Жрец не производит впечатление сумасшедшего или фанатика, он знает, что говорит. Правда, заметно, как сияют его глаза, как он гордо стоит, высоко подняв голову, но если трое бессмертных действительно говорили с ним, то это можно понять.
– Спасибо за добрую весть, – произносит принц Сун, от которого не укрылось, что его уже именуют «ваше величество». – Должен ли я понимать, что король... отец мой мертв?
– Он ждет вас во дворце. Он оплатил свои ошибки, – тихо произносит жрец, и в его голосе слышится оттенок грусти.
– Ну что же. – Сун спешивается, бросает поводья подбежавшему солдату.
И брат, и Матунгулан, и человек двадцать – двадцать пять старших офицеров следуют его примеру. Раздается короткая команда: солдаты выходят вперед, готовые сопровождать своего короля и повелителя.
– Ты пойдешь с нами, – говорит Сун. – И если ты действительно вестник бессмертных, то быть тебе верховным жрецом Аккарона.
– Ах, ваше величество, – улыбается жрец. – Именно теперь, после того как я увидал их, это неважно.
– Прекрасно, – вступает в разговор Матунгулан. – Ведь это мечта – иметь верховным жрецом того, кому важно совсем иное.
Они смеются, поднимаясь по бесконечной лестнице, ведущей на второй этаж.
Там, в огромном пиршественном зале, освещенном солнечным светом, за необъятным обеденным столом сидят двое: король Фалер и его маг Шахар. Солнечные блики играют на поверхности их тел, отражаются от них, мечутся по стенам и слепят вошедших. Потому что тела и одежда этих двоих полностью из золота, и только перекошенные ужасом лица – живые...
А в это время в оазисе, расположенном в самом центре пустыни Урукура, где находится древнейший в мире храм Джоу Лахатала, сам Змеебог стоит в некотором замешательстве перед огромным зданием. Черный храм Лахатала, славящийся на весь Арнемвенд своей красотой и мудростью вайделотов, встретил его не так, как обычно. Бессмертный давно не бывал здесь, не столько гневаясь на непокорных своих служителей, сколько не желая с ними спорить, потому что они были заведомо правы, поддерживая в свое время Кахатанну. И только когда он узнал, что в пустыне поочередно пропали ийя, отправившиеся на совет к вайделотам, и отряд саракоев, посланный на их поиски, Змеебог понял, что наступила его очередь.
На всякий случай он решил идти в пустыню не в одиночестве. И спутника себе избрал примечательного.
Как у Дракона Космоса – великого Ажи-Дахака – были дети, жившие на поверхности Арнемвенда, – Аджа-хак, Сурхак, Адагу, убитый Арескои Гандарва, и несколько других, так и у Змея Земли – Авраги Могоя – тоже был сын, его земное воплощение, Великий Змей Аврага Дзагасан. Это чудовище не появлялось из своего убежища долгие тысячелетия, со времен страшной битвы между Древними и Новыми богами, когда драконы сумели победить его. Он прятался в подземной пещере, не стремясь показываться на поверхности.
Это было громадное животное, по форме являющееся змеем, но по размерам превосходящее всяческое представление. Невообразимое туловище, напоминающее в обхвате не то флагманский корабль, не то главную башню какого-нибудь величественного замка, с головой, с которой вполне можно было сравнить какое-нибудь средних размеров судно, с копьевидными зубами в невероятной пасти, где спокойно разместилась бы рота солдат, покрытый чешуей, похожей на щиты, уложенные в ряд, – Аврага Дзагасан, по сути, был непобедимым и не боялся никого. В битве с драконом вроде Аджахака исход был бы неизвестен вплоть до самого конца. И хотя легенды говорили, что дракон побеждает всегда, на самом деле судьба была переменчива. Просто никто из ныне здравствующих богов не знал и не ведал, какое количество детей Авраги Могоя и Ажи-Дахака погибли в никому не нужных битвах. И вот наступил момент, когда драконы и великий змей пришли к согласию: они сосуществовали на планете, признав друг друга достойными противниками и не видя особой необходимости в том, чтобы уничтожать друг друга по этому поводу. Джоу Лахатал был только рад такому повороту событий.
Ибо Змеебогу нужна была помощь существа божественного, но не подверженного обычным искушениям бессмертных. А драконы никогда не согласились бы помогать ему, будучи не в состоянии простить его вину перед Кахатанной и ее родичами.
Аврага Дзагасан был единственным, на кого сейчас мог всецело положиться Джоу Лахатал, почувствовавший неладное в своем храме. Он пытался мысленно дотянуться до вайделотов, но, когда его разум натолкнулся на ледяную стену, наученный горьким опытом братьев, Змеебог не стал пытаться разрушить ее и проникнуть дальше, а быстро отступил. Теперь, вооружившись, вызвав на помощь Великого Змея и отдав все необходимые распоряжения, он был готов к сражению, которое в любую минуту могло состояться не по его желанию.
Со стороны они, наверное, представляли грозное, но прекрасное зрелище. Крохотный по сравнению с Аврагой Дзагасаном, Джоу Лахатал в своих белых доспехах и алом плаще восседал на спине гигантского змея, который бесконечной лентой струился по пескам Урукура, то и дело приподнимая верхнюю часть туловища, чтобы осмотреться. Если бы в пустыне находился наблюдатель, то он был бы крайне удивлен: с чего это вдруг в песках то воздвигается, то моментально падает громадный маяк и зачем он тут вообще – в сотнях лиг от моря? Периодически змей издавал шипение, в котором явственно сквозило отвращение, смешанное с небольшой долей страха.
– Думаешь, здесь тоже что-то побывало? – спрашивает Джоу Лахатал у своего дивного собеседника.
– Да, – отвечает немного шипящий голос прямо у него в мозгу, – здесь отвратительно пахнет. Даже драконы благоухают по сравнению с этим существом.
– Это – существо? – недоумевает Змеебог.
– Думаю, да. Только непостижимое разуму существо – мерзкое, непонятное, незнакомое, с-с-с-сс.
– Давай поспешим, – приглашает Джоу Лахатал своего товарища.
– Раньше надо было с-с-сспешить, – издает возмущенный вопль змей. – Теперь там отчаяние и выеденное яйцо.
Последнее в представлении змея обозначает абсолютную пустоту.
Они останавливаются в некотором отдалении от храма, потому что Аврага Дзагасан отказывается двигаться вперед.
– С-с-ссмерть. – Кончик его хвоста нетерпеливо подергивается.
Джоу Лахатал поражен до глубины души. Ему сложно представить, какой враг может так напугать исполинского змея. Даже на драконов – своих вечных противников – он реагирует абсолютно иначе: неприязненно, с раздражением, но не со страхом. Аврага Дзагасан улавливает растерянную мысль своего седока:
– Не боюс-с-ссь, но мерзс-с-сско. Мерзс-с-сская сс-с-ссмерть.
– Рас-с-ссшипелся, – передразнивает Змеебог.
Он легко спрыгивает со спины змея и уверенно шагает вперед, проваливаясь по щиколотку в горячем сыпучем песке.
Оазис – это озеро зелени в море пустыни. И начинается так же, как всякое озеро. Заканчивается песчаный берег, и вот уже волны сочной изумрудной зелени накатываются на раскаленный край пустыни под порывами ветра. Ветер тоже меняет здесь свой характер, вкус и запах. Из жаркого, резкого, секущего мельчайшими частичками, плотного и удушливого он моментально превращается во влажный, теплый, легкий, как поцелуй скромницы. И воздух напоен запахами фруктов и свежей воды. Высокие пальмы приветливо шелестят громадными темно-зелеными листьями и приглашают путника отдохнуть в их освежающей тени. Птицы поют так, словно пышущая, раскаленная жаровня пустыни не находится от них в нескольких сотнях метров. На берегу хрустального бирюзового водоема стоит храм, как игрушка, вырезанная искусным камнерезом из черного оникса. Некоторыми деталями и общим силуэтом он напоминает дворец Змеебога, однако все здесь гораздо строже и все-таки намного беднее, ибо строили этот храм люди, а не бессмертные.
Но где же вайделоты, встречающие любого странника на пороге своей обители? Где мудрые старики, возвещающие судьбу и дающие те самые советы, от исполнения которых часто зависит исход самых важных событий? Что произошло здесь в очередной раз? И когда отдохнет от горестных событий многострадальная планета?
Наконец Джоу Лахатал обнажает меч и решительным шагом пересекает границу между песком и травой. Он быстро минует берег водоема и взбегает по низким широким ступенькам, на секунду замирает на пороге, прежде чем толкнуть двери.
– Нет опас-с-ссности, – раздается у него в голове, т только с-с-смерть...
Змеебог изо всех сил пинает тяжелые железные, усыпанные серебряными звездами двери, и они с грохотом падают к его ногам. Храм встречает его запахом сырости, тления и какой-то странной тяжести, которая бременем падает на широкие плечи бессмертного, – ему трудно понять, что это, но словно невыплаканные слезы, нереализованные мечты, нерешенные задачи просятся к нему прямо в душу, потому что для них больше нет пристанища в тех душах, где они обитали раньше.
Двое жрецов-ийя и человек восемь вайделотов сидят в высоких тяжелых креслах за овальным столом из мореного дуба. И столешница, и кресла, и их тела – все щедро притрушено пылью, затянуто тонкой паутиной. Они мертвы, и мертвы уже давно: высохшие мумии, пожелтевшие, сморщенные, в хорошо сохранившихся одеяниях. Это тем более странно, что в пустыне все разлагается с необычной скоростью.
Джоу Лахатал спотыкается обо что-то довольно тяжелое, отвечающее металлическим звоном. Это горсть праха в груде доспехов...
Она не умела быть несчастной – никогда, ни при каких обстоятельствах. Горе – это еще не причина для того, чтобы чувствовать себя несчастливой, счастье не адекватно радости или покою. Потому тот, кто ищет счастья, должен приготовиться к каторжному труду и тяжелым испытаниям. А любовь – это не подарок свыше, доставшийся по счастливой случайности, но каждодневная, изнурительная, выматывающая работа. Это она помнила всегда, иллюзиями и тщетными надеждами не обольщалась, сражалась и только крепче сжимала зубы, когда было больно, а плакала – когда наступало облегчение и кусочек тишины находил место в душе. Там и слезы рождались, как благословенный дождь, смывающий корку грязи и зла. И оставалась самой собой, что бы ни было. Потому что предательство не поможет и от смерти не спасет и только сделает ее еще более страшной, а жизнь – невыносимой. И еще – не стремилась никогда прожить не свою жизнь. Потому что своя жизнь человеку нужнее, и за нее ему в конечном итоге отвечать, богов это тоже касается, даже в большей, может быть, степени.
Вы спросите, о чем это мы вдруг?
А ни о чем – о жизни, смерти, чувстве долга и собственного достоинства. Простые такие вещи, как камушки на морском берегу. Просыпаются сквозь пальцы, выстраиваются в причудливые формы и тут же рассыпаются, чтобы через минуту-другую сложиться в новый узор. И это никогда не закончится, не исчезнет до тех пор, пока стоит мир.
Маленький храм Истины – самый маленький храм на всем Арнемвенде, крохотная изящная игрушка, ничем особенным не поражающая, кроме тишины, покоя и прелести. Те, кто пришли сюда, уже все знают. Те, кто сумел найти дорогу, произнести подлинное имя, у кого хватило смелости и сил, – это они выстроили Безымянный храм, это сама душа отвечает на такие вопросы, которые человек сам себе боится задать. Храм Истины – это облачко на небе, тень, которая существует лишь оттого, что есть свет, тишина, заметная лишь обладающему слухом. И ничего более.
О чем это мы? А ни о чем...
Вот она сидит, уставшая, загоревшая, немного печальная маленькая женщина, которая не расстается со своими мечами, но зато с легкостью расстается со страхом за собственную жизнь. Богиня Истины? Да нет, не очень похоже. Великая Кахатанна? Чем она так велика, чтобы с гордостью носить такое пышное имя? Маленькая Каз – девочка без возраста – перебирает камушки на морском берегу, и они просыпаются у нее между пальцами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79