Дзержинский устало глянул на шахтера.
— Мы поздно вечером приехали, — пояснил тот. — Видим — патрули, люди бегут… А что произошло, не знаем.
Дзержинский, шаркая враз ослабшими длинными ногами, медленно пошел на кухню, зачерпнул ковшом воду, вылил на голову, потом, постояв недвижно, опустил лицо в ведро; страшно и близко увидел черную круглую ссадину на эмали — словно ранка на теле девочки.
Он растер лицо сухим полотенцем, медленно снял пиджак, вернулся в комнату, сел к столу, подвинул чернильницу, обмакнул перо и тихо сказал:
— Прокламацию, которую я сейчас составлю, распространите среди всех товарищей-шахтеров. — Повторил глухо: — Среди всех. Без исключения. «Рабочие! Варшава снова была свидетельницей зверской расправы царских сыщиков над беззащитной уличной толпой. Потоки крови и — множество трупов блестяще увенчали очередную „победу“ воинов царизма, который берет реванш за поражения в Маньчжурии. Социал-демократия всего мира живет правдой, не боится правды, смело смотрит правде в глаза, ибо только на правде зиждется будущность нашего дела, на неумолимом и чистосердечном обнаружении ошибок в рабочем движении. Поэтому-то и следует взвесить значение новой демонстрации. Рабочим известно, что полгода назад наше движение вступило на новый путь. Период массовых демонстраций ознаменовался несколькими жестокими схватками Социал-демократии Королевства Польского и Литвы с властями. Живы в памяти столкновение рабочих с войсками на Грибной, майская манифестация, демонстрация на похоронах замученного царизмом нашего товарища Биренцвейга — все эти происшествия были сигналом к пробуждению массового протеста варшавского пролетариата. Ввиду вышесказанного мы спрашиваем: как была устроена демонстрация, состоявшаяся по инициативе Польской Социалистической Партии! Вопреки обыкновению ППС устроила демонстрацию не конспиративным путем, а напротив, разгласив предварительно день и час предполагаемой демонстрации, открыв всем место, где она должна была состояться, и, таким образом, заботливо предупредив войска и полицию. Подобный маневр равносилен заранее подготовленному плану — вызвать резню. Если так, то какую цель преследовала ППС! Заключалось ли дело только в демонстрации общеполитического характера! Но кто хочет политической демонстрации, тот не предупреждает войска, которые должны свести демонстрацию на нет. Предполагала ли Польская Социалистическая Партия на самом деле, чтобы беззащитная и не предупрежденная толпа начала с несколькими-то револьверами — бой против варшавского гарнизона! Но ведь подобный план мог при нынешних условиях родиться лишь в голове сумасшедшего! Следовательно, организуя демонстрацию, ППС могла иметь лишь единственную цепь: наделать шуму, так как она чувствовала, что, ввиду усиливающегося социал-демократического движения, приближается минута политического банкротства. И дня этих-то подлых партийных ристалищ ППС, легкомыслием банкрота, избрала средством рабочую демонстрацию, которая — при данных условиях — не могла не кончиться массовой резней! Первый раз в истории польского рабочего движения, а вероятно ив истории движения всех стран, люди, именующие себя социалистами, избрали костел местом революционной демонстрации. Мы не признаем Церкви и религии, но уважение к убеждениям и совести других представляет собой основу социализма. Начав демонстрацию из костела, ППС умышленно вмешала в движение людей, не имеющих ничего общего с социалистическим движением, отдав их на закланье остервеневшим сыщикам. В целях составления традиции шляхетских бунтов, социал-патриоты дерзнули вмешать католическую Церковь в демонстрацию рабочих и тем запятнали традиции социализма! Рабочие! Никто из нас не льстит себя надеждой, что низвергнуть царизм и завоевать политическую свободу можно иначе, как в открытой массовой борьбе, в которой без кровавых жертв не обойдешься. И февральская революция 1848 года в Париже началась, как каждая революция, с непредвиденных столкновений масс с войсками. Но во всех происходивших до сего времени революциях инициатива массовой резни принадлежала господствующему классу и правительству. Роль и задача социалистов всегда заключалась в воздержании неосведомленной толпы от кровавых столкновений с насилием там, где заранее очевидно поражение. Подобная осмотрительность отличает социал-демократию от анархистов, считающих, что задача их заключается лишь в возбуждении масс и науськивании их на правительственные органы, не утруждая себя раздумьем о том, что может произойти от такой революционной бестолковщины. До сего времени все демонстрации, устраиваемые социал-демократией и другими социалистическими организациями в нашем крае, носили характер строго определенный: они были одной из форм классовой борьбы. Польская Социалистическая Партия, созывая на демонстрацию не пролетариев, а всех „граждан“ — буржуа, патриотов-студентов, тех, кто молился в костеле, лишила демонстрацию классового характера. Подобное выступление — не есть демонстрация рабочих, это — уличная сумятица. Это не политическая борьба, а политическое сумасбродство. Как бессмысленные выходки варшавских анархистов приходятся на руку буржуазии, давая им материал к дискредитации всего рабочего движения, так ППС компрометирует все социалистическое движение. После „револьверно-костело-социалистической“ суматохи на Грибной площади все нетопыри реакции имеют возможность кидать в печати грязью на все социалистические демонстрации. Мы, социал-демократы, удерживаем рабочих от всякого рода уличных столкновений и зряшнего кровопролития до тех пор, пока социал-демократия не будет иметь за собой — у нас и в России — достаточно широких народных масс, дабы — хотя и ценой самых тяжелых жертв — низвергнуть царизм и завоевать свободу. Главное Правление социал-демократии Королевства Польского и Литвы».
4
Поначалу, в течение примерно полугода после унизительной, оскорбившей до глубины души отставки, Зубатов жил своей обидой, жил замкнуто, в маленьком мезонине, который куплен был его отцом; здесь в Замоскворечье, возле Серпуховского вала, летом цвели сады, зимой — отменные лыжные прогулки и скольжение по льду, тишина была и одиночество, которые единственно и нужны были сейчас Зубатову, отринутому от любимой его работы.
Однако природа души человеческой непознанна: когда амбициозная обида улеглась — все в этом мире проходит, — появился страх, Зубатов постоянно видел за спиной у себя две тени; филеры топали неотступно, нагло, словно за каким социалистом, со всех сторон обложенным и обреченным на арест — вопрос лишь в том, когда хватать.
«Брать они меня, конечно, не решатся, — успокаивал себя Зубатов, — скандал будет слишком громкий, да и за что, господи?!»
Впрочем, это, казалось бы успокоительное, самовозражение пугало по размышлении здравом еще больше: сколько сам брал ни а что ни про что, в одних лишь целях профилактики?!
Ночью однажды подумал: «А что, если хотят убрать? Подведут какого бандюка, сунет шило в живот, когда гуляю, и все дела!»
С тех пор гулял только вдвоем с камердинером и «бульдог» держал в кармане со взведенным курком.
Но и страх постепенно притупился, как бы растворился в униженном существе его, уступив место все более и более тяжкой ностальгии по работе. Зубатов ловил себя на том, что и во время прогулок по набережной Яузы, тонувшей в кипени яблоневых садов, он строит комбинации, задумывает хитрые ловушки, ведет беседы с арестованными, готовится к встречам с директором Департамента, прикидывая, что отдать начальству, а что приберечь, сэкономить для следующего раза, дабы поддерживать «пульсацию ежеминутной работы».
Жажда искать, придумывать, обращать, властвовать, сажать, миловать, инструктировать, проверять, угощать, исследовать стала воистину навязчивой, постоянной, изнуряющей.
Желание, которое становится жаждой, чревато действием.
Когда Зубатов понял, что не справиться ему с собой, не привыкнуть к уединению, к безвластию и покорной пенсионности, он ощутил внутреннее спокойствие — впервые за последние полгода. Он знал себя: задуманное втуне не останется. Он, по-прежнему совершая прогулки с камердинером, начал работать. Он работал постоянно, страшась бумаги и карандаша, — кухарка, или тот же камердинер, или даже жена могли бумажки эти — начни он записывать комбинацию, вертевшуюся в голове, — оттащить в охрану — он бы сумел получить, он бы сумел и жену заставить.
Убийство Егором Сазоновым ненавистного Зубатову министра внутренних дел Плеве оказалось той счастливой, долгожданной каплей, которая переполняла чашу терпения.
Мысль его рвалась наружу, ему надобно было изложить все — самому же себе, чтобы потом, отстраненно, как в былые времена, когда властен был черкать документы подчиненных, обсматривать со всех сторон замысел, расчленять на десяток этапов, раздавать всю эту поэтапность столоначальникам, чтобы все делопроизводства Департамента готовили, рассчитывали и выверяли комбинацию — каждый свою область, неизвестную другим коллегам, а потом уж свести все воедино, надписать красным карандашом — «разрешаю к исполнению» и начать утомительное, но, одновременно сладостное выжидание первых результатов.
Понял — в голове не удержать, слишком многотруден и хитер замысел, а столоначальников под рукой нет, поручить расчленение — некому. Без бумажки — таракашка, а с бумагой — человек — надо писать.
Писал по ночам, не зажигая света — благо, полнолуние было, строчки одна на другую не налазили. Читал написанное ранним утром, когда приносили газеты — он их пятнадцать штук выписывал, помимо журналов «Мир Божий», «Современный мир» и «Мир приключений». Читал вроде бы газету, а сам анализировал написанное на листочках. План получился литой, ловкий.
«1. Ситуация внутриполитическая такова, что империя идет к кризису.
2. Выявителем глубинных кризисных явлений в обществе служит с.-демократическая партия.
3. Выявителем стихийного взрыва являются с. -революционеры.
4. Нынешнее руководство Департамента полиции фиксирует события через серьезную осведомительную сеть, однако никаких контрмер не предпринимает; революционное движение не управляемо, после того особенно, как пришлось уйти мне.
5. Необходимо подтолкнуть события в том направлении, чтобы появился шум, который будет услышан Троном, несмотря на маньчжурскую канонаду.
6. Подтолкнуть надо оттуда, где силен был я, то есть из «обществ ф. -заводских рабочих». Требования — экономического порядка, обращенные к Государю; никакой революционности, наоборот, такого рода верноподданническое обращение рабочего люда положит конец смутьянам с.
—демократам, с. -революционерам, польским бунтовщикам и прочей анархистской сволочи.
7. Показ силы ф. -заводского экономического движения, его преданности Трону заставит Власть начать более активную работу с «союзом ф. -заводских рабочих».
8. Провести работу с о. Гапоном в том направлении, чтобы он испросил возвращения к руководству движения того человека, который это движение начал, то есть меня.
9. Продумать вопрос о визите к Е. Превосходительству Трепову с тем, чтобы он взял на себя объяснение с Государем по поводу недальновидной политики, которую проводил покойный В. К. фон Плеве, сделав упор на то, что человек он был нерусский, а посему не понимал основополагающего принципа постепенности.
10. Кандидатом на пост Министра внутренних дел не называть никого, предоставив сей вопрос на благоусмотрение Государя, чтобы не нарушить строй размышлений лиц, приближенных к Двору».
Планом Зубатов остался доволен; строчки залегли в память накрепко; привычка, как говорят, вторая натура;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93