Короткие бакенбарды менее всего подходили к его лицу.
Мистера Сэльсбери можно было принять за ученого или композитора, известного танцора или киноартиста.
— Третнер!
— Да, сэр!
Слуга почтительно, с напряженным вниманием, ждал распоряжений. Гордон медленно поднял голову и посмотрел на него в упор.
— Сегодня я случайно заметил, что вы целовали горничную. Вы ведь женаты, и на вас лежат обязательства, от которых нельзя просто так отмахнуться. Элеонора очень податливая девушка и в таком возрасте, когда быстро влюбляются. Абсолютно недопустимо искалечить жизнь молодой девушке, вызвав в ней безответную страсть. Затем, я так же страдаю из-за этого; утром Элеонора не подала мне вовремя воды для бритья. Чтобы этого больше не повторилось, слышите?
— Слушаю, сэр!
Подобные новости быстро распространяются среди слуг и становятся главной темой пересудов. Слова мистера Гордона каким-то телепатическим путем передались в людскую.
Элеонора — высокая, миловидная девушка с бледным лицом, сверкающими глазами и черными бровями, подкрашивала губы перед зеркалом. Вдруг, прервав это важное занятие, она с негодованием сказала:
— Только потому что он такой холодный и надменный Антоний из Падуа, — он может думать, что у нас нет человеческих чувств. Бедная, холоднокровная рыба! Уж я найду повод заявить ему, что не терплю, когда обо мне так отзываются, вредят моей репутации. Ах, этот пройдоха, проныра, шпион!
— А кто же такой Антоний из Падуа? — спросил Третнер.
— Святой, искушаемый женщинами и вышедший победителем из испытания, — ответила Элеонора. Она втайне не преминула бы сыграть роль искусительницы.
— Но кто же искушал мистера Сэльсбери? — раздраженно спросил слуга.
— Никто. Только не подумайте, что это была я. Хотела бы я посмотреть, как он посмел бы прикоснуться ко мне… он бы меня попомнил.
— Настолько он никогда не может забыться, — заметил Третнер.
Элеонора задорно откинула голову назад.
— Ах, я знаю. — Она взглянула на полнотелую кухарку. — Спросите у нее.
— Боже мой, миссис Мэйджлесарк, он ведь не забылся настолько, чтобы вас?.. — спросил слуга вне себя от ужаса.
К счастью, миссис Мэйджлесарк была непонятливой.
— Да, я его тоже видела, — сказала она.
Но Элеонора прервала ее, так как сама хотела рассказать эту историю.
— Мы с кухаркой сидели в прошлое воскресенье на крыше автобуса и…
— В Найтбридже! — Толстуха не удержалась, чтобы не вмешаться.
— Не перебивайте, миссис! Мы беседовали и смеялись, как вдруг она сказала: «Взгляните, вот наш достопочтенный сэр».
— Неправда! Я сказала: «Смотри, лицо этого господина точь-в-точь, как у нашего хозяина», — поправила миссис Мэйджлесарк.
— Но это был действительно он, — продолжала Элеонора. — Подумайте только, рядом с ним сидела стройная высокая девушка в черном… он гладил ее руку!
— Но не просто так… на улице? — недоверчиво спросил Третнер.
— Конечно, нет. Они сидели в авто. Сверху было хорошо видно, что там происходило.
— Она была красива? — заинтересовался Третнер.
— Право, не знаю. Многие назвали бы ее красавицей. Я… Скажите, миссис, она была хороша?
Миссис Мэйджлесарк — пожилая, а потому снисходительная к женской красоте, сказала, что дама мистера Гордона была красива.
— Гм… Он держал ее руку и гладил? — задумался Третнер. — Это ведь была не миссис Ван Ойн?
— Кто это?
— Американка, по имени Элойз. Очень красива и хорошо одевается. Обычно ходит в черном платье и в шляпе с райской птицей. Хозяин дважды приглашал ее к чаю.
— Да, да! Она была в шляпе с перьями райской птицы, — разом пропели горничная и кухарка.
— Если так, это была она. Но ничего предосудительного тут нет… она образованная и начитанная дама. Когда была здесь в последний раз, беседовала с нашим достопочтенным сэром о сущности личности «я». Я лишь урывками слыхал их беседу, но и то немногое, что мне удалось подслушать, было непостижимо.
Слова Третнера произвели на Элеонору огромное впечатление.
— Вот как? Удивительно! А я считала вас таким умным, — заметила она.
Мистер Сэльсбери мог говорить на любую тему. В беседах и философских дискуссиях с миссис Элойз Ван Ойн он показал себя блестящим аналитиком, подвергая исследованию все — начиная с кофейного деревца и кончая высшей метафизикой. Обычно вел разговор и задавал тему Гордон, но миссис Элойз не пропускала ни слова, и он верил, что собеседница понимает логическую цепочку его рассуждений.
В полдень они сидели в многолюдной гостиной отеля «Кобург».
— Я давно собирался сказать вам нечто очень важное, дорогая миссис Элойз. — Звучный голос Гордона стал таинственным и низким. — Просто не верится, что мы знакомы всего один месяц. Но мы уже встречались давным-давно, в отдаленные времена, тысячу лет тому назад — в храме Атланты, где суровые длиннобородые жрецы в белых плащах произносили магические заклинания. Вы были тогда знатной дамой, а я всего лишь презренным гладиатором. Я более чем уверен, что гладиаторская борьба на аренах Рима и цирковые игры позднейших императоров не были новостью, а происходили еще в древности. Не могли ли остатки погибшей Атлантиды способствовать расцвету культуры этрусков?
Элойз глядела на него как зачарованная.
— Какая блестящая идея — сопоставить две этих культуры! — Восхищенный взгляд однако мало соответствовал ее истинным мыслям.
— Самое лучшее в нашей дружбе то, что она не имеет ничего общего с грубым материальным миром, — сказал Гордон.
— Что вы хотите этим сказать?
Она наклонилась к нему и тем самым невольно напомнила ему Третнера… Неприятное сопоставление!
— Я думаю… — он снял крошку пирожного с брюк, — мы никогда не оскверним наш союз чувственной любовью.
— Ого! — Элойз Ван Ойн откинулась на спинку стула. — Совершенно верно, сэр! — она произнесла эти слова сладким, приятным голосом и с таким удовлетворенным видом, что обманула бы кого угодно, даже человека, душа которого была созвучна ее душе.
— Полная гармония симпатий и родство душ могут преодолеть все чувственные впечатления, даже если они необычайно сильны.
Миссис Ван Ойн посмотрела на него с нежной улыбкой. Она всегда поступала так, когда не вполне понимала смысл речей собеседника, в особенности, когда он парил в высотах духовности.
— Душа — самое возвышенное и красивое что есть на свете, — заметила Элойз, якобы погруженная в размышления. — Большинство людей слишком бесчувственны, чтобы понять это. К сожалению, никто не поймет наших отношений. Ведь обычно человек не может раскрыть свою душу и показать свое внутреннее «я». Мы вынуждены инстинктивно сторониться людей, всецело погрязших в мире материального благополучия.
Она глубоко вздохнула, будто испытала уже много горя в жизни, и ее нежная душа была изранена грубым вторжением из внешнего мира. Элойз по некоторым признакам пыталась понять, раскрыл ли Гордон свое «я» и зазвучала ли в его душе чарующая музыка любви. Она боялась пробуждения его души, ибо до сих пор трудно было вернуть его из царства безмерной духовности в мир грубой действительности.
— Гордон, вы уже не раз говорили о вашей двоюродной сестре в Австралии, — быстро сказала Элойз, стараясь придать беседе более земной характер. — Она, несомненно, очень интересная особа. Расскажите мне о ней побольше. Я охотно слушаю ваши рассказы о родных. Они мне очень симпатичны; все, что так или иначе связано с вами, привлекает меня. — Она дотронулась до его колена.
Никакая другая женщина не посмела бы этого сделать… Он тотчас позвал бы полицию. Но Элойз! Он дружески прикрыл ее руку своей.
— Я мало о ней знаю. Мне известно только, что у нее был ужасный роман с неким Демпси. Теперь, по-видимому, она живет нормально. Я всегда отчасти интересовался ее судьбой, писал ей письма, давал хорошие советы и посылал полезные книги. Я придерживаюсь того мнения, что молодая девушка скорее послушается совета мужчины, чем женщины. Когда, собственно, мы говорили о ней? Ах, да, вспомнил: во время последней встречи в моем доме… Мы беседовали о сути собственного «я».
— А какой у нее цвет лица — светлый или смуглый? — этим вопросом Элойз быстро и остроумно оградила себя от метафизики.
— К сожалению, не знаю. Незадолго до смерти моя тетя писала, что Диана забыла Демпси, но все же хотела бы иметь его фотокарточку… Демпси уже тоже успел умереть. Вам не приходило на ум, как странны взаимоотношения между жизнью и смертью?
— Бедная девушка! Я отдала бы многое, лишь бы хоть раз увидеть ее.
Гордон покачал головой и любезно улыбнулся.
— Не думаю, что это когда-нибудь произойдет.
Глава 3
Чейнэл Гарден — одна из тех незаметных улиц, которые нельзя отыскать без помощи жителей близлежащего района. Лишь полисмены знали, где она находится.
Мистер Гордон проживал там в угловом доме с садом, из-за чего, по-видимому, она и называлась «Гарден», так как других садов на улице не было. Да и он, собственно, не заслуживал такого названия, ибо был совсем невелик, Дом — последний по левой стороне, считая с Брок-стрит — был из красного кирпича. Окна большого рабочего кабинета Гордона пестрели разноцветным стеклом и походили на церковные.
В это святилище никто не смел заходить без особого приглашения хозяина. Тяжелая дубовая дверь была обита толстой материей, чтобы ни один звук не проникал внутрь в то время, как мистер Гордон изучал «Экономист» и «Страховое обозрение». С утра он читал «Таймс», но вечер посвящал социологическим наукам. Ницше был его любимым автором, и перед сном он брался за «Генеалогию морали».
Гордон вышел из авто, заплатил по таксе и дал шоферу десять процентов чаевых, что было им уже заранее высчитано с величайшей точностью (иногда, правда, он несколько ошибался, большей частью, в свою пользу). Он медленно поднялся по лестнице и открыл дверь. Это было частью ежедневного ритуала. Третнер взял его шляпу, палку и перчатки.
Гордон по обыкновению спросил:
— Есть для меня письма?
— Да, сэр, — как обычно ответил Третнер. — И… — он поперхнулся.
Но мистер Сэльсбери уже заметил четыре больших чемодана, занимавших почти всю прихожую.
— Что это означает? — спросил он пораженный.
— Сегодня после полудня приехала молодая барышня, сэр! — У слуги перехватило дыхание.
— Приехала… молодая барышня? — Какая барышня?
— Мисс Диана Форд, сэр!
Гордон наморщил лоб. Он где-то слышал это имя в связи с какими-то обстоятельствами. Форд… Форд… знакомая фамилия.
— Ага! Мисс Диана Форд из Австралии!
Его двоюродная сестра! Мистер Гордон снисходительно кивнул головой. Все Сэльсбери всегда были вежливыми людьми, и чувство гостеприимства в нем еще не заглохло.
— Передайте мисс Форд, что я вернулся и буду рад видеть ее в моем рабочем кабинете.
Лицо Третнера передернулось.
— Она уже там! Я предупредил ее, что никто не смеет заходить туда без вашего разрешения, но он не послушалась.
Гордон был недоволен. Хозяину всегда неприятно, когда его лишают возможности проявить свое гостеприимство и воспринимают его как право, а не как милость. Но мистер Сэльсбери не подал вида и только улыбнулся.
— Вот как? Мисс Форд приехала из Австралии и нельзя ожидать, чтобы она сразу освоилась с нашими правилами. Я сам пойду к ней.
Он постучал в дверь кабинета. Послышался голос: «Войдите!»
— Очень рад видеть тебя, дорогая кузина!
Он поискал ее взглядом, но не мог найти, пока из-за кресла у камина не высунулась белая ручка.
— Подойди поближе, Гордон!
Диана подскочила и бросилась ему навстречу.
Она была в шелковых чулках, так как сняла для удобства ботинки, и выглядела еще меньше, чем всегда. Гордон считал ее красивой и относился к ней так, как мог бы относиться к милому котенку. Появление Дианы забавляло его.
— Итак, моя милая барышня, — сказал он покровительственным тоном, — значит — мы приехали, не правда ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Мистера Сэльсбери можно было принять за ученого или композитора, известного танцора или киноартиста.
— Третнер!
— Да, сэр!
Слуга почтительно, с напряженным вниманием, ждал распоряжений. Гордон медленно поднял голову и посмотрел на него в упор.
— Сегодня я случайно заметил, что вы целовали горничную. Вы ведь женаты, и на вас лежат обязательства, от которых нельзя просто так отмахнуться. Элеонора очень податливая девушка и в таком возрасте, когда быстро влюбляются. Абсолютно недопустимо искалечить жизнь молодой девушке, вызвав в ней безответную страсть. Затем, я так же страдаю из-за этого; утром Элеонора не подала мне вовремя воды для бритья. Чтобы этого больше не повторилось, слышите?
— Слушаю, сэр!
Подобные новости быстро распространяются среди слуг и становятся главной темой пересудов. Слова мистера Гордона каким-то телепатическим путем передались в людскую.
Элеонора — высокая, миловидная девушка с бледным лицом, сверкающими глазами и черными бровями, подкрашивала губы перед зеркалом. Вдруг, прервав это важное занятие, она с негодованием сказала:
— Только потому что он такой холодный и надменный Антоний из Падуа, — он может думать, что у нас нет человеческих чувств. Бедная, холоднокровная рыба! Уж я найду повод заявить ему, что не терплю, когда обо мне так отзываются, вредят моей репутации. Ах, этот пройдоха, проныра, шпион!
— А кто же такой Антоний из Падуа? — спросил Третнер.
— Святой, искушаемый женщинами и вышедший победителем из испытания, — ответила Элеонора. Она втайне не преминула бы сыграть роль искусительницы.
— Но кто же искушал мистера Сэльсбери? — раздраженно спросил слуга.
— Никто. Только не подумайте, что это была я. Хотела бы я посмотреть, как он посмел бы прикоснуться ко мне… он бы меня попомнил.
— Настолько он никогда не может забыться, — заметил Третнер.
Элеонора задорно откинула голову назад.
— Ах, я знаю. — Она взглянула на полнотелую кухарку. — Спросите у нее.
— Боже мой, миссис Мэйджлесарк, он ведь не забылся настолько, чтобы вас?.. — спросил слуга вне себя от ужаса.
К счастью, миссис Мэйджлесарк была непонятливой.
— Да, я его тоже видела, — сказала она.
Но Элеонора прервала ее, так как сама хотела рассказать эту историю.
— Мы с кухаркой сидели в прошлое воскресенье на крыше автобуса и…
— В Найтбридже! — Толстуха не удержалась, чтобы не вмешаться.
— Не перебивайте, миссис! Мы беседовали и смеялись, как вдруг она сказала: «Взгляните, вот наш достопочтенный сэр».
— Неправда! Я сказала: «Смотри, лицо этого господина точь-в-точь, как у нашего хозяина», — поправила миссис Мэйджлесарк.
— Но это был действительно он, — продолжала Элеонора. — Подумайте только, рядом с ним сидела стройная высокая девушка в черном… он гладил ее руку!
— Но не просто так… на улице? — недоверчиво спросил Третнер.
— Конечно, нет. Они сидели в авто. Сверху было хорошо видно, что там происходило.
— Она была красива? — заинтересовался Третнер.
— Право, не знаю. Многие назвали бы ее красавицей. Я… Скажите, миссис, она была хороша?
Миссис Мэйджлесарк — пожилая, а потому снисходительная к женской красоте, сказала, что дама мистера Гордона была красива.
— Гм… Он держал ее руку и гладил? — задумался Третнер. — Это ведь была не миссис Ван Ойн?
— Кто это?
— Американка, по имени Элойз. Очень красива и хорошо одевается. Обычно ходит в черном платье и в шляпе с райской птицей. Хозяин дважды приглашал ее к чаю.
— Да, да! Она была в шляпе с перьями райской птицы, — разом пропели горничная и кухарка.
— Если так, это была она. Но ничего предосудительного тут нет… она образованная и начитанная дама. Когда была здесь в последний раз, беседовала с нашим достопочтенным сэром о сущности личности «я». Я лишь урывками слыхал их беседу, но и то немногое, что мне удалось подслушать, было непостижимо.
Слова Третнера произвели на Элеонору огромное впечатление.
— Вот как? Удивительно! А я считала вас таким умным, — заметила она.
Мистер Сэльсбери мог говорить на любую тему. В беседах и философских дискуссиях с миссис Элойз Ван Ойн он показал себя блестящим аналитиком, подвергая исследованию все — начиная с кофейного деревца и кончая высшей метафизикой. Обычно вел разговор и задавал тему Гордон, но миссис Элойз не пропускала ни слова, и он верил, что собеседница понимает логическую цепочку его рассуждений.
В полдень они сидели в многолюдной гостиной отеля «Кобург».
— Я давно собирался сказать вам нечто очень важное, дорогая миссис Элойз. — Звучный голос Гордона стал таинственным и низким. — Просто не верится, что мы знакомы всего один месяц. Но мы уже встречались давным-давно, в отдаленные времена, тысячу лет тому назад — в храме Атланты, где суровые длиннобородые жрецы в белых плащах произносили магические заклинания. Вы были тогда знатной дамой, а я всего лишь презренным гладиатором. Я более чем уверен, что гладиаторская борьба на аренах Рима и цирковые игры позднейших императоров не были новостью, а происходили еще в древности. Не могли ли остатки погибшей Атлантиды способствовать расцвету культуры этрусков?
Элойз глядела на него как зачарованная.
— Какая блестящая идея — сопоставить две этих культуры! — Восхищенный взгляд однако мало соответствовал ее истинным мыслям.
— Самое лучшее в нашей дружбе то, что она не имеет ничего общего с грубым материальным миром, — сказал Гордон.
— Что вы хотите этим сказать?
Она наклонилась к нему и тем самым невольно напомнила ему Третнера… Неприятное сопоставление!
— Я думаю… — он снял крошку пирожного с брюк, — мы никогда не оскверним наш союз чувственной любовью.
— Ого! — Элойз Ван Ойн откинулась на спинку стула. — Совершенно верно, сэр! — она произнесла эти слова сладким, приятным голосом и с таким удовлетворенным видом, что обманула бы кого угодно, даже человека, душа которого была созвучна ее душе.
— Полная гармония симпатий и родство душ могут преодолеть все чувственные впечатления, даже если они необычайно сильны.
Миссис Ван Ойн посмотрела на него с нежной улыбкой. Она всегда поступала так, когда не вполне понимала смысл речей собеседника, в особенности, когда он парил в высотах духовности.
— Душа — самое возвышенное и красивое что есть на свете, — заметила Элойз, якобы погруженная в размышления. — Большинство людей слишком бесчувственны, чтобы понять это. К сожалению, никто не поймет наших отношений. Ведь обычно человек не может раскрыть свою душу и показать свое внутреннее «я». Мы вынуждены инстинктивно сторониться людей, всецело погрязших в мире материального благополучия.
Она глубоко вздохнула, будто испытала уже много горя в жизни, и ее нежная душа была изранена грубым вторжением из внешнего мира. Элойз по некоторым признакам пыталась понять, раскрыл ли Гордон свое «я» и зазвучала ли в его душе чарующая музыка любви. Она боялась пробуждения его души, ибо до сих пор трудно было вернуть его из царства безмерной духовности в мир грубой действительности.
— Гордон, вы уже не раз говорили о вашей двоюродной сестре в Австралии, — быстро сказала Элойз, стараясь придать беседе более земной характер. — Она, несомненно, очень интересная особа. Расскажите мне о ней побольше. Я охотно слушаю ваши рассказы о родных. Они мне очень симпатичны; все, что так или иначе связано с вами, привлекает меня. — Она дотронулась до его колена.
Никакая другая женщина не посмела бы этого сделать… Он тотчас позвал бы полицию. Но Элойз! Он дружески прикрыл ее руку своей.
— Я мало о ней знаю. Мне известно только, что у нее был ужасный роман с неким Демпси. Теперь, по-видимому, она живет нормально. Я всегда отчасти интересовался ее судьбой, писал ей письма, давал хорошие советы и посылал полезные книги. Я придерживаюсь того мнения, что молодая девушка скорее послушается совета мужчины, чем женщины. Когда, собственно, мы говорили о ней? Ах, да, вспомнил: во время последней встречи в моем доме… Мы беседовали о сути собственного «я».
— А какой у нее цвет лица — светлый или смуглый? — этим вопросом Элойз быстро и остроумно оградила себя от метафизики.
— К сожалению, не знаю. Незадолго до смерти моя тетя писала, что Диана забыла Демпси, но все же хотела бы иметь его фотокарточку… Демпси уже тоже успел умереть. Вам не приходило на ум, как странны взаимоотношения между жизнью и смертью?
— Бедная девушка! Я отдала бы многое, лишь бы хоть раз увидеть ее.
Гордон покачал головой и любезно улыбнулся.
— Не думаю, что это когда-нибудь произойдет.
Глава 3
Чейнэл Гарден — одна из тех незаметных улиц, которые нельзя отыскать без помощи жителей близлежащего района. Лишь полисмены знали, где она находится.
Мистер Гордон проживал там в угловом доме с садом, из-за чего, по-видимому, она и называлась «Гарден», так как других садов на улице не было. Да и он, собственно, не заслуживал такого названия, ибо был совсем невелик, Дом — последний по левой стороне, считая с Брок-стрит — был из красного кирпича. Окна большого рабочего кабинета Гордона пестрели разноцветным стеклом и походили на церковные.
В это святилище никто не смел заходить без особого приглашения хозяина. Тяжелая дубовая дверь была обита толстой материей, чтобы ни один звук не проникал внутрь в то время, как мистер Гордон изучал «Экономист» и «Страховое обозрение». С утра он читал «Таймс», но вечер посвящал социологическим наукам. Ницше был его любимым автором, и перед сном он брался за «Генеалогию морали».
Гордон вышел из авто, заплатил по таксе и дал шоферу десять процентов чаевых, что было им уже заранее высчитано с величайшей точностью (иногда, правда, он несколько ошибался, большей частью, в свою пользу). Он медленно поднялся по лестнице и открыл дверь. Это было частью ежедневного ритуала. Третнер взял его шляпу, палку и перчатки.
Гордон по обыкновению спросил:
— Есть для меня письма?
— Да, сэр, — как обычно ответил Третнер. — И… — он поперхнулся.
Но мистер Сэльсбери уже заметил четыре больших чемодана, занимавших почти всю прихожую.
— Что это означает? — спросил он пораженный.
— Сегодня после полудня приехала молодая барышня, сэр! — У слуги перехватило дыхание.
— Приехала… молодая барышня? — Какая барышня?
— Мисс Диана Форд, сэр!
Гордон наморщил лоб. Он где-то слышал это имя в связи с какими-то обстоятельствами. Форд… Форд… знакомая фамилия.
— Ага! Мисс Диана Форд из Австралии!
Его двоюродная сестра! Мистер Гордон снисходительно кивнул головой. Все Сэльсбери всегда были вежливыми людьми, и чувство гостеприимства в нем еще не заглохло.
— Передайте мисс Форд, что я вернулся и буду рад видеть ее в моем рабочем кабинете.
Лицо Третнера передернулось.
— Она уже там! Я предупредил ее, что никто не смеет заходить туда без вашего разрешения, но он не послушалась.
Гордон был недоволен. Хозяину всегда неприятно, когда его лишают возможности проявить свое гостеприимство и воспринимают его как право, а не как милость. Но мистер Сэльсбери не подал вида и только улыбнулся.
— Вот как? Мисс Форд приехала из Австралии и нельзя ожидать, чтобы она сразу освоилась с нашими правилами. Я сам пойду к ней.
Он постучал в дверь кабинета. Послышался голос: «Войдите!»
— Очень рад видеть тебя, дорогая кузина!
Он поискал ее взглядом, но не мог найти, пока из-за кресла у камина не высунулась белая ручка.
— Подойди поближе, Гордон!
Диана подскочила и бросилась ему навстречу.
Она была в шелковых чулках, так как сняла для удобства ботинки, и выглядела еще меньше, чем всегда. Гордон считал ее красивой и относился к ней так, как мог бы относиться к милому котенку. Появление Дианы забавляло его.
— Итак, моя милая барышня, — сказал он покровительственным тоном, — значит — мы приехали, не правда ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24