Многочисленные входы и выходы из дворца
перекрывали бойцы "Зенита".
На выездах главу государства сопровождали все одиннадцать его
охранников. Впереди ехал и расчищал путь Юрий Изотов, за ним в
бронированном "мерседесе", за рулем которого был Анатолий Гречишников, -
Бабрак, следом все остальные.
Каждый выезд требовал полной мобилизации сил и возможностей охраны.
Движение на магистралях Кабула практически не регулировалось, полиция о
маршруте кортежа ничего не знала, да если бы и знала, вряд ли бы могла
что-либо предпринять. Улицы столицы многолюдны, много бронетехники -
танков, боевых машин пехоты, бронетранспортеров.
Изотов так вспоминает первые выезды Бабрака. "Еду впереди, кулак
показываю в окно и пру на танк. Другого выхода нет. Смотришь,
отворачивает. Не выбежишь, не объяснишь каждому, что глава государства
едет. Правда, потом гвардию стали выставлять на посты по маршругу. Но на
них надежды не было. Надеялись только на себя".
Хотел бы подчеркнуть эти слова, так как через несколько лет Кармаль
на вопрос советского корреспондента, не смущало ли его, руководителя
суверенного государства, что помещения дворца (а значит, и он сам)
находились под контролем специальной охраны КГБ, ответит: "Я много раз
возмущался по этому поводу"
А вот у руководителей той самой "специальной охраны" иное мнение.
Валентин ШЕРГИН:
- Отношения с Бабраком сложились самые добрые, совсем не такие, как у
службы безопасности с охраняемым, а скорее, как у соратников. Мы были
рядом с ним всегда, в самые трудные дни. 14 декабря, по тревоге, почти на
руках выносили их всех из капониров, сажали в самолет.
В феврале, когда в городе было неспокойно - жгли машины, обстреляли
наше посольство, убили несколько советских граждан, а оппозиция, собрав
под зеленое знамя ислама тысячи людей, двинула их на дворец Арк, - готовы
были умереть, защищая Бабрака.
В день празднования Саурской революции на трибуне за спиной Кармаля
стоял наш Володя Тарасенко. Мы отдали ему бронежилет. И случись покушение
- нет сомнений, Володя пожертвовал бы собой. У него и задача была: если
что - закрываешь собой Бабрака.
Все это Кармаль видел, понимал и отвечал теплом и благодарностью.
23 февраля у Юры день рождения. Помню, его поздравить пришел весь
Ревсовет: Бабрак, Анахита, Нур, Глябзой... А когда Анахита возвратилась из
долгой зарубежной поездки, на аэродром от всех нас поехал встречать ее
Изотов. Он привез огромный букет роз, но подойти не решался: там, впереди,
стояли руководители государства, посол Табеев. Словом, официальная
церемония. И вдруг Анахита видит его в толпе, отталкивает Табеева и с
криком: "Юра!" - бросается к Изотову.
На следующий день нас вызвал к себе и "пропесочил" генерал Иванов: вы
что там себе позволяете?..
Думаю, если бы мы были просто наемными охранниками, к нам не
относились бы с такой теплотой и уважением.
А потом ведь не надо забывать, что группа улетала на неделю, из этого
расчета взяли и пищу, и одежду, в Союзе остались неотложные дела.
Головатов учился в институте физкультуры, у него "горели" госэкзамены, у
другого - учеба в школе КГБ, у третьего еще что-то. У всех на Родине
остались семьи, дети. Да и к тому же мы не "девятка", не специалисты по
охране руководителей, потому просили нас заменить. По этому поводу я
звонил генералу Бесчастнову, написал рапорт. Нам несколько раз назначали
отъезд, но всякий раз откладывали по просьбе Бабрака.
Последний срок был в феврале. Мы, что называется, упаковали чемоданы,
собрали сувениры, попрощались, но вновь обострилась обстановка и Кармаль
наотрез отказался нас отпустить. Сказали так: остаетесь до мая. Но, увы,
прошел май - а мы по-прежнему несли свою нелегкую службу.
В последний день июня в нашу честь устроили прощальный банкет, на
котором присутствовали посол Табеев, генерал Иванов, нас одиннадцать
человек и почти все высшее афганское руководство. А 1 июля мы покинули
Кабул. Юрий ИЗОТОВ:
- Каждый из одиннадцати наших ребят был готов закрыть собой Бабрака.
Скажу о себе: я всегда находился в таком месте, откуда смог бы в считанные
секундыуспеть добраться до Бабрака и заслонить его. В подобных ситуациях
оружием пользоваться сложно и поэтому главное - постоянно держать
кратчайшее расстояние между собой и им. Думаю, мне это удавалось.
Как-то Бабрак присутствовал на партийном собрании в театре. Нас
предупредили накануне: готовится террористический акт. Представляете наше
состояние. Мы, конечно, подняли на ноги национальную гвардию, сами сели в
зале, чтобы контролировать ситуацию.
Начинается собрание. Бабрак выходит к трибуне и в зале неожиданно
гаснет свет. Следующее действие, которое я ожидал, - взрыв гранаты. Этого,
к счастью, не произошло. Но тем не менее пришлось его окружить, закрыв
собой, увести за кулисы.
Были, конечно, и другие острые моменты. На параде, посвященном
празднику революции, на противоположной от трибуны стороне улицы, на крыше
дома, вдруг появляются вооруженные люди. Мы придвигаемся к Бабраку. Нервы
напряжены до предела.
Оказывается, национальные гвардейцы проявили инициативу. Вот только
их командир забыл об этом нас предупредить.
А вообще новая национальная гвардия, которую набрали из партийных
активистов, была очень слабо подготовлена. Кармаль как-то даже просил
меня, чтобы я научил их чему-то, провел занятия. Бабрак доверял нам
больше, чем любому афганцу. Вот такие полярные мнения. Где истина? Не
берусь судить. Констатирую только факты, а уж читатель пусть сам сделает
выводы.
...С возвращением подразделения Шергина, казалось бы, афганская
эпопея для группы "А" завершилась. Тем более, дома своих дел оказалось
невпроворот - открывалась Московская Олимпиада. Еще свеж был в памяти
Мюнхен, захват и зверский расстрел палестинскими террористами израильской
борцовской команды. Ничего подобного Советский Союз допустить не мог. И
потому уже на следующий день после прилета группу Шергина вызвал к себе
начальник Управления генерал Бесчастнов. Он поблагодарил за службу, а
потом сказал:
- Сынки, денек отдохните, а 4 июля все на обеспечение безопасности
Олимпиады.
Семь месяцев находились они вдали от дома, от семьи. Один день - с
семьей, и вновь в казарму. Иного было не дано. Группа антитеррора снова
шла в бой.
Романов сидел, как оглушенный. Анонимка. Грязная анонимка. Генерал
Бесчастнов зачитывал отрывки. Боже мой, в чем только его не обвиняли! В
мародерстве, в воровстве, в том, что Карпухин и Берлев грабили убитых, а
деньгами делились с ним. Ну а он их, конечно же, прикрывал.
- Вот такие пироги, - грустно сказал Бесчастнов, укладывая анонимку в
конверт.
Если бы увидел сейчас Романова его друг, боксер Глеб Толстиков, он
безошибочно определил бы: "Нокдаун, поплыл Миша".
Михаил пытался прийти в себя. Как же так, он всегда держал удар.
Жизнь не раз била жестоко, больно. Но тут совсем иное: удар бандитский,
из-за угла... А ведь было предчувствие. Было, черт возьми. Многое
переменилось в жизни после афганской командировки.
В группе появились люди, которых связывала война, боевое дело, смерть
товарищей. Ну и что? Они разве требуют для себя каких-то поблажек, особого
отношения, льгот? Нет, и быть того не может. На учениях, занятиях всегда
впереди, дисциплина отменная, ну а то, что недовольны придирками, так кто
ж станет рукоплескать странному требованию вернуть спорткостюмы,
изодранные в бою и промокшие от крови. В Кабуле они и бросили эти
злосчастные костюмы. До того ли было. Оказалось - казенное имущество, хоть
назад за ними в Кабул беги.
Но дело, конечно, не в придирках. Все значительно серьезней. Кто-то
не может смириться с мыслью, что Миша Романов, всегонавсего майор, и вдруг
Герой Советского Союза. Ну, взяли они этот дворец, взяли... А что было
потом?
Вот потом и начинается самое интересное - оказывается, стали
обшаривать мертвых, грабить, мародерствовать. Под шумок, так сказать. И
Романов, как командир, потакал, закрывал глаза. Значит, и у самого рыльце
в пуху. Какой же он после этого герой? Да его не награждать, а судить
надо.
"Судить, - усмехнулся про себя Михаил мелькнувшей безумной мысли, -
это, пожалуй, самый лучший выход. Костью в горле стал Романов".
- Михаил, ты особо гриву не опускай, - сказал Бесчастнов. - Не верю я
тут ни одному слову.
И Алексей Дмитриевич постучал для убедительности по конверту. Романов
горько покачал головой.
- Андропов тоже не верит, - продолжал генерал. - Приказал найти
анонимщика. Назначены следователи. Будешь идти от меня, зайди к ним.
Михаил Михайлович покинул кабинет Бесчастнова. На белый свет глядеть
не хотелось. Уехать бы куда-нибудь в тайгу, в пустыню. Кто же это мог?
Перебирал фамилии, лица. Он никого не подозревал. Страшно об этом было
подумать. Все вместе шли в бой, на смерть. Вспомнился Валера Емышев,
приткнувшийся в уголке у стенки с оторванной рукой, в кровавых бинтах,
вспомнился Леша Баев, с простреленной шеей, Паша Климов на носилках.
Нет, ни в ком из этих людей он не мог сомневаться. И все-таки
анонимка существует. Кто-то же настрочил. Ее уже прочли Андропов,
зампреды, Бесчастнов, стало известно в других подразделениях комитета.
Люди разные. Те, кто был рядом, знают правду. А те, кто не был?
Некоторые уже шарахаются, руку подать боятся. Еще бы: мародер!
Романов, наконец, нашел нужный кабинет. Ну вот, теперь его допросят.
И хоть сказал Бесчастнов, якобы, комиссия создана, чтобы найти анонимщика,
Михаил Михайлович понимал, сначала ему самому надо отмыться. А анонимщик?
Где он, кто он? Найдут - не найдут.
Постучал в дверь кабинета. Вошел. За столом сидел угрюмый мужчина.
Кивнул: присаживайтесь.
- Та-ак, - сказал следователь и вытащил из ящика стола какуюто папку,
- майор Романов Михаил Михайлович...
Давненько его так официально не величали. В последний раз генерал
Дроздов из дворца по радио докладывал Москве, мол, майор такой-то,
фамилия, имя, отчество, командир группы - возглавил, обеспечил, увлек
личным примером. Правда, тогда его имя звучало в другом контексте, рядом
со званием Героя Советского Союза.
"Какая короткая у нас дистанция от Героя до преступника", - подумал
вдруг Романов.
- Неприятно все это, Михаил Михайлович, - посочувствовал следователь,
- но что делать...
- Да ладно, понимаю, не первый год в комитете работаю.
- Ну тогда припомните: как в кармане у Балашова оказалось пять тысяч
афганей? Имел место такой факт, вам он известен?
Аноним знал и это? Сколько же человек знало о деньгах - трое,
четверо, ну пятеро самое большее. Хотя он не прятал их, получил под
расписку в посольстве на всю группу, передал Балашову. Потратить не
успели, некогда было. Оказывается, их так и нашли целехонькими - пачку
новых купюр в грязном, окровавленном комбинезоне Балашова. Забыл о них
Олег. После боя сбросил "робу", а о деньгах и не вспомнил. Хотя были это
их кровные афгани, специально выданные на карманные расходы, а не
мародерские, ворованные. Но слушок покатился: нашли, мол, пачки денег,
распиханные по карманам. Следователь что-то пометил в деле и задал новый
вопрос:
- Михаил Михайлович, возвращались вы из Афганистана во Внуково?
- Да...
Это он помнил хорошо. К посадке во Внуково уже пришел в себя,
страшные почечные боли немного затихли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
перекрывали бойцы "Зенита".
На выездах главу государства сопровождали все одиннадцать его
охранников. Впереди ехал и расчищал путь Юрий Изотов, за ним в
бронированном "мерседесе", за рулем которого был Анатолий Гречишников, -
Бабрак, следом все остальные.
Каждый выезд требовал полной мобилизации сил и возможностей охраны.
Движение на магистралях Кабула практически не регулировалось, полиция о
маршруте кортежа ничего не знала, да если бы и знала, вряд ли бы могла
что-либо предпринять. Улицы столицы многолюдны, много бронетехники -
танков, боевых машин пехоты, бронетранспортеров.
Изотов так вспоминает первые выезды Бабрака. "Еду впереди, кулак
показываю в окно и пру на танк. Другого выхода нет. Смотришь,
отворачивает. Не выбежишь, не объяснишь каждому, что глава государства
едет. Правда, потом гвардию стали выставлять на посты по маршругу. Но на
них надежды не было. Надеялись только на себя".
Хотел бы подчеркнуть эти слова, так как через несколько лет Кармаль
на вопрос советского корреспондента, не смущало ли его, руководителя
суверенного государства, что помещения дворца (а значит, и он сам)
находились под контролем специальной охраны КГБ, ответит: "Я много раз
возмущался по этому поводу"
А вот у руководителей той самой "специальной охраны" иное мнение.
Валентин ШЕРГИН:
- Отношения с Бабраком сложились самые добрые, совсем не такие, как у
службы безопасности с охраняемым, а скорее, как у соратников. Мы были
рядом с ним всегда, в самые трудные дни. 14 декабря, по тревоге, почти на
руках выносили их всех из капониров, сажали в самолет.
В феврале, когда в городе было неспокойно - жгли машины, обстреляли
наше посольство, убили несколько советских граждан, а оппозиция, собрав
под зеленое знамя ислама тысячи людей, двинула их на дворец Арк, - готовы
были умереть, защищая Бабрака.
В день празднования Саурской революции на трибуне за спиной Кармаля
стоял наш Володя Тарасенко. Мы отдали ему бронежилет. И случись покушение
- нет сомнений, Володя пожертвовал бы собой. У него и задача была: если
что - закрываешь собой Бабрака.
Все это Кармаль видел, понимал и отвечал теплом и благодарностью.
23 февраля у Юры день рождения. Помню, его поздравить пришел весь
Ревсовет: Бабрак, Анахита, Нур, Глябзой... А когда Анахита возвратилась из
долгой зарубежной поездки, на аэродром от всех нас поехал встречать ее
Изотов. Он привез огромный букет роз, но подойти не решался: там, впереди,
стояли руководители государства, посол Табеев. Словом, официальная
церемония. И вдруг Анахита видит его в толпе, отталкивает Табеева и с
криком: "Юра!" - бросается к Изотову.
На следующий день нас вызвал к себе и "пропесочил" генерал Иванов: вы
что там себе позволяете?..
Думаю, если бы мы были просто наемными охранниками, к нам не
относились бы с такой теплотой и уважением.
А потом ведь не надо забывать, что группа улетала на неделю, из этого
расчета взяли и пищу, и одежду, в Союзе остались неотложные дела.
Головатов учился в институте физкультуры, у него "горели" госэкзамены, у
другого - учеба в школе КГБ, у третьего еще что-то. У всех на Родине
остались семьи, дети. Да и к тому же мы не "девятка", не специалисты по
охране руководителей, потому просили нас заменить. По этому поводу я
звонил генералу Бесчастнову, написал рапорт. Нам несколько раз назначали
отъезд, но всякий раз откладывали по просьбе Бабрака.
Последний срок был в феврале. Мы, что называется, упаковали чемоданы,
собрали сувениры, попрощались, но вновь обострилась обстановка и Кармаль
наотрез отказался нас отпустить. Сказали так: остаетесь до мая. Но, увы,
прошел май - а мы по-прежнему несли свою нелегкую службу.
В последний день июня в нашу честь устроили прощальный банкет, на
котором присутствовали посол Табеев, генерал Иванов, нас одиннадцать
человек и почти все высшее афганское руководство. А 1 июля мы покинули
Кабул. Юрий ИЗОТОВ:
- Каждый из одиннадцати наших ребят был готов закрыть собой Бабрака.
Скажу о себе: я всегда находился в таком месте, откуда смог бы в считанные
секундыуспеть добраться до Бабрака и заслонить его. В подобных ситуациях
оружием пользоваться сложно и поэтому главное - постоянно держать
кратчайшее расстояние между собой и им. Думаю, мне это удавалось.
Как-то Бабрак присутствовал на партийном собрании в театре. Нас
предупредили накануне: готовится террористический акт. Представляете наше
состояние. Мы, конечно, подняли на ноги национальную гвардию, сами сели в
зале, чтобы контролировать ситуацию.
Начинается собрание. Бабрак выходит к трибуне и в зале неожиданно
гаснет свет. Следующее действие, которое я ожидал, - взрыв гранаты. Этого,
к счастью, не произошло. Но тем не менее пришлось его окружить, закрыв
собой, увести за кулисы.
Были, конечно, и другие острые моменты. На параде, посвященном
празднику революции, на противоположной от трибуны стороне улицы, на крыше
дома, вдруг появляются вооруженные люди. Мы придвигаемся к Бабраку. Нервы
напряжены до предела.
Оказывается, национальные гвардейцы проявили инициативу. Вот только
их командир забыл об этом нас предупредить.
А вообще новая национальная гвардия, которую набрали из партийных
активистов, была очень слабо подготовлена. Кармаль как-то даже просил
меня, чтобы я научил их чему-то, провел занятия. Бабрак доверял нам
больше, чем любому афганцу. Вот такие полярные мнения. Где истина? Не
берусь судить. Констатирую только факты, а уж читатель пусть сам сделает
выводы.
...С возвращением подразделения Шергина, казалось бы, афганская
эпопея для группы "А" завершилась. Тем более, дома своих дел оказалось
невпроворот - открывалась Московская Олимпиада. Еще свеж был в памяти
Мюнхен, захват и зверский расстрел палестинскими террористами израильской
борцовской команды. Ничего подобного Советский Союз допустить не мог. И
потому уже на следующий день после прилета группу Шергина вызвал к себе
начальник Управления генерал Бесчастнов. Он поблагодарил за службу, а
потом сказал:
- Сынки, денек отдохните, а 4 июля все на обеспечение безопасности
Олимпиады.
Семь месяцев находились они вдали от дома, от семьи. Один день - с
семьей, и вновь в казарму. Иного было не дано. Группа антитеррора снова
шла в бой.
Романов сидел, как оглушенный. Анонимка. Грязная анонимка. Генерал
Бесчастнов зачитывал отрывки. Боже мой, в чем только его не обвиняли! В
мародерстве, в воровстве, в том, что Карпухин и Берлев грабили убитых, а
деньгами делились с ним. Ну а он их, конечно же, прикрывал.
- Вот такие пироги, - грустно сказал Бесчастнов, укладывая анонимку в
конверт.
Если бы увидел сейчас Романова его друг, боксер Глеб Толстиков, он
безошибочно определил бы: "Нокдаун, поплыл Миша".
Михаил пытался прийти в себя. Как же так, он всегда держал удар.
Жизнь не раз била жестоко, больно. Но тут совсем иное: удар бандитский,
из-за угла... А ведь было предчувствие. Было, черт возьми. Многое
переменилось в жизни после афганской командировки.
В группе появились люди, которых связывала война, боевое дело, смерть
товарищей. Ну и что? Они разве требуют для себя каких-то поблажек, особого
отношения, льгот? Нет, и быть того не может. На учениях, занятиях всегда
впереди, дисциплина отменная, ну а то, что недовольны придирками, так кто
ж станет рукоплескать странному требованию вернуть спорткостюмы,
изодранные в бою и промокшие от крови. В Кабуле они и бросили эти
злосчастные костюмы. До того ли было. Оказалось - казенное имущество, хоть
назад за ними в Кабул беги.
Но дело, конечно, не в придирках. Все значительно серьезней. Кто-то
не может смириться с мыслью, что Миша Романов, всегонавсего майор, и вдруг
Герой Советского Союза. Ну, взяли они этот дворец, взяли... А что было
потом?
Вот потом и начинается самое интересное - оказывается, стали
обшаривать мертвых, грабить, мародерствовать. Под шумок, так сказать. И
Романов, как командир, потакал, закрывал глаза. Значит, и у самого рыльце
в пуху. Какой же он после этого герой? Да его не награждать, а судить
надо.
"Судить, - усмехнулся про себя Михаил мелькнувшей безумной мысли, -
это, пожалуй, самый лучший выход. Костью в горле стал Романов".
- Михаил, ты особо гриву не опускай, - сказал Бесчастнов. - Не верю я
тут ни одному слову.
И Алексей Дмитриевич постучал для убедительности по конверту. Романов
горько покачал головой.
- Андропов тоже не верит, - продолжал генерал. - Приказал найти
анонимщика. Назначены следователи. Будешь идти от меня, зайди к ним.
Михаил Михайлович покинул кабинет Бесчастнова. На белый свет глядеть
не хотелось. Уехать бы куда-нибудь в тайгу, в пустыню. Кто же это мог?
Перебирал фамилии, лица. Он никого не подозревал. Страшно об этом было
подумать. Все вместе шли в бой, на смерть. Вспомнился Валера Емышев,
приткнувшийся в уголке у стенки с оторванной рукой, в кровавых бинтах,
вспомнился Леша Баев, с простреленной шеей, Паша Климов на носилках.
Нет, ни в ком из этих людей он не мог сомневаться. И все-таки
анонимка существует. Кто-то же настрочил. Ее уже прочли Андропов,
зампреды, Бесчастнов, стало известно в других подразделениях комитета.
Люди разные. Те, кто был рядом, знают правду. А те, кто не был?
Некоторые уже шарахаются, руку подать боятся. Еще бы: мародер!
Романов, наконец, нашел нужный кабинет. Ну вот, теперь его допросят.
И хоть сказал Бесчастнов, якобы, комиссия создана, чтобы найти анонимщика,
Михаил Михайлович понимал, сначала ему самому надо отмыться. А анонимщик?
Где он, кто он? Найдут - не найдут.
Постучал в дверь кабинета. Вошел. За столом сидел угрюмый мужчина.
Кивнул: присаживайтесь.
- Та-ак, - сказал следователь и вытащил из ящика стола какуюто папку,
- майор Романов Михаил Михайлович...
Давненько его так официально не величали. В последний раз генерал
Дроздов из дворца по радио докладывал Москве, мол, майор такой-то,
фамилия, имя, отчество, командир группы - возглавил, обеспечил, увлек
личным примером. Правда, тогда его имя звучало в другом контексте, рядом
со званием Героя Советского Союза.
"Какая короткая у нас дистанция от Героя до преступника", - подумал
вдруг Романов.
- Неприятно все это, Михаил Михайлович, - посочувствовал следователь,
- но что делать...
- Да ладно, понимаю, не первый год в комитете работаю.
- Ну тогда припомните: как в кармане у Балашова оказалось пять тысяч
афганей? Имел место такой факт, вам он известен?
Аноним знал и это? Сколько же человек знало о деньгах - трое,
четверо, ну пятеро самое большее. Хотя он не прятал их, получил под
расписку в посольстве на всю группу, передал Балашову. Потратить не
успели, некогда было. Оказывается, их так и нашли целехонькими - пачку
новых купюр в грязном, окровавленном комбинезоне Балашова. Забыл о них
Олег. После боя сбросил "робу", а о деньгах и не вспомнил. Хотя были это
их кровные афгани, специально выданные на карманные расходы, а не
мародерские, ворованные. Но слушок покатился: нашли, мол, пачки денег,
распиханные по карманам. Следователь что-то пометил в деле и задал новый
вопрос:
- Михаил Михайлович, возвращались вы из Афганистана во Внуково?
- Да...
Это он помнил хорошо. К посадке во Внуково уже пришел в себя,
страшные почечные боли немного затихли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44