А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Я пришел к выводу, что мне это совсем не нравится.
Подтянув к себе телефон, я взглянул на номер извещения и набрал его. Мне ответили, что посылку могут доставить прямо сейчас. Я сказал, что буду ждать.
Начинало смеркаться. Шум уличного движения чуть стих, и входящий в раскрытые окна теплый воздух нес с собой скучный пыльный запах конца трудового дня, запах выхлопных газов и отраженного от горячих стен и тротуаров солнца, слабый запах пищи из тысяч ресторанчиков и спускающийся с холмов Голливуда тонкий — доступный только обладающему нюхом охотничьей собаки — особый аромат, который издают в жару эвкалипты.
Я сидел и курил. Через десять минут в дверь постучали. Я открыл, и мальчик в форменной фуражке вручил мне маленький квадратный пакетик. Я дал мальчику десять центов и послушал, как он беззаботно насвистывает по дороге к лифту.
Мои имя и адрес на пакетике были написаны чернилами — очень аккуратными печатными буквами. Я разрезал веревочку, развернул тонкую коричневую бумагу и обнаружил под ней дешевую картонную коробочку со штемпелем «Сделано в Японии». В такую коробочку в какой-нибудь японской лавочке вам упакуют резную фигурку животного или камешек нефрита. Крышка была пригнана очень плотно.
Стянув крышку и сняв сверху бумажную салфетку и кусочек ваты, я обнаружил в коробочке золотую монету размером приблизительно с полдоллара, ярко сверкающую, будто ее только что отчеканили.
На одной ее стороне был изображен орел с распростертыми крыльями, щитом вместо груди и инициалами «Е.Б.» на левом крыле. Орел был заключен в круг, а между окружностью и гладкой необработанной кромкой монеты была надпись: «E PLURIBUS UNUM» и внизу год 1787.
Я положил монету на ладонь. Монета была холодная и тяжелая, и я почувствовал, как влажна моя ладонь под ней. На другой стороне монеты было изображено солнце — восходящее или заходящее — над острой вершиной горы и вокруг — два венка, похоже, из дубовых листьев, один в другом; еще какая-то надпись по-латыни и внизу имя: «Брэшер».
Это был дублон Брэшера.
Больше ни в коробочке, ни на бумаге ничего не было. Печатный шрифт ничего не говорил мне. Я не знал никого, кто бы таким пользовался.
Наполовину наполнив кисет табаком, я завернул монету в салфетку, перехватил сверточек резинкой и сунул его в кисет, после чего наполнил последний табаком доверху. Затем застегнул молнию и сунул кисет в карман. Запер надписанную оберточную бумагу, веревочку и коробочку в шкаф для хранения документов, сел за стол и набрал номер офиса Элиши Морнингстара. На другом конце провода телефон прозвонил восемь раз, мне никто не ответил. Собственно, я так и предполагал. Повесив трубку, я поискал имя Элиши Морнингстара в справочнике, но его домашнего телефона там не было.
Достав из стола заплечную кобуру, я пристегнул ее, сунул туда автоматический кольт тридцать второго калибра, надел шляпу и пиджак, закрыл окна, убрал виски в стол, погасил свет и уже открыл дверь офиса, когда зазвонил телефон.
Звонок как звонок, но мне почудилось в нем что-то зловещее. Я замер в напряженном ожидании, растянув губы в кривой ухмылке. За закрытыми окнами сияли неоновые огни. Воздух был абсолютно неподвижен, в коридоре стояла мертвая тишина. Телефон в темноте звонил громко и мерно.
Я вернулся в кабинет, оперся о стол и поднял трубку. В ней послышался щелчок, потом гудок — и больше ничего. Я нажал на рычаг и так и продолжал стоять в темноте, держа в одной руке трубку, а другой — нажимая на рычаг. Я и сам не знал, чего жду.
Телефон зазвонил снова. Я легонько откашлялся и приложил трубку к уху, ничего не говоря.
Так мы и молчали — оба — отделенные друг от друга, может быть, милями; мы оба дышали осторожно, напряженно вслушиваясь, но не слышали ничего — даже дыхания.
Потом, спустя, как мне показалось, очень продолжительное время, в трубке послышался тихий отдаленный шепот: кто-то невнятно и без всякого выражения произнес: «Плохи твои дела, Марлоу».
Потом снова послышался щелчок и гудок. Я повесил трубку и вышел из офиса.
13
Я выехал из Сансет, немного покрутился по улицам и, так и не решив, следит ли кто-нибудь за мной, остановился у аптеки, чтобы позвонить оттуда. Зайдя в будку, я опустил десять центов в прорезь аппарата и спросил у телефонистки код Пасадены.
— Дом миссис Мердок, — ответил холодный, высокомерный голос.
— Это Филип Марлоу. Миссис Мердок, пожалуйста.
Мне было велено подождать. Потом нежный и очень чистый голос сказал:
— Мистер Марлоу? Миссис Мердок сейчас отдыхает. Вы хотите что-нибудь передать?
— Вам не следовало говорить ему.
— Я… кому?..
— Чокнутому малому, в чьи носовые платки вы рыдаете.
— Как вы смеете?!
— Мило, — сказал я. — Теперь попросите к телефону миссис Мердок. Это необходимо.
— Хорошо. Я попробую.
Я долго ждал. Ее надо было поднять и подложить ей под спину гору подушек, и вытащить из ее грубой серой лапы бутылку вина, и поднести телефон… На другом конце провода кто-то откашлялся. Звук был похож на грохот товарного поезда в гулком тоннеле.
— Миссис Мердок у телефона.
— Вы можете опознать принадлежащий вам предмет, о котором мы говорили сегодня утром, миссис Мердок?
— Э-э… а что, есть какие-то похожие на него?
— Должны быть. Десятки, сотни, насколько мне известно. Во всяком случае, десятки. Где они, я, конечно, не знаю.
Она покашляла.
— Я не настолько разбираюсь в этом. Вряд ли я смогу опознать его. Но в данных обстоятельствах…
— Я как раз об этом, миссис Мердок. Опознать предмет совершенно необходимо.
— Так. Вам что, известно, где он находится?
— Морнингстар говорит, что видел его и ему предлагали его купить, как вы и подозревали. Но покупать старик не стал. Он утверждает, что приходила женщина. Это, правда, ничего не значит, потому что Морнингстар дал очень подробный словесный портрет некоего субъекта — либо полностью выдуманный, либо относящийся к кому-то, кого Морнингстар знает довольно близко. Но, возможно, действительно приходила не женщина.
— Понятно. Но теперь это не важно.
— Неважно?
— Да. У вас есть еще что-нибудь?
— Еще один вопрос. Вам знаком светловолосый молодой человек по имени Джордж Ансон Филипс? Довольно плотный, в коричневом костюме с яркой ленточкой. Сегодня он был одет именно так. Представляется частным детективом.
— Нет. Почему он должен быть мне знаком?
— Не знаю. Он регулярно появляется в поле моего зрения. Думаю, это он пытался продать вышеуказанный предмет. После того как я вышел от Морнингстара, тот пытался дозвониться этому Ансону. Я прозмеился обратно в контору старика и подслушал.
— Вы — что?
— Прозмеился.
— Пожалуйста, посерьезней, мистер Марлоу. Еще что-нибудь?
— Да. Я согласился заплатить Морнингстару тысячу долларов за возвращение… э-э… означенного предмета. Он сказал, что сможет его выторговать за восемьсот…
— А где вы рассчитывали достать деньги, позвольте поинтересоваться?
— Ну, это я так, к слову. Старик Морнингстар — хитрая бестия и понимает только такой язык. И потом у вас вполне могло бы возникнуть желание раскошелиться. Уговаривать вас я не собираюсь. Вы всегда можете обратиться в полицию. Но если по какой-то причине вы туда обращаться не хотите, то это, вероятно, единственный путь, каким можно вернуть похищенное. То есть выкупить его.
Я бы, наверно, еще долго нес что-то в том же духе, сам толком не понимая, что именно я пытаюсь втолковать собеседнице, если бы она не оборвала меня, отрывисто пролаяв:
— Это все теперь совершенно неважно, мистер Марлоу. Я решила закрыть дело. Монету мне вернули.
— Минуточку, не вешайте трубку.
— Я положил трубку на полочку, открыл дверь будки, высунул оттуда голову и набрал полную грудь того, что предлагается в аптеках в качестве воздуха. Никто не обратил на меня никакого внимания. Напротив меня за прилавком аптекарь в бледно-голубой куртке болтал с посетителями. Помощник аптекаря мыл склянки у фонтанчика. Две девочки в брюках толклись у игрового автомата. Высокий субъект в черной рубашке и бледно-желтом шарфике рылся в журналах на столике. Он не был похож на гангстера.
Я закрыл дверь будки, поднял трубку и сказал:
— Крыса грызла мою ногу. Но уже все в порядке. Значит, вам ее вернули? Вот как. И каким же образом?
— Надеюсь, вы не слишком разочарованы, — прогремел решительный баритон миссис Мердок. — Я могу объяснить вам ситуацию, могу — не объяснять. Позвоните-ка мне завтра утром. Поскольку я не намерена продолжать следствие, в качестве платы вам остается выданный аванс.
— Я вас правильно понял? — спросил я. — Вам действительно вернули монету… или просто обещали вернуть?
— Конечно, вернули. И я уже устала. Так что, если вы…
— Минуточку, миссис Мердок. Все не так просто, как вам кажется. Происходят странные вещи.
— Вот завтра вы мне о них и расскажите, — отрубила она и повесила трубку.
Я вывалился из будки и стал прикуривать сигарету непонятно чьими толстыми неловкими пальцами. И пошел к прилавку. Аптекарь был уже один. Сосредоточенно сдвинув брови, он затачивал перочинным ножом карандаш.
— У вас славный, остро заточенный карандашик, — громко сообщил я ему.
Он взглянул на меня — несколько удивленно. Девочки у игрального автомата взглянули на меня — несколько удивленно. Я подошел к висевшему над прилавком зеркалу и взглянул в него — несколько удивленно.
Я опустился на стул и сказал:
— Двойной виски, неразбавленный.
— Извините, сэр, — все так же удивленно сказал аптекарь, — но здесь не бар.
— Да, да, — согласился я. — То есть, конечно же, нет. Я только что пережил сильное потрясение. И несколько не в себе. Чашечку кофе, пожалуйста, послабее. И кусочек черствого хлеба с тонким ломтиком ветчины. Впрочем, нет. Все-таки лучше не есть. Пока что. Всего хорошего.
Я встал со стула и прошагал к двери в тишине, громкой, как спущенная по металлическому желобу тонна угля.
Человек в черной рубашке с желтым шарфиком ухмылялся мне из-за «Нью-Рипаблик».
— Бросьте эту дрянь и вгрызайтесь во что-нибудь более солидное, типа комиксов, — посоветовал я ему просто из дружеских соображений.
Я вышел. За моей спиной кто-то сказал:
— В Голливуде их полно.
14
Поднявшийся ветер был сух и упруг; он раскачивал верхушки деревьев и подвесные фонари, отчего по стенам домов черные тени оползали медленно, как лава по склону вулкана.
Ломбард находился на Санта-Моника около Уилкокса — в тихом старомодном местечке, омываемом спокойными волнами времени. В его витрине выставлены вещи — от набора мормышек для форели в плоской деревянной коробочке до портативного органа, от складной детской коляски до фотоаппарата с четырехдюймовым объективом, от перламутрового лорнета в выцветшем бархатном футляре до несамовзводного кольта сорок четвертого калибра.
Я зашел в ломбард, над моей головой звякнул колокольчик. В глубине помещения кто-то завозился, высморкался, потом раздались шаги.
За прилавком появился старый в черной ермолке еврей и предупредительно улыбнулся мне.
Я вынул кисет, достал оттуда дублон Брэшера и положил его на прилавок. Рядом с прилавком было огромное окно, и я чувствовал себя совершенно голым. Никаких тебе потайных комнаток с резными плевательницами ручной работы и наглухо закрывающимися дверями.
Еврей взял монету и взвесил ее на ладони.
— Золото? Из фамильных тайников, а? — Он подмигнул.
— Двадцать пять, — сказал я. — Жена и детки просят хлеба.
— О, это ужасно. Золото, судя по весу. Только золото или, может быть, платина. — Он небрежно бросил монету на чашечку весов.
— Золото, да, — кивнул он. — Так десять долларов берете?
— Двадцать пять.
— За двадцать пять что я с ней буду делать? Продам или как? За те пятнадцать долларов, на которые может потянуть это золото? О'кей, пятнадцать.
— У вас надежный сейф?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31