше не интересовала.
— Он продолжал вас содержать?
— Да.
— И щедро?
— Да.
Я смотрю на нее особо пристальным взглядом.
— Он посылал вам какие-нибудь подарки?
— Подарки?
— Да… Сладости, например.
Ее лицо выражает то же простодушие.
— Никогда…
— Правда?
— Правда.
— Где он жил?
— То здесь, то в Германии.
— Он не останавливался в Льеже в отеле?
— Нет! А почему вы спрашиваете?
— У него была любовница?
— Не знаю. Я этим не интересовалась.
— Почему вы не развелись? Она колеблется.
— Потому что… Джеф… В общем, он давал мне много денег.
Понятно. Она хотела иметь приличный доход, почему и приспосабливалась к двусмысленной ситуации.
— Скажите, красавица, вам известно, были ли у Джефа враги?
Она широко открывает глаза.
— Враги? Нет. А почему он должен их иметь?
— Ну конечно, у человека, которого убивают, были одни только друзья!.. — И добавляю сквозь зубы:
— А кроме того, мужчина, женатый на такой красотке, не может утверждать, что у него их нет!
— Что вы сказали? — переспрашивает Югетт. Я пожимаю плечами:
— Ничего.
Она собирается заявить протест по поводу моего поведения, но раздается звонок в дверь.
Глава 4
В доме поднялась суматоха. Жильцы обнаружили трупешник Ван Борена и хотят присутствовать при объявлении печальной новости его жене. Люди похожи на навозных мух. Если где-то завоняет, они мчат туда целым роем, расталкивая друг друга, жадно разинув бельмы, чтобы ничего не пропустить.
Слово берет полицейский в форме. Он молод, бледен, и, кажется, эта обязанность ему совсем не по душе. Югетт Ван Борен держится отлично.
Услышав звонок, я ее проинструктировал:
— Будьте начеку. К вам пришли сообщить о несчастном случае.
Никаких истерик. Держитесь с достоинством. Вы ничего не знаете. Я деловой партнер вашего мужа. Он назначил мне встречу здесь, и я жду его уже целый час.
Она делает знак, что согласна с предложенной программой, и открывает дверь.
И тут я получаю возможность оценить, как они хитры, эти шлюхи, какие они хорошие комедиантки! В каждой бабе спит Сара Бернар. Но спит она вполглаза. Югетт выкладывается от души. Ей бы играть в “Комеди Франсэз”, она бы там всех затмила!
Она встречает пришедших с изумленным видом, за который ее надо сразу сделать партнершей де Фюнеса, потом, когда молодой легаш сказал, в чем дело, начинается потоп, сопровождаемый всхлипываниями: “Где он, я хочу его увидеть! Пропустите меня к нему!” Это может выжать слезу и из трех кубометров железобетона! Собравшиеся, милые люди в глубине души, вытирают моргалы, полицейский в форме быстро просовывает два пальца под воротник, чтобы дать себе немного кислороду.
А я смотрю на спектакль, мысленно говоря себе, что незачем платить десять, одиннадцать или двенадцать “колов”, чтобы смотреть в “Рексе" или “Мариньяно” фильмы, от которых так и несет фальшью, когда есть возможность наблюдать такие вот зрелища в естественных красках, в натуральном объеме и с прочими нюансами.
По окончании периода замешательства полицейский уводит Югетт в ее квартиру. Сердобольная соседка заходит следом, неся бутылку водки, из которой дает несколько раз отхлебнуть моей протеже. На первом этаже дома суета: полиция очищает помещение от зевак, начинается первый осмотр места происшествия.
Скоро нам наносит визит молодой инспектор, рыжий, как включенная горелка, с костлявым лицом, серо-стальными глазами, которые зло смотрят на мир, как мне кажется, с самого его рождения.
Он смотрит на Югетт и меня так же, как несколькими минутами ранее я сам смотрел на Югетт и ее любовника. Не надо уметь читать будущее по кофейной гуще, чтобы понять, что он думает.
Ненадолго оставив Югетт под присмотром одного из своих подчиненных, он делает мне знак следовать за ним в соседнюю комнату, которая оказывается спальней. На кровати сохранились отпечатки двух тел. Я немного смущен, потому что легашок ни секунды не сомневается, что я — дружок очаровательной вдовушки и что мы играли с ней в Адама и Еву, утешающихся после изгнания из земного рая.
Замечу в скобках, что этой парочке (я про Адама и Еву) надо было пожевать грушу или жвачку, а не яблоко. Так было бы лучше для всех это я вам говорю. Жили б мы сейчас счастливо, без забот, без хлопот.
Но эти гады откусили то чертово яблоко, и теперь у нас неприятностей полон рот. Я знаю, что каламбур не ахти, но думаю, что все-таки вызовет у вас улыбку.
Я смотрю на рыжего, рыжий на меня.
— Я где-то видел вашу фотографию, — подозрительно говорит он.
Хоть и бельгиец, а взгляд у него что называется американский, наметанный.
— Вы так думаете?
— Уверен. Кто вы и что делаете в этом доме?
Я достаю мое удостоверение и показываю ему.
Он сразу меняет свое отношение и начинает светиться от счастья.
— Господин комиссар Сан-Антонио! Для меня большая честь…
Я жестом успокаиваю его:
— Не так громко. Он опускает голову.
— Могу я вас спросить…
— Какого черта я тут делаю?
— Э-э.., да!
Я с ходу придумываю ему маленький роман.
— Я вел расследование в Германии и заинтересовался Ван Бореном. Я расспрашивал его жену, представившись ей деловым знакомым ее мужа, когда.., произошла драма.
У того из сердца вырывается крик:
— Как? Она невиновна?
— А что? Вы ее подозревали?
— Признаюсь, да. Когда мне сказали, что все двери были закрыты…
— Кто вам сказал?
— Соседка. Лифт работает только на подъем. Она спустилась и не заметила ничего необычного. Внизу, когда она спускалась на первый этаж, кто-то нажал на кнопку вызова. Она опустила глаза и увидела труп… Она закричала и подняла тревогу. — И он добавляет:
— Как выдумаете, Ван Борена убили?
— Да…
— Кто?
— Вы от меня слишком многого хотите…
— А его жена, значит, невиновна? — настаивает он.
— Да.
— Ну ладно… Раз это утверждаете вы…
Хотя и находясь под сильным впечатлением от моей личности, он мне все-таки не верит. Вернее, ему жутко не хочется мне верить. Этот парень, должно быть, упрям, как дюжина ослов. У него есть сообразительность, упорство и уважение к старшим по званию — короче, все необходимое для успешной службы в полиции.
Я сажусь и угощаю его сигаретой с ватным фильтром. Он ее принимает. Тем лучше; чем быстрее я опустошу пачку с этой дрянью, тем лучше.
— У вас есть что-нибудь на Ван Борена? — спрашиваю я.
— Пока нет, но скоро будет.
— Вы оказали бы мне большую услугу, собрав о нем максимум сведений.
— Хорошо.
— Я загляну к вам в криминальную полицию. Как ваша фамилия?
— Робьер.
— Спасибо.
Я пожимаю ему пятерню и иду проститься с Югетт.
— Я скоро навещу вас, — говорю я ей на ухо. — Не волнуйтесь.
Она благодарит меня взглядом, в котором ясно читается испуг. Эту я могу получить в любое время, только выставив свою кандидатуру. Я имею приоритет на ее прелести.
В задумчивости спускаюсь по лестнице.
Холл первого этажа черен от народу. Санитары положили останки Ван Борена на носилки и прикрыли их брезентом. Журналисты из “Ла Мез" суетятся в поисках подробностей. Они расспрашивают соседку, обнаружившую труп. Та, толстая и лоснящаяся, словно тонна сливочного масла, объясняет, как заметила тело.
Я останавливаюсь послушать ее рассказ.
— Мне оставалось пройти всего четыре ступеньки, — говорит кусок масла, — и тут я увидела мужчину, нажимавшего на кнопку звонка, напевая мелодию! Я опускаю глаза и вижу что-то темное со светлым пятном… Я сразу поняла, что это человек! Я закричала, показывая на него месье, ожидавшему лифт… Он посмотрел… Наклонился над шахтой и выругался!
Он сказал очень грязное слово, я не могу его повторить! И ушел… А я закричала, потому что перепугалась.
Все согласно кивают. Я подхожу к бруску масла.
— Прощу прощения, мадам…
У нее толстые губы и щеки, свисающие до корсажа.
— Месье?
— Тот человек, который вызывал лифт…
— Да?
— Вы видели его раньше?
— Нет…
Журналисты очень заинтересовались вопросом и образуют круг.
— Вы сказали, что, посмотрев на труп, он выругался?
— Да, — отвечает соседка, крестясь. — Это было такое грубое выражение…
— Вам не показалось, что он узнал погибшего? Она колеблется. Мысли медленно прокладывают путь через ее жиры. Пока мои вопросы дойдут по назначению и из этой студенистой массы выйдут ответы, можно успеть посмотреть “Граф Монте-Кристо” в двух сериях. Я ловлю реакции дамы.
— Да, — говорит она, — раньше я об этом не подумала, но он наверняка знал его.
— И он ушел?
— Убежал… Я думала, он побежал за помощью.
— Конечно…
Новая пауза. Слышен скрип ручек журналистов.
Под носилками расплывается красное пятно.
— Как выглядел этот человек, дорогая мадам? Новая пауза. Наконец она рожает:
— Высокий, плотный, в плаще, в серой круглой шляпе… И еще, мне кажется, у него были светлые усы…
— А!
Я скромно прощаюсь и выхожу на улицу. За моей спиной кто-то спрашивает, кто я такой. Другой голос уверенно заявляет, что я из полиции. Меня просто бесит, что у меня вид полицейского. Сколько бы я ни острил, а моя профессия написана у меня на лбу.
Легавый! Это будет всегда преследовать меня. Хотя лучше выглядеть легавым, чем лопухом!
При всем уважении к моим читателям, должен сказать, что у меня начинает ворчать в желудке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
— Нет. Меня интересуют только фотографии красивых женщин, которые я покупаю в специализированных магазинах.
Она улыбается сквозь слезы.
— О, вы, французы…
— Что мы, французы? Вы составили себе неверное представление о нас. Думаете, Париж — это один большой бордель и в нем трахаются прямо в метро?
— Нет… — защищается она, думая, что обидела меня. — Просто у французов репутация…
— Какая же?
— Распутников…
Странная штука жизнь, скажу я вам. Вот мадам и я спокойно беседуем о достоинствах и распутстве среднего француза, а ее супруг тем временем лежит под нами с черепушкой, открытой, как ворота стадиона “Сипаль” перед финишем велогонки “Тур де Франс”.
Женская беспечность. Я ж вам говорил: бабы все одинаковые! В голове хоть шаром кати! А ведь они движут миром, заставляют работать государственных деятелей, воевать солдат.
Я раздражен и позволяю себе ответный выпад:
— Судя по молодому человеку, только что ушедшему отсюда, вы в Бельгии тоже не монахи! Она слабо улыбается.
— Я признаюсь вам в одной вещи, — говорит она.
— Так я здесь как раз для этого, Югетт.
— Вы очень милый, — шепчет безутешная вдова.
— Мне это говорят уже тридцать пять лет!
— Мой муж и я не имели никаких контактов…
— Вы были разведены?
— Нет… Жили врозь… Он редко бывал дома, все время в поездках… Поэтому я.., я устроила свою жизнь заново.
— Естественно.
В конце концов, это ее право развлекаться, коль скоро благоверный не на высоте.
Отметьте, что мужики бросают как раз красивых жен, а состарившиеся, худые, желтые, усыпанные бородавками преспокойно живут с законным супругом! Вот она, жизнь, вот она, любовь!
Смотрю на Югетт. У нее сильно вздымается грудь. Сиськи такого формата не надуешь велосипедным насосом. Я машинально кладу на них руку.
Мой жест величествен, как жест сеятеля. От него бабы или заваливаются на спину, или бьют вас по морде.
В этот раз я оплеухи не получаю. Как сказала одна девушка, когда бандит крикнул ей: “Добродетель или жизнь!”, — “Всегда готова!"
Я немного ласкаю ее грудку, от чего растаял бы и ледяной дворец.
Это очень способствует улучшению взаимоотношений.
И вот уже красотка мурлычет, забыв, что пятью этажами ниже лежат сто кило мертвечатины.
Я бы с радостью продолжил свое путешествие в страну радости, но сейчас не время. До доказательства обратного, малышка подозревается в убийстве, ибо надо все-таки найти логическое объяснение странной кончины Ван Борена.
Я встаю.
— Ваш муж был в курсе.., ваших отношений с Рибенсом?
— Нет, но даже если бы и был, ему это было безразлично. Я его больше не интересовала.
— Он продолжал вас содержать?
— Да.
— И щедро?
— Да.
Я смотрю на нее особо пристальным взглядом.
— Он посылал вам какие-нибудь подарки?
— Подарки?
— Да… Сладости, например.
Ее лицо выражает то же простодушие.
— Никогда…
— Правда?
— Правда.
— Где он жил?
— То здесь, то в Германии.
— Он не останавливался в Льеже в отеле?
— Нет! А почему вы спрашиваете?
— У него была любовница?
— Не знаю. Я этим не интересовалась.
— Почему вы не развелись? Она колеблется.
— Потому что… Джеф… В общем, он давал мне много денег.
Понятно. Она хотела иметь приличный доход, почему и приспосабливалась к двусмысленной ситуации.
— Скажите, красавица, вам известно, были ли у Джефа враги?
Она широко открывает глаза.
— Враги? Нет. А почему он должен их иметь?
— Ну конечно, у человека, которого убивают, были одни только друзья!.. — И добавляю сквозь зубы:
— А кроме того, мужчина, женатый на такой красотке, не может утверждать, что у него их нет!
— Что вы сказали? — переспрашивает Югетт. Я пожимаю плечами:
— Ничего.
Она собирается заявить протест по поводу моего поведения, но раздается звонок в дверь.
Глава 4
В доме поднялась суматоха. Жильцы обнаружили трупешник Ван Борена и хотят присутствовать при объявлении печальной новости его жене. Люди похожи на навозных мух. Если где-то завоняет, они мчат туда целым роем, расталкивая друг друга, жадно разинув бельмы, чтобы ничего не пропустить.
Слово берет полицейский в форме. Он молод, бледен, и, кажется, эта обязанность ему совсем не по душе. Югетт Ван Борен держится отлично.
Услышав звонок, я ее проинструктировал:
— Будьте начеку. К вам пришли сообщить о несчастном случае.
Никаких истерик. Держитесь с достоинством. Вы ничего не знаете. Я деловой партнер вашего мужа. Он назначил мне встречу здесь, и я жду его уже целый час.
Она делает знак, что согласна с предложенной программой, и открывает дверь.
И тут я получаю возможность оценить, как они хитры, эти шлюхи, какие они хорошие комедиантки! В каждой бабе спит Сара Бернар. Но спит она вполглаза. Югетт выкладывается от души. Ей бы играть в “Комеди Франсэз”, она бы там всех затмила!
Она встречает пришедших с изумленным видом, за который ее надо сразу сделать партнершей де Фюнеса, потом, когда молодой легаш сказал, в чем дело, начинается потоп, сопровождаемый всхлипываниями: “Где он, я хочу его увидеть! Пропустите меня к нему!” Это может выжать слезу и из трех кубометров железобетона! Собравшиеся, милые люди в глубине души, вытирают моргалы, полицейский в форме быстро просовывает два пальца под воротник, чтобы дать себе немного кислороду.
А я смотрю на спектакль, мысленно говоря себе, что незачем платить десять, одиннадцать или двенадцать “колов”, чтобы смотреть в “Рексе" или “Мариньяно” фильмы, от которых так и несет фальшью, когда есть возможность наблюдать такие вот зрелища в естественных красках, в натуральном объеме и с прочими нюансами.
По окончании периода замешательства полицейский уводит Югетт в ее квартиру. Сердобольная соседка заходит следом, неся бутылку водки, из которой дает несколько раз отхлебнуть моей протеже. На первом этаже дома суета: полиция очищает помещение от зевак, начинается первый осмотр места происшествия.
Скоро нам наносит визит молодой инспектор, рыжий, как включенная горелка, с костлявым лицом, серо-стальными глазами, которые зло смотрят на мир, как мне кажется, с самого его рождения.
Он смотрит на Югетт и меня так же, как несколькими минутами ранее я сам смотрел на Югетт и ее любовника. Не надо уметь читать будущее по кофейной гуще, чтобы понять, что он думает.
Ненадолго оставив Югетт под присмотром одного из своих подчиненных, он делает мне знак следовать за ним в соседнюю комнату, которая оказывается спальней. На кровати сохранились отпечатки двух тел. Я немного смущен, потому что легашок ни секунды не сомневается, что я — дружок очаровательной вдовушки и что мы играли с ней в Адама и Еву, утешающихся после изгнания из земного рая.
Замечу в скобках, что этой парочке (я про Адама и Еву) надо было пожевать грушу или жвачку, а не яблоко. Так было бы лучше для всех это я вам говорю. Жили б мы сейчас счастливо, без забот, без хлопот.
Но эти гады откусили то чертово яблоко, и теперь у нас неприятностей полон рот. Я знаю, что каламбур не ахти, но думаю, что все-таки вызовет у вас улыбку.
Я смотрю на рыжего, рыжий на меня.
— Я где-то видел вашу фотографию, — подозрительно говорит он.
Хоть и бельгиец, а взгляд у него что называется американский, наметанный.
— Вы так думаете?
— Уверен. Кто вы и что делаете в этом доме?
Я достаю мое удостоверение и показываю ему.
Он сразу меняет свое отношение и начинает светиться от счастья.
— Господин комиссар Сан-Антонио! Для меня большая честь…
Я жестом успокаиваю его:
— Не так громко. Он опускает голову.
— Могу я вас спросить…
— Какого черта я тут делаю?
— Э-э.., да!
Я с ходу придумываю ему маленький роман.
— Я вел расследование в Германии и заинтересовался Ван Бореном. Я расспрашивал его жену, представившись ей деловым знакомым ее мужа, когда.., произошла драма.
У того из сердца вырывается крик:
— Как? Она невиновна?
— А что? Вы ее подозревали?
— Признаюсь, да. Когда мне сказали, что все двери были закрыты…
— Кто вам сказал?
— Соседка. Лифт работает только на подъем. Она спустилась и не заметила ничего необычного. Внизу, когда она спускалась на первый этаж, кто-то нажал на кнопку вызова. Она опустила глаза и увидела труп… Она закричала и подняла тревогу. — И он добавляет:
— Как выдумаете, Ван Борена убили?
— Да…
— Кто?
— Вы от меня слишком многого хотите…
— А его жена, значит, невиновна? — настаивает он.
— Да.
— Ну ладно… Раз это утверждаете вы…
Хотя и находясь под сильным впечатлением от моей личности, он мне все-таки не верит. Вернее, ему жутко не хочется мне верить. Этот парень, должно быть, упрям, как дюжина ослов. У него есть сообразительность, упорство и уважение к старшим по званию — короче, все необходимое для успешной службы в полиции.
Я сажусь и угощаю его сигаретой с ватным фильтром. Он ее принимает. Тем лучше; чем быстрее я опустошу пачку с этой дрянью, тем лучше.
— У вас есть что-нибудь на Ван Борена? — спрашиваю я.
— Пока нет, но скоро будет.
— Вы оказали бы мне большую услугу, собрав о нем максимум сведений.
— Хорошо.
— Я загляну к вам в криминальную полицию. Как ваша фамилия?
— Робьер.
— Спасибо.
Я пожимаю ему пятерню и иду проститься с Югетт.
— Я скоро навещу вас, — говорю я ей на ухо. — Не волнуйтесь.
Она благодарит меня взглядом, в котором ясно читается испуг. Эту я могу получить в любое время, только выставив свою кандидатуру. Я имею приоритет на ее прелести.
В задумчивости спускаюсь по лестнице.
Холл первого этажа черен от народу. Санитары положили останки Ван Борена на носилки и прикрыли их брезентом. Журналисты из “Ла Мез" суетятся в поисках подробностей. Они расспрашивают соседку, обнаружившую труп. Та, толстая и лоснящаяся, словно тонна сливочного масла, объясняет, как заметила тело.
Я останавливаюсь послушать ее рассказ.
— Мне оставалось пройти всего четыре ступеньки, — говорит кусок масла, — и тут я увидела мужчину, нажимавшего на кнопку звонка, напевая мелодию! Я опускаю глаза и вижу что-то темное со светлым пятном… Я сразу поняла, что это человек! Я закричала, показывая на него месье, ожидавшему лифт… Он посмотрел… Наклонился над шахтой и выругался!
Он сказал очень грязное слово, я не могу его повторить! И ушел… А я закричала, потому что перепугалась.
Все согласно кивают. Я подхожу к бруску масла.
— Прощу прощения, мадам…
У нее толстые губы и щеки, свисающие до корсажа.
— Месье?
— Тот человек, который вызывал лифт…
— Да?
— Вы видели его раньше?
— Нет…
Журналисты очень заинтересовались вопросом и образуют круг.
— Вы сказали, что, посмотрев на труп, он выругался?
— Да, — отвечает соседка, крестясь. — Это было такое грубое выражение…
— Вам не показалось, что он узнал погибшего? Она колеблется. Мысли медленно прокладывают путь через ее жиры. Пока мои вопросы дойдут по назначению и из этой студенистой массы выйдут ответы, можно успеть посмотреть “Граф Монте-Кристо” в двух сериях. Я ловлю реакции дамы.
— Да, — говорит она, — раньше я об этом не подумала, но он наверняка знал его.
— И он ушел?
— Убежал… Я думала, он побежал за помощью.
— Конечно…
Новая пауза. Слышен скрип ручек журналистов.
Под носилками расплывается красное пятно.
— Как выглядел этот человек, дорогая мадам? Новая пауза. Наконец она рожает:
— Высокий, плотный, в плаще, в серой круглой шляпе… И еще, мне кажется, у него были светлые усы…
— А!
Я скромно прощаюсь и выхожу на улицу. За моей спиной кто-то спрашивает, кто я такой. Другой голос уверенно заявляет, что я из полиции. Меня просто бесит, что у меня вид полицейского. Сколько бы я ни острил, а моя профессия написана у меня на лбу.
Легавый! Это будет всегда преследовать меня. Хотя лучше выглядеть легавым, чем лопухом!
При всем уважении к моим читателям, должен сказать, что у меня начинает ворчать в желудке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16