Я увидел фары грузовика, а потом здоровенного малого, который ходил по берегу.
– Шофера? Вот этого самого?
– Да. Он сказал, что налетел на машину и что она угодила прямо в реку. Тут я побежал за электрическим фонариком…
– Все это тянулось довольно долго?
– Ну конечно!
– А что же делал в это время шофер?
– Не знаю. Наверно, старался разглядеть что-нибудь в темноте.
– Вы подходили к грузовику?
– Может статься… Не помню… Я больше думал, не выплывет ли человек.
– Вы не знаете, был ли шофер один в грузовике?
– Думаю, что один; если бы там кто сидел, он пришел бы нам на помощь.
– Когда оба вы убедились в бесполезности своих усилий, что сказал вам шофер?
– Что он сообщит в жандармерию.
– Он не уточнил, в какую именно?
– Нет, не помню.
– Вам не пришло в голову сказать ему, что позвонить можно из гостиницы? Ведь она всего в семистах метрах отсюда.
– Я подумал об этом позже, когда он уже уехал.
Шофер – рослый, сильный парень. Он предупредил по телефону свое начальство, что задержан полицией в связи с несчастным случаем на дороге. Теперь он невозмутимо ждал дальнейших событий, не отказываясь выпить, когда его угощали журналисты, и в обмен на это охотно повторял им свою историю.
Мегрэ беседовал с ним наедине в маленьком зале, где стоял только один стол, а широкий диван свидетельствовал о том, что это заведение со зловещим названием гостеприимно встречало влюбленные парочки.
– Я считал, что на большие расстояния водители грузовиков выезжают всегда вдвоем.
– Так большей частью и бывает. Но вот уже неделя, как мой напарник покалечил руку, и, пока ему платят страховку, я езжу один.
– В котором часу вы выехали из Парижа?
– В два. У меня негабаритный груз, вдобавок дороги скользкие, и я не мог быстро ехать.
– Вы, должно быть, остановились пообедать в ресторанчике, куда заезжают и другие шоферы?
– Верно! У нас есть свои излюбленные местечки. И встречаемся мы там обычно в одно и то же время. Я остановился сразу за Немуром у тетушки Катерины, отменной поварихи.
– Сколько грузовиков стояло в это время у ее дома?
– Четыре! Два мебельных фургона от конторы Морена, одна цистерна с бензином и большой грузовик.
– Вы ели вместе с другими шоферами?
– Мы сидели втроем. Остальные ели за соседним столиком.
– В каком порядке вы ушли оттуда?
– Я не заметил, как вышли остальные. Я ушел последним, так как хотел дозвониться в Париж.
– Кому вы звонили?
– Хозяину. Хотел сказать, чтобы в Мулене мне приготовили поршневые кольца. Я заметил дорогой, что мотор барахлит и что третий цилиндр…
– Ладно! Как, по-вашему, сильно вы отстали от ваших товарищей?
– Я тронулся минут через десять после второго мебельного фургона. Но я иду на большей скорости, и он должен был быть километрах в пяти впереди меня…
– А легковую машину вы увидели только в момент столкновения?
– За несколько метров. Но я уже не успел затормозить.
– В машине не было никакого света?
– Никакого!
– А вы не заметили, сидел ли кто в ней?
– Мне трудно сказать. Шел дождь. Дворники у меня работают неважно… Я знаю только, что, когда машина ушла под воду, мне показалось, будто кто-то барахтается в темноте. Потом мне почудилось, что зовут на помощь.
– И еще вопрос: у вас в ящике под сиденьем я увидел прекрасный электрический фонарь… Почему вы им не воспользовались?
– Сам не знаю. Растерялся. Боялся, как бы мой грузовик не скатился в Луэн.
– Когда вы проезжали мимо гостиницы, там был свет?
– Может, и был.
– Вы часто ездите по этому шоссе?
– Два раза в неделю.
– Вам не пришло в голову позвонить из гостиницы?
– Нет, я подумал, что Монтаржи близко, и поехал туда.
– Пока вы бродили вдоль берега, никто не мог спрятаться в кузове вашей машины?
– Не думаю.
– Почему?
– Ему пришлось бы развязать веревки на брезенте.
– Благодарю вас. Разумеется, вы пока останетесь здесь, в моем распоряжении.
– Ну, раз это может помочь…
Единственной его заботой было плотно поесть и крепко выпить. Мегрэ видел, как он тут же направился в кухню и заказал завтрак на полдень.
На кухне хозяйничала г-жа Розье, худая, с желтым лицом женщина, сбившаяся с ног от неожиданного наплыва клиентов. К тому же она никак не могла пробиться к телефону, который осаждали журналисты, и не могла передать в город заказ на продукты.
Молоденькая служанка Лили с чересчур смышленым для своего возраста личиком шутила со всеми, подавая аперитивы, а у хозяина за стойкой не было ни минуты свободной.
Стоял мертвый сезон. Летом здесь останавливались туристы, влюбленные парочки и рыбрловы, а осенью лишь изредка заглядывали охотники из Парижа, арендовавшие здешние угодья, они заказывали себе обед на определенный день.
Розье заявил Мегрэ следующее:
– Позавчера вечером приехала молодая пара в серой машине, в той самой, что вытащили из реки. Я сразу решил, что это новобрачные. Вот листок, который они заполнили.
Почерк на листке был острым и беспокойным.
«Жан Вербуа, 20 лет, агент по рекламе, проживающий в Париже, улица Акаций, 18».
В ответ на вопросы листка: «Едет из Парижа, направляется в Ниццу». И на обороте, отвечая на вопросы о своей спутнице, молодой человек написал наискось через весь листок: «С женой».
Эти сведения уже были сообщены в Париж, там наводили справки на улице Акаций в XVII округе, неподалеку от гаража, где была куплена машина.
– С ним приехала очень хорошенькая девушка лет семнадцати-восемнадцати, – продолжал хозяин. – Я называл ее, говоря со своими, розанчиком. На ней было слишком легкое, не по сезону платье и пальто спортивного типа.
– У них был багаж?
– Один чемодан. Он все еще наверху, в комнате…
В чемодане оказалась только мужская одежда и белье. Как видно, отъезд таинственной девушки был неожиданным.
– Они не показались вам встревоженными?
– Как будто нет. По правде говоря, они больше думали о любви и добрую часть вчерашнего дня провели у себя в комнате. Они заказали завтрак в номер, и Лили заметила, что не слишком-то приятно обслуживать людей, которые даже и не думают скрывать свои чувства перед посторонними. Вы меня понимаете…
– Они не сказали вам, почему, отправляясь в Ниццу, они остановились всего в ста километрах от Парижа?
– Думаю, им было безразлично, где остановиться, лишь бы запереться в комнате.
– А машина?
– Она стояла в гараже. Вы ее видели… Хорошая машина, но старого выпуска; словом, такая, какую покупают люди не слишком богатые. Вид приличный, и стоит дешевле, чем новая модель…
– Вы не полюбопытствовали открыть багажник?
– Я никогда себе не позволил бы ничего подобного.
Мегрэ пожал плечами. Порядочность хозяина не слишком бросалась в глаза, и, кроме того, он знал, насколько люди этой профессии любопытны.
– Короче говоря, они собирались вернуться к вам ночевать?
– Да, пообедать и переночевать. Мы ждали их до десяти вечера и только тогда убрали приборы со стола.
– В котором часу машина вышла из гаража?
– Погодите… Уже стемнело. Думаю, около половины пятого… Я решил, что, насидевшись в комнате, молодые люди захотели развлечься, съездить в Монтаржи или еще куда-нибудь. Чемодан остался наверху, и я не беспокоился насчет платы.
– Вы ничего не знали о случившемся?
– Ничего, пока не пришли жандармы около одиннадцати вечера.
– И вы сразу подумали, что речь идет о ваших постояльцах?
– Да. Я испугался за них. Когда молодой человек выезжал из гаража, я заметил, что он не слишком уверенно ведет машину. Видно, недавно сел за руль. А мыто знаем этот поворот у реки.
– Вы не уловили ничего странного в их разговорах?
– Я не прислушивался к разговорам.
Итак, дело представлялось следующим образом.
В понедельник, около пяти часов дня, некий Жан Вербуа, двадцати лет, агент по рекламе, проживающий в Париже на улице Акаций, дом 18, купил в ближайшем от своего дома гараже машину хорошей марки, но устаревшей модели и заплатил за нее пятью тысячефранковыми ассигнациями. Как сообщили Мегрэ по телефону, хозяин гаража обратил внимание, что в бумажнике его клиента оставалась еще довольно толстая пачка денег. Вербуа не стал торговаться и заявил, что табличку с фамилией владельца машины он заменит завтра. В гараж он явился один.
О том, как и где он провел вторник, никаких сведений еще не имелось.
В среду вечером Вербуа приехал на своей машине в «Приют утопленников», находящийся в ста километрах от Парижа, в обществе молоденькой спутницы, которую хозяин, человек с наметанным глазом, принял за девушку из приличной семьи.
В четверг молодые люди выехали на машине якобы на прогулку по окрестностям, а через несколько часов в эту машину, стоявшую с потушенными фарами на обочине шоссе в семистах метрах от гостиницы, врезался грузовик. Шофер и судовщик утверждают, что слышали в темноте крики о помощи.
Никаких следов Жана Вербуа, девушки. С утра местная жандармерия вела розыски по всей округе, но нигде их не обнаружила. Ни на станциях, ни на фермах, ни в других гостиницах, ни на дорогах не встретили никого, кто подходил бы по приметам.
Труп, найденный в багажнике, принадлежал женщине лет сорока пяти – пятидесяти, холеной и изящно одетой.
Судебно-медицинский эксперт подтвердил слова случайного врача, что женщина была убита в понедельник с помощью бритвы.
Кроме того, хотя с меньшей уверенностью, эксперт предположил, что труп затолкали в багажник лишь через несколько часов после смерти.
Следовательно, когда молодая пара приехала в гостиницу, в багажнике их машины уже находилось мертвое тело.
Знал ли об этом Вербуа?
Знала ли об этом его юная спутница?
Каким образом их машина с потушенными огнями оказалась в восемь вечера на краю дороги?
Остановились ли они из-за какой-нибудь поломки, с которой водитель-новичок не сумел справиться?
Кто находился в машине в момент столкновения?
Кто звал ночью на помощь?
Капитан жандармерии проявлял необычайный светский такт и не тревожил Мегрэ во время допросов, стараясь собрать со своими помощниками как можно больше различных сведений.
Десять плоскодонок сновали по Луэну, прочесывая дно длинными крючьями. Люди с баграми топтались в воде у самого берега, другие осматривали шлюзы.
Журналисты вели себя в гостинице, словно на завоеванной территории, бесцеремонно хозяйничали там, наполняя дом толкотней и шумом.
«Прекрасная Тереза» отплыла к набережной Турнель с грузом черепицы, а Жозеф Лекуэн, равнодушный ко всей этой суетне, с философским спокойствием наслаждался непредвиденным оплаченным отдыхом.
Газетные заголовки становились все более жирными и все более сенсационными. Рекорд поставил репортер, написавший:
«Двое юных влюбленных возят в багажнике труп».
Затем шло курсивом:
«Мутные волны Луэна поглотили преступников и их жертву».
То был самый неприятный период расследования. Мегрэ был ожесточен и ни с кем не разговаривал, только сердито ворчал в ответ, пил пиво и курил свою трубку, расхаживая взад и вперед по комнате, точно медведь в клетке. В этот начальный неопределенный период поступающие сведения словно противоречат друг другу, и тщетно ищешь среди всей массы фактов путеводную нить, на каждом шагу боишься впасть в ошибку и пойти по ложному следу.
В довершение несчастья гостиница плохо отапливалась, тут было центральное отопление, что для зябкого Мегрэ было сущим наказанием. Готовили здесь скверно, да еще повариха разбавляла соус, чтобы удовлетворить растущий спрос.
– Надеюсь, вы меня извините за то, что я вам скажу, комиссар…
С тонкой улыбкой капитан Пийман подсел к Мегрэ, угрюмому и мрачному, как само ненастье.
– Я знаю, вы на меня сердиты. Но я просто счастлив, что мне удалось вас задержать: я начинаю думать, что этот столь заурядный поначалу дорожный инцидент постепенно становится одним из самых таинственных дел, какие только можно себе представить.
1 2 3 4 5
– Шофера? Вот этого самого?
– Да. Он сказал, что налетел на машину и что она угодила прямо в реку. Тут я побежал за электрическим фонариком…
– Все это тянулось довольно долго?
– Ну конечно!
– А что же делал в это время шофер?
– Не знаю. Наверно, старался разглядеть что-нибудь в темноте.
– Вы подходили к грузовику?
– Может статься… Не помню… Я больше думал, не выплывет ли человек.
– Вы не знаете, был ли шофер один в грузовике?
– Думаю, что один; если бы там кто сидел, он пришел бы нам на помощь.
– Когда оба вы убедились в бесполезности своих усилий, что сказал вам шофер?
– Что он сообщит в жандармерию.
– Он не уточнил, в какую именно?
– Нет, не помню.
– Вам не пришло в голову сказать ему, что позвонить можно из гостиницы? Ведь она всего в семистах метрах отсюда.
– Я подумал об этом позже, когда он уже уехал.
Шофер – рослый, сильный парень. Он предупредил по телефону свое начальство, что задержан полицией в связи с несчастным случаем на дороге. Теперь он невозмутимо ждал дальнейших событий, не отказываясь выпить, когда его угощали журналисты, и в обмен на это охотно повторял им свою историю.
Мегрэ беседовал с ним наедине в маленьком зале, где стоял только один стол, а широкий диван свидетельствовал о том, что это заведение со зловещим названием гостеприимно встречало влюбленные парочки.
– Я считал, что на большие расстояния водители грузовиков выезжают всегда вдвоем.
– Так большей частью и бывает. Но вот уже неделя, как мой напарник покалечил руку, и, пока ему платят страховку, я езжу один.
– В котором часу вы выехали из Парижа?
– В два. У меня негабаритный груз, вдобавок дороги скользкие, и я не мог быстро ехать.
– Вы, должно быть, остановились пообедать в ресторанчике, куда заезжают и другие шоферы?
– Верно! У нас есть свои излюбленные местечки. И встречаемся мы там обычно в одно и то же время. Я остановился сразу за Немуром у тетушки Катерины, отменной поварихи.
– Сколько грузовиков стояло в это время у ее дома?
– Четыре! Два мебельных фургона от конторы Морена, одна цистерна с бензином и большой грузовик.
– Вы ели вместе с другими шоферами?
– Мы сидели втроем. Остальные ели за соседним столиком.
– В каком порядке вы ушли оттуда?
– Я не заметил, как вышли остальные. Я ушел последним, так как хотел дозвониться в Париж.
– Кому вы звонили?
– Хозяину. Хотел сказать, чтобы в Мулене мне приготовили поршневые кольца. Я заметил дорогой, что мотор барахлит и что третий цилиндр…
– Ладно! Как, по-вашему, сильно вы отстали от ваших товарищей?
– Я тронулся минут через десять после второго мебельного фургона. Но я иду на большей скорости, и он должен был быть километрах в пяти впереди меня…
– А легковую машину вы увидели только в момент столкновения?
– За несколько метров. Но я уже не успел затормозить.
– В машине не было никакого света?
– Никакого!
– А вы не заметили, сидел ли кто в ней?
– Мне трудно сказать. Шел дождь. Дворники у меня работают неважно… Я знаю только, что, когда машина ушла под воду, мне показалось, будто кто-то барахтается в темноте. Потом мне почудилось, что зовут на помощь.
– И еще вопрос: у вас в ящике под сиденьем я увидел прекрасный электрический фонарь… Почему вы им не воспользовались?
– Сам не знаю. Растерялся. Боялся, как бы мой грузовик не скатился в Луэн.
– Когда вы проезжали мимо гостиницы, там был свет?
– Может, и был.
– Вы часто ездите по этому шоссе?
– Два раза в неделю.
– Вам не пришло в голову позвонить из гостиницы?
– Нет, я подумал, что Монтаржи близко, и поехал туда.
– Пока вы бродили вдоль берега, никто не мог спрятаться в кузове вашей машины?
– Не думаю.
– Почему?
– Ему пришлось бы развязать веревки на брезенте.
– Благодарю вас. Разумеется, вы пока останетесь здесь, в моем распоряжении.
– Ну, раз это может помочь…
Единственной его заботой было плотно поесть и крепко выпить. Мегрэ видел, как он тут же направился в кухню и заказал завтрак на полдень.
На кухне хозяйничала г-жа Розье, худая, с желтым лицом женщина, сбившаяся с ног от неожиданного наплыва клиентов. К тому же она никак не могла пробиться к телефону, который осаждали журналисты, и не могла передать в город заказ на продукты.
Молоденькая служанка Лили с чересчур смышленым для своего возраста личиком шутила со всеми, подавая аперитивы, а у хозяина за стойкой не было ни минуты свободной.
Стоял мертвый сезон. Летом здесь останавливались туристы, влюбленные парочки и рыбрловы, а осенью лишь изредка заглядывали охотники из Парижа, арендовавшие здешние угодья, они заказывали себе обед на определенный день.
Розье заявил Мегрэ следующее:
– Позавчера вечером приехала молодая пара в серой машине, в той самой, что вытащили из реки. Я сразу решил, что это новобрачные. Вот листок, который они заполнили.
Почерк на листке был острым и беспокойным.
«Жан Вербуа, 20 лет, агент по рекламе, проживающий в Париже, улица Акаций, 18».
В ответ на вопросы листка: «Едет из Парижа, направляется в Ниццу». И на обороте, отвечая на вопросы о своей спутнице, молодой человек написал наискось через весь листок: «С женой».
Эти сведения уже были сообщены в Париж, там наводили справки на улице Акаций в XVII округе, неподалеку от гаража, где была куплена машина.
– С ним приехала очень хорошенькая девушка лет семнадцати-восемнадцати, – продолжал хозяин. – Я называл ее, говоря со своими, розанчиком. На ней было слишком легкое, не по сезону платье и пальто спортивного типа.
– У них был багаж?
– Один чемодан. Он все еще наверху, в комнате…
В чемодане оказалась только мужская одежда и белье. Как видно, отъезд таинственной девушки был неожиданным.
– Они не показались вам встревоженными?
– Как будто нет. По правде говоря, они больше думали о любви и добрую часть вчерашнего дня провели у себя в комнате. Они заказали завтрак в номер, и Лили заметила, что не слишком-то приятно обслуживать людей, которые даже и не думают скрывать свои чувства перед посторонними. Вы меня понимаете…
– Они не сказали вам, почему, отправляясь в Ниццу, они остановились всего в ста километрах от Парижа?
– Думаю, им было безразлично, где остановиться, лишь бы запереться в комнате.
– А машина?
– Она стояла в гараже. Вы ее видели… Хорошая машина, но старого выпуска; словом, такая, какую покупают люди не слишком богатые. Вид приличный, и стоит дешевле, чем новая модель…
– Вы не полюбопытствовали открыть багажник?
– Я никогда себе не позволил бы ничего подобного.
Мегрэ пожал плечами. Порядочность хозяина не слишком бросалась в глаза, и, кроме того, он знал, насколько люди этой профессии любопытны.
– Короче говоря, они собирались вернуться к вам ночевать?
– Да, пообедать и переночевать. Мы ждали их до десяти вечера и только тогда убрали приборы со стола.
– В котором часу машина вышла из гаража?
– Погодите… Уже стемнело. Думаю, около половины пятого… Я решил, что, насидевшись в комнате, молодые люди захотели развлечься, съездить в Монтаржи или еще куда-нибудь. Чемодан остался наверху, и я не беспокоился насчет платы.
– Вы ничего не знали о случившемся?
– Ничего, пока не пришли жандармы около одиннадцати вечера.
– И вы сразу подумали, что речь идет о ваших постояльцах?
– Да. Я испугался за них. Когда молодой человек выезжал из гаража, я заметил, что он не слишком уверенно ведет машину. Видно, недавно сел за руль. А мыто знаем этот поворот у реки.
– Вы не уловили ничего странного в их разговорах?
– Я не прислушивался к разговорам.
Итак, дело представлялось следующим образом.
В понедельник, около пяти часов дня, некий Жан Вербуа, двадцати лет, агент по рекламе, проживающий в Париже на улице Акаций, дом 18, купил в ближайшем от своего дома гараже машину хорошей марки, но устаревшей модели и заплатил за нее пятью тысячефранковыми ассигнациями. Как сообщили Мегрэ по телефону, хозяин гаража обратил внимание, что в бумажнике его клиента оставалась еще довольно толстая пачка денег. Вербуа не стал торговаться и заявил, что табличку с фамилией владельца машины он заменит завтра. В гараж он явился один.
О том, как и где он провел вторник, никаких сведений еще не имелось.
В среду вечером Вербуа приехал на своей машине в «Приют утопленников», находящийся в ста километрах от Парижа, в обществе молоденькой спутницы, которую хозяин, человек с наметанным глазом, принял за девушку из приличной семьи.
В четверг молодые люди выехали на машине якобы на прогулку по окрестностям, а через несколько часов в эту машину, стоявшую с потушенными фарами на обочине шоссе в семистах метрах от гостиницы, врезался грузовик. Шофер и судовщик утверждают, что слышали в темноте крики о помощи.
Никаких следов Жана Вербуа, девушки. С утра местная жандармерия вела розыски по всей округе, но нигде их не обнаружила. Ни на станциях, ни на фермах, ни в других гостиницах, ни на дорогах не встретили никого, кто подходил бы по приметам.
Труп, найденный в багажнике, принадлежал женщине лет сорока пяти – пятидесяти, холеной и изящно одетой.
Судебно-медицинский эксперт подтвердил слова случайного врача, что женщина была убита в понедельник с помощью бритвы.
Кроме того, хотя с меньшей уверенностью, эксперт предположил, что труп затолкали в багажник лишь через несколько часов после смерти.
Следовательно, когда молодая пара приехала в гостиницу, в багажнике их машины уже находилось мертвое тело.
Знал ли об этом Вербуа?
Знала ли об этом его юная спутница?
Каким образом их машина с потушенными огнями оказалась в восемь вечера на краю дороги?
Остановились ли они из-за какой-нибудь поломки, с которой водитель-новичок не сумел справиться?
Кто находился в машине в момент столкновения?
Кто звал ночью на помощь?
Капитан жандармерии проявлял необычайный светский такт и не тревожил Мегрэ во время допросов, стараясь собрать со своими помощниками как можно больше различных сведений.
Десять плоскодонок сновали по Луэну, прочесывая дно длинными крючьями. Люди с баграми топтались в воде у самого берега, другие осматривали шлюзы.
Журналисты вели себя в гостинице, словно на завоеванной территории, бесцеремонно хозяйничали там, наполняя дом толкотней и шумом.
«Прекрасная Тереза» отплыла к набережной Турнель с грузом черепицы, а Жозеф Лекуэн, равнодушный ко всей этой суетне, с философским спокойствием наслаждался непредвиденным оплаченным отдыхом.
Газетные заголовки становились все более жирными и все более сенсационными. Рекорд поставил репортер, написавший:
«Двое юных влюбленных возят в багажнике труп».
Затем шло курсивом:
«Мутные волны Луэна поглотили преступников и их жертву».
То был самый неприятный период расследования. Мегрэ был ожесточен и ни с кем не разговаривал, только сердито ворчал в ответ, пил пиво и курил свою трубку, расхаживая взад и вперед по комнате, точно медведь в клетке. В этот начальный неопределенный период поступающие сведения словно противоречат друг другу, и тщетно ищешь среди всей массы фактов путеводную нить, на каждом шагу боишься впасть в ошибку и пойти по ложному следу.
В довершение несчастья гостиница плохо отапливалась, тут было центральное отопление, что для зябкого Мегрэ было сущим наказанием. Готовили здесь скверно, да еще повариха разбавляла соус, чтобы удовлетворить растущий спрос.
– Надеюсь, вы меня извините за то, что я вам скажу, комиссар…
С тонкой улыбкой капитан Пийман подсел к Мегрэ, угрюмому и мрачному, как само ненастье.
– Я знаю, вы на меня сердиты. Но я просто счастлив, что мне удалось вас задержать: я начинаю думать, что этот столь заурядный поначалу дорожный инцидент постепенно становится одним из самых таинственных дел, какие только можно себе представить.
1 2 3 4 5