А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 


- Душевно рад, Хэл, - сказал Лопушок по-сиддийски. И перешел на американский: - Шалом. По какому счастливому случаю вы оказались, очутились здесь? Садитесь, располагайтесь. Не хотите ли, не желаете ли пить? Пейте, а я, пожалуй, уже воздержусь.
Хэл считал, что выглядит вполне беззаботно, но Лопушок, должно быть, учуял, что дело неладно.
- Что-нибудь не так? Чего зря время тратить?
- Да. Где можно достать бутылку?
- Вам надо, необходимо? Буверняк. Я вас проведу, провожу. В ближайшем кабаке собирается, толчется народ попроще. У вас будет случай, возможность воочию увидеть, обозреть ту часть общества, о которой вы, без сомнения, недостаточно, мало знаете.
Жуча вышел в гардеробную и вернулся с ворохом одежды. Застегнул на жирном брюшке широкий кожаный пояс, прицепил к нему ножны с короткой рапирой. Сунул за пояс револьвер. Накинул на плечи ядовито-зеленый плащ с черными оборками. На голову нахлобучил темно-зеленую шапочку с бутафорскими сяжками - символ принадлежности к клану Кузнечиков. Когда-то для жучей этого клана носить такой головной убор было первейшее дело. Но теперь клановая система выродилась, ее значение в быту упало, однако в делах политического свойства продолжало оставаться существенным.
- Я-то пью, я - то закладываю по делу, - пояснил Лопушок. - Будучи, являясь по специальности со страдалистом, общаюсь, нахожусь в контакте с душевно - и нервнобольными. Оказываю помощь, поддержку очень многим. Приходится бывать в их шкуре, коже, поскольку обязан испытать, изведать мир их чувств, восприятий. Потом я перебираюсь, переселяюсь из их шкуры в свою, дабы, чтобы объективно оценить, взвесить их трудности, проблемы. Вот этим, - он постучал себя по голове, - и этим, - он тронул себя за нос, - я делаюсь, становлюсь сперва как они, а потом как я сам, и временами удается, оказывается возможно кое-кому помочь выздороветь, прийти в норму.
Хэлу было известно, что имеет в виду Лопушок, когда касается своего носа. Он имеет в виду два исключительно чутких сяжка внутри своего похожего на пушечный снаряд носа-хобота, способных поставить полный диагноз. Запах жучиного пота говорит ему больше, чем внешний вид и речи пациента.
Лопушок провел Хэла в передний зал. Сообщил Внизуне, куда собрался, и они с чувством потерлись носами.
Вручил Хэлу маску жучиного образца, надел свою. Зачем, Хэл не спрашивал. Знал: по ночам весь город ходит в масках. Вещь полезная, оберегает от укусов множества всякой летучей нечисти. Но Лопушок объяснил, что дело не только в этом.
- Мы, люди из общества, надеваем их, когда ходим… Как бы это выразиться по-американски?
- У нас это называется «сламминг», - сказал Хэл. - Это когда человек из общества идет поразвлечься среди простонародья.
- «Слам-минг», - повторил Лопушок. - Обычно, когда я хожу, заглядываю в такие места, я маски не ношу, потому что хочу, имею намерение слиться с окружающими, а не посмеиваться, потешаться над ними в глубине души. Но нынче, поелику вы Безносый, извините, простите за это слово, я думаю, полагаю, вы отдохнете, расслабитесь в большей мере, если будете в маске.
Когда они оказались на улице, Хэл спросил:
- А зачем оружие?
- Да здесь-то в окрестностях не слишком опасно, но осторожность не помешает, не повредит. Помните, я вам говорил, рассказывал, когда мы были на руинах? На нашей планете насекомые развились, приспособились в гораздо большей степени, чем, насколько могу судить, представить себе по вашим словам, у вас. Вы слышали о паразитах и мимикрантах, которые проникают, пробираются в муравейники? Не-муравьях, которые прикидываются муравьями и нахлебничают у муравьев, прикрываясь сходством, живут в стенах муравейников и пожирают яйца и молодь? У нас происходит то же самое, анало-гичное, но жируют на нас. Прячутся по подвалам, по канализационным стокам, в дуплах, в норах под землей, а по ночам расползаются по городу. Вот поэтому в темное время суток мы детей на улицу не выпускаем. Хотя улицы хорошо освещены и охраняются, но слишком много укромных мест для засады в густой зелени.
Дорога вела через парк по аллейке, освещенной газовыми фонарями на высоких столбах. В Сиддо еще не перешли окончательно на электрическое освещение и в порядке вещей была чересполосица районов с лампами накаливания и кварталов с газовыми фонарями. Выйдя из парка на широкую улицу, Хэл своими глазами увидел причудливое оздвийское смешение старинной и новейшей культуры: повозки, запряженные здешними тягловыми животными, и колесницы с паровыми двигателями. Животные и механизмы передвигались по коротко подстриженной густой траве, которая пока выдерживала этот напор.
А здания так далеко отстояли одни от других, что вовсе не похоже было на крупный город. «Неуютно», - подумал Хэл. Налицо здешний избыток лебенсраума, жизненного пространства. Правда, население быстро растет, и широкие промежутки вскоре неизбежно заполнятся жилыми домами и общественными зданиями. В один прекрасный день на Оздве станет так же тесно, как и теперь на Земле.
И поправил себя: тесно-то тесно, но не жукам-кикиморам. Если «Гавриил» исполнит свое предназначение, туземцев заместят выходцы из Союза ВВЗ.
Нехорошо стало, и мысль пришла - антиистинная, само собой, - что дело задумано прегадкое. Какое право имеют существа с другой планеты лезть сюда и затевать истребление местных жителей?
Впередник объявил, что имеют. А имеют ли?
- Нам вон туда, - сказал Лопушок.
И указал на дом впереди. Трехэтажный, по виду немного похожий на зиккурат, с арочными спусками с верхних этажей до земли. Так жильцам удобнее. Во многих старых домах Сиддо, в том числе и в этом, внутренних лестничных клеток не было, жильцы попадали из квартир прямо на улицу и обратно именно благодаря таким ступенчатым арочным спускам.
Хотя дом был и старый, у кабака имелась на первом этаже вполне современная, большая и яркая электрифицированная вывеска над входной дверью.
- «Счастливый дол Каменюки», - перевел Лопушок затейливые письменные знаки.
Сам кабак был в полуподвале. Хэл последовал за жучей, стараясь потверже ступать по лесенке вниз, откуда тянуло спиртным духом. И остановился при входе.
Не меньше, чем сильный сивушный запах, досаждало уханье непривычной музыки и слитный, давящий гул голосов. Трудясь за шестиугольными столиками, жучи тянулись друг к дружке поверх объемистых оловянных кружек, силились перекричать шум и кричали сами. Кто-то невпопад размахивал руками, кто-то заводил здравицы, кто-то подпевал. Прошмыгнула официантка с полотенцем - стол вытереть. Пригнулась - и получила звонкий шлепок по заду от жизнерадостного, зеленорожего, пузатого жучи. Его компания дружно загоготала, разинув четверогубые рты. Официантка тоже захохотала, что-то сказала толстяку, видно, так отбрила, что народ за соседними столиками радостно взревел.
На возвышении в конце зала пятеро виртуозов лабали что-то быстрое и диковатое. Три инструмента напомнили Хэлу земные: арфу, трубу и барабан. Четвертый лабух сам звуков не издавал, а то и дело суковатым дрючком терзал запертую в клетке тварь, похожую на саранчука, но размером с крысу. Понукаемая букаха расправляла надкрылья поверх задних ног и, четырехкратно стрекотнув, длинно и пронзительно взвизгивала пилой так, что челюсти сводило.
Пятый виртуоз накачивал мехами пузырь с тремя короткими тонкими дудками. Дудки оглушительно верещали.
Оказалось, что Лопушок кричит.
- Не примите, не сочтите этот гвалт за нашу типичную музыку. Это дешевая халтура для простонародья. Вот на днях приглашу, отведу вас на сим фонический концерт, и вы сами убедитесь, услышите, что такое наша лучшая музыка.
Жуча провел человека через зал в один из кабинетиков за портьерами, они тянулись вдоль трех стен. Сели. Подбежала официантка. Лоб и носище хоботом у нее лоснились от пота.
- Пока не принесут, не подадут, не снимайте маски, - сказал Лопушок. - Подадут - мы задернем занавеску, и тогда воля ваша.
Официантка что-то произнесла по-жучиному.
Лопушок, изображая любезного хозяина, повторил по-американски:
- Пиво, вино или таракановка. Лично я в рот не беру ни первого, ни второго. Это для-а… бабья и малолеток.
Не ударять же в грязь лицом! И Хэл с напускной лихостью объявил:
- Само собою, третье.
Лопушок показал два пальца. Официантка мигом доставила две здоровенные кружки. Жуча потянулся носищем к кружке и шумно принюхался. Зажмурился от удовольствия, поднял кружку и надолго присосался. Наконец отставил посудину, утробно рыгнул, причмокнул губами. И промычал:
- Глотнул с приветом - икнул с ответом.
Хэла чуть не вывернуло. В детстве за неумение сдерживать отрыжку драли его много раз и без пощады.
- Хэл, а вы-то что не пьете, не опрокидываете? - удивился Лопушок.
Ярроу убитым голосом произнес:
- Дамифино.
То есть по-сиддийски: «Авось, не повредит».
И хлебнул.
Пламя хлынуло вниз по глотке, как вулканическая лава. И что твой вулкан, взорвался Хэл. Со всхрапом, со взвизгом. Водка прыснула изо рта и смешалась с брызнувшими из зажмуренных глаз слезами.
- Хороша, - преспокойно сказал Лопушок.
- Хороша, - еле выдавил Хэл. Глотка горела, спасу нет. Большую часть жижи он выплюнул, но сколько-то все же попало внутрь и почему-то в ноги, и оттуда пошел ходить враскачку горячий приливной вал, будто в голове закружила невидимая луна, изнутри колотя и обдирая череп.
- Еще по разу.
Со вторым заходом Хэл справился лучше, по крайней мере, внешне - не кашлял, не прыснул изо рта. Кишки скрутило - испугался, что осрамится. Несколько раз судорожно вздохнул и понял: водка вроде бы осталась внутри. И тут как стебанет отрыжка! Огненная лава взмыла в глотку - не остановить.
- Извините, - пробормотал он, залившись краской.
- А за что? - спросил Лопушок.
Определенно, ничего смешнее Хэл в жизни не слыхал. Рассмеялся во всю глотку и еще раз потянул из кружки. Чем быстрее с ней будет покончено, тем раньше будет куплена бутылка для Жанетты, тем скорее он вернется домой - и хоть остаток ночи, а все равно достанется ему.
Когда в кружке осталось около половины, дошло, что Лопушок почему-то невнятно и издалека, будто с того конца длинного туннеля, спрашивает, не желательно ли Хэлу глянуть, как изготовляется спиртное.
- Буверняк, - сказал Хэл.
Встал, но, чтобы устоять, пришлось хвататься за край столешницы. А жуча бубнил:
- Маску наденьте. Интерес к землянам все еще силен. Неохота весь вечер отвечать на вопросы. Еще пристанут, чтобы мы пили с ними за компанию.
Протиснувшись сквозь шумное сборище, вошли в заднюю комнату. Лопушок повел рукой.
- Глядите, смотрите! Это кесарубу.
Хэл глянул. Если бы все запреты оставались при нем, его кубарем выкинуло бы отсюда. Но их частично смыло спиртным потопом, а вот любопытство - любопытство осталось.
На стуле боком к столу сидела тварь, которую на первый взгляд можно было принять за жука-кикимору. Тот же белесый вихор, та же лысая башка, те же носище и четверогубый рот. То же округлое туловище и то же непомерное брюхо, что у некоторых оздвийцев.
Но если вглядеться, то при ярком свете голой лампочки под потолком было видно, что у твари - светло-зеленого оттенка жесткий хитиновый покров. Из-под длинного плаща торчали голые руки и ноги. Не гладкой кожей покрытые, а членистые, с перехватами, с изломами, как железные печные трубы.
Лопушок заговорил с тварью. Кое-какие слова Хэл понял, остальные угадал.
- Утютю, это мистер Ярроу. Утютю, скажи: «Здравствуйте, мистер Ярроу».
На Хэла уставились огромные голубые глазища. От жучьих почти не отличить, но уж вовсе нечеловеческие, в высшей степени насекомоподобные.
- Здравствуйте, мистер Ярроу, - будто попугай, проскрипел Утютю.
- Скажи мистеру Ярроу: «Какая чудная ночка!»
- Какая чудная ночка, мистер Ярроу!
- Скажи: «Утютю очень рад вас видеть!»
- Утютю очень рад вас видеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28