Тремя последними толчками был разрушен древний, затонувший еще несколько тысяч лет назад город: его здания обрушились, образовав груду бесформенных камней. Даже фундаменты не устояли. По скальным массивам пошли новые трещины и расколы.
Испуганные жители подводного царства стремились убраться подальше от этих мест, не понимая, что, собственно, здесь происходит.
Океан рычал, пенился, бунтовал и волновался, словно хотел извергнуть из своих глубин нечто, избавившись от него раз и навсегда. И это выглядело страшно.
Черная пропасть в громадном горном массиве, бездонная впадина, которую за версту обходили самые отчаянные, самые смелые подданные А-Лахатала, бурлила и кипела. Где-то там, в невероятной ее глубине, ворочалось огромное нечто, просыпаясь от многовекового сна, и это пробуждение грозило опасностью всему живущему в безбрежном лазурном царстве. Стремительные стайки ярких рыбешек, отчаянно работая плавниками, торопились прочь от излюбленных некогда мест; царственные черно-белые скаты, взмахивая крыльями, проплывали над коралловыми лесами, спасаясь бегством от неведомого ужаса. Наяды и тритоны, обуреваемые любопытством и одновременно снедаемые страхом, то и дело возвращались в эти места, но близко ко впадине не подплывали, предпочитая издали наблюдать за развитием событий. И только прожорливые акулы, казалось, не обращали внимания на окружающую суматоху. Обрадованные тем, что охваченные паникой морские жители стали менее внимательными, они нападали, по своему обыкновению, неожиданно на зазевавшуюся жертву, разрывая ее на части.
Морские звезды, крабы и раки-отшельники давно покинули это пространство; только неподвижные, прикованные к месту анемоны отчаянно извивались, жалобно протягивая щупальца ко всем проплывающим мимо и в немой тоске взывали о помощи. Ибо бессловесность твари еще не является свидетельством ее неразумности, и они прекрасно понимали, что доживают последние дни. Даже моллюски – парусники и беззубки – торопливо уносили свои раковины прочь. На суше сказали бы, что надвигается гроза.
А-Лахатал был одним из немногих, кто знал, что грядет, но, как и все, был лишен возможности предпринять защитные меры. Он не представлял, что может защитить его самого и его подданных от того, кто пробуждался сейчас на дне впадины, названной каким-то мрачным шутником Улыбкой Смерти. Именно поэтому Морской бог то рвался спасаться бегством, то решал остаться, чтобы встретить врага лицом к лицу. И то и другое было равно бессмысленно.
Дворец Повелителя Водной Стихии находился достаточно далеко от места основных событий, но после Пробуждения весь необъятный океан оказался бы слишком мал, чтобы спасти от того, кто грядет. Конечно, А-Лахатал мог бы скрыться на суше, но это было бы предательством по отношению к тем, кто такой возможности не имел. Что-то подсказывало морскому богу, что Пробуждение грозит смертью и кошмаром гораздо более страшным, чем мог вообразить себе тот, кто создавал Пробуждающегося.
А-Лахаталу нужна была помощь и поддержка, но он не хотел никого отягощать своими проблемами, понимая, что рано или поздно будет вынужден встретиться со своим врагом лицом к лицу.
Когда Древний Бог Водной Стихии – неистовый и могучий Йабарданай – создавал свое царство, населяя его причудливыми тварями, прекрасными растениями и животными, возводя на дне дворцы и города, он не представлял себе, что наступит день, когда все это перейдет под власть другого. Он не предусмотрел, что иные из его созданий, однажды выйдя из повиновения, могут быть опасными, грозными и враждебными всему живому. Тем более он не задумывался над этим вопросом, создавая Великий Ужас Морей – змея Йа Тайбрайя.
Это было невероятное существо, знаменитое на весь Арнемвенд своим могуществом и диковинностью. Покрытый чешуей небесно-голубого цвета, с перепончатыми крыловидными выростами над ушами, ярко-синим гребнем вдоль хребта и могучим хвостом, он был абсолютно непобедим в своей родной стихии. Люди боялись и почитали его, воздвигали ему храмы и святилища, в которых приносили ему жертвы свежей рыбой и яркими раковинами, прося поддержки и защиты. Его изображения украшали флаги и корабли почти всех мореплавателей, к какой бы нации или народности они ни принадлежали.
Йа Тайбрайя долгое время считался заступником моряков, защитником от злокозненных божеств морей и океанов; именно к нему взывали о помощи во время шторма, при столкновении с пиратами, при кораблекрушениях и прочих напастях, которые подстерегают человека на безбрежной лазурной равнине. И все то время, пока Йабарданай оставался Владыкой Водной Стихии, морской змей был доброжелательно настроен и к людям, и к морским обитателям, никого особенно не беспокоя и никому не грозя. Питался этот монстр китами и громадными акулами, левиафанами и водяными змеями; но так как жизнь на любой планете построена на бесконечной цепи убийств – и это-то как раз и является нормой, – то убийцей в истинном смысле Йа Тайбрайя никогда не являлся.
Однако после битвы между Древними и Новыми богами, разыгравшейся на Шангайской равнине, и последовавшим за ней исчезновением Йабарданая, подводное царство вышло из-под контроля. А-Лахаталу стоило многих трудов и усилий восстановить в нем порядок и покой, твердой рукой управляя непокорной стихией. Но об открытом столкновении с самим Йа Тайбрайя он боялся даже думать. Обезумевший монстр долгое время преследовал и А-Лахатала, и его слуг, нанося подводному войску своего врага страшный урон. Только объединенными усилиями Новых богов его удалось загнать в бездонную пропасть – Улыбку Смерти – и там усыпить на несколько тысячелетий. А-Лахатал с неподдельным страхом ожидал, когда Ужас Моря снова проснется и решит вернуться назад.
Наступил день, когда на дне Улыбки Смерти стал вскипать гигантский водоворот...
Галера находилась в пути вот уже шесть часов. За это время сангасои успели с комфортом расположиться в своих каютах на нижней палубе, устроить коней в трюме и пообедать. Тод облазил всю галеру, то одобрительно ворча, то выказывая недовольство, а Каэ и четверо ее друзей сидели в каюте над географическими картами. Ингатейя Сангасойе была предоставлена царская – в обоих смыслах – каюта. На самом деле именно в этом помещении располагался Тхагаледжа, если ему приходило в голову совершить путешествие по Охе. Дальше моря Надор нынешний правитель Сонандана не выезжал.
Каэтана была невеселая и уставшая. Это удивило и насторожило Магнуса и Рогмо, которые еще полдня назад видели богиню веселой, свежей и бодрой.
– Что с вами, Каэ? – наконец решился спросить чародей.
– А что?.. – Она как-то безнадежно махнула рукой, но потом решила, что будет невежливо отмахнуться от человека, который проявил к тебе участие, и все-таки ответила: – Преотвратное настроение.
– Чем оно вызвано? – Рогмо спрашивал не из любопытства и не из вежливости, это она определила сразу.
– Так заметно? Прошу прощения... Сама не знаю. Наверное, дело в том, что с водоемами и реками мне на Варде никогда не везло. Когда я переплывала Дер, чтобы добраться до Аккарона, нам встретился левиафан. Потом в подземном озере меня чуть не сожрали безглазые рыбы и какая-то тварь, которая устроила там свою столовую. На Даргине я познакомилась со статуей Йабарданая, одержимой идеей уничтожать всех и вся. В ал-Ахкафе я опять же повидалась со Стражем Озера, и то, что он съел не меня, а другого человека, было совсем не моей заслугой. И не его тоже. Ну а если болото можно с натяжкой отнести к водоемам (все-таки воды там было многовато, на мой взгляд), то воспоминания о сарвохе будут достойным завершением этого списочка.
Она встала и прошлась из угла в угол просторной каюты.
– Я очень люблю воду и совсем ее не боюсь. Но не успела я вступить на борт галеры, на меня будто гири повесили. Трудно дышать, трудно говорить. Мысли разбегаются.
– Это дурные воспоминания, – авторитетным тоном заявил Барнаба. – А также тяжесть разлуки, естественная растерянность и резкая перемена климата. Все вполне объяснимо. Ложись-ка ты спать, и мы оставим тебя в покое на сегодня. Ты ведь встала ни свет ни заря. А завтра, вот увидишь, все будет гораздо лучше.
– Может, ты и прав, – вяло согласилась Каэ. Она пожелала спутникам спокойного сна и повалилась на кровать, как только они вышли за двери. Тод заявился через несколько минут и лег вдоль порога, перегородив вход своим огромным телом.
Однако если Барнаба и Номмо отправились спать в приподнятом настроении, болтая по дороге о всякой всячине, то Магнус выглядел немного встревоженным. От Рогмо не укрылась легкая тень, скользнувшая в его глазах, и он обратился к магу:
– Тебя что-то тревожит?
– Да, – ответил тот, оглянувшись. – Пойдем в каюту.
Сдружившиеся во время своего странствия, оба молодых человека занимали скромное, но уютное и изысканное помещение, оснащенное всем необходимым. Повалившись на кровати, устланные теплыми и мягкими одеялами, они некоторое время молчали. Полуэльф не хотел докучать магу расспросами, а Магнус напряженно размышлял. Наконец он обратился к другу:
– Барнаба – удивительное существо, но рассеянное и недальновидное. Может, потому, что его могущество практически неограниченно и самое большее, что грозит ему в случае неудачи, – это возврат к прежнему существованию. А это не самый трагический конец. Но я диву даюсь нашему Номмо, уж он-то должен был бы обратить внимание на то, что сказала Каэтана.
– А что? – насторожился Рогмо. У него неприятно засосало под ложечкой, будто сбывались худшие его предположения.
– Все-таки мы имеем дело с Богиней Истины, это необходимо уяснить раз и навсегда, – немедленно откликнулся чародей. – Она не может быть права или не права, у нее иная природа. Если она говорит, что ей не по себе, значит, это не ее личное состояние. Значит, здесь, на галере, находится нечто, что вызывает у нее эти мысли и чувства.
– А почему она тогда сразу не определит, что именно не так?
– Какой ты смешной, князь, – даже немного развеселился Магнус. – Она же в упор не видит зла, пока не столкнется с ним нос к носу. Как ты не понимаешь? Зло ведь не бывает истинным ни при каком раскладе, оно другой природы. И не истинным не бывает тоже. Зло – это пустота, пустота, не заполненная светом.
– Кажется, я сообразил! – воскликнул Рогмо. – Ты думаешь, для нее не существует зла?
– Конечно. Но ей тягостно ощущать близость пустоты. Поэтому она сразу тускнеет. И меня это пугает, потому что я делаю вывод, что враг умудрился пробраться на галеру. Нам с тобой придется смотреть в оба.
– А ты не можешь своим способом... – замялся Рогмо, – поколдовать, что ли?
– И это попробую, конечно. Но чуть позже. Давай заранее договоримся, что мы с тобой не забываем: на галере что-то не так. И внимательно за всем наблюдаем.
– Можем даже дежурить по очереди.
– Пока не стоит. – Магнус наклонился поближе к другу. – Рассуди здраво. Мы еще недалеко от столицы, находимся на территории Сонандана, рядом и армия, и жрецы, и бессмертные, которые души не чают в Каэтане, и даже поющие драконы. Если бы ты хотел наверняка нанести удар, стал бы сейчас рисковать?
– Проще простого, – ответил князь Энгурры, – я бы терпеливо дожидался того дня, когда мы выйдем в море Надор. А уж там развернулся бы вовсю. Слушай, Магнус, какой ты умный.
– Даже противно, – легко согласился чародей. – А теперь рассуждаем дальше: враг пока что не пошевелится, и мы тоже можем тихо и мирно спать.
– Согласен! – сказал Рогмо. – Что-то я устал сегодня...
Через несколько минут молодые люди уже сопели носами, выводя в высшей степени музыкальные рулады. Каэтана заснула уже давно, но долгожданный сон не принес ей облегчения. В призрачном мареве, которое искрилось россыпью мелких блесток, в клубах серого и липкого тумана периодически возникала темная фигура.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68