И ничего больше. Ее пришлось привязать. Она отказывается от еды. Она грозится в конце концов убежать и утопиться в реке.
– Я не психиатр, начальник, – спокойно заметил я. Но для меня уже начали вырисовываться определенные перспективы тех выгод, которые смогу выгадать для себя.
– Да и насрать, что не психиатр! – любящий дядюшка чуть не плакал. – Ты единственный, кто может управлять ею. Ты единственный, к кому она сейчас проявляет хоть какой-нибудь интерес. Ну, конечно, кроме наркотиков. Ей не нужна ни ее мать, ни я. Да ей не нужна и она сама. Зато она добивает меня вопросами, что случилось с тобой. Куда ты пропал? Какая-то интуиция ей подсказывает, что у тебя проблемы…
– «Проблемы»… – ехидно передразнил я.
– Да, проблемы! И очень большие проблемы, если откажешься мне помочь, Константин Александрович. – На губах моего собеседника опять появилась змеиная, столь знакомая мне улыбочка начальника оперчасти. – Если же согласишься, то все эти проблемы мы решим по полной программе. Сделать такое вполне в моих силах. Ты мне доверяешь, Константин Александрович?
Нет, куму я не доверял совершенно.
Разве можно доверять человеку, который четыре дня назад возглавлял облаву на тебя и твоего друга, а потом стрелял тебе в спину?
Правда, кум тут же попытался убедить меня в том, что целил совсем не в спину, а по ногам – это был единственный способ спасти меня, дурака, от неизбежной гибели или в трясине, или от пули другого, менее щепетильного, цирика, который уж обязательно бил бы на поражение. И тот выстрел на таежном болоте мне по бедру был ни чем иным, как выстрелом милосердия, имеющим целью не просто избавить меня от мучений, а, более того, спасти от смерти. И, мол, он, великодушный кум, был несказанно рад тому, что все вышло настолько удачно, что пуля не только ранила меня точно в ногу, а даже прошла мимо кости. И солдаты не успели слишком намять мне бока…
Нет, все равно куму я не доверял.
Но у меня не было выбора. И я без особых раздумий принял его предложение, которое заключалось в следующем:
Выйдя из этого кабинета, я на первое время переводился из ШИЗО в БУР, а отсидев там три месяца, возвращался в свой отряд. В свою «спальню». На свою панцирную кровать. И мне втихаря списывались все мои прегрешения. Крайним оказывался покойный Блондин, а для меня все оставалось по-старому. Разве за исключением того, что теперь я уже не смог бы по расконвойке спокойно разгуливать по поселку. Доверия ко мне не осталось, а если уж надо будет идти в больницу к Кристине или к ней в гости, то – извините, Константин Александрович, – исключительно под конвоем. И за все эти уступки со стороны мусоров я был обязан, как и прежде, нянькаться с племянницей кума, облегчать ей кумары, следить за тем, чтобы девчонка не наделала глупостей. Короче, выступать в роли домашнего врача при одном-единственном пациенте, совмещая эту роль еще и с обязанностями гувернера.
– И когда я должен отправляться к вашей племяшке в больницу? – поинтересовался я, как только кум закончил излагать мне условия нашего соглашения.
– Прямо сейчас, – обрадовался он. – Так ты согласен?
– Куда мне деваться? Только куда я такой? – Я бросил многозначительный взгляд на свою ущербную ногу.
– А за это не беспокойся. Отвезу в лучшем виде. – Кум вылез из-за стола, открыл стенной шкафчик и извлек оттуда электрический чайник, банку растворимого кофе и объемистый пакет с бутербродами. – А Кристине скажи, что не заходил к ней потому, что повредил на лесобирже ногу. Впрочем, увидит тебя на костылях, о том и подумает. И ни про какие другие приключения ни слова, пожалуйста.
– Я разве дурак?
– Да конечно, я и не думаю… Садись-ка, Разин, перекуси. И не стесняйся. Хоть это и в западло, а ты весь – сплошное понятие. Но ведь ел же и раньше. Так и сейчас не побрезгуй…
Я сидел за коротким столом для совещаний, удобно пристроив больную ногу на костыле, внимательно наблюдал за тем, как кум разливает по большим кружкам ароматный дымящийся кофе, и размышлял о том, как же я изголодался за последние дни. Ведь последний раз ел в компании Кости Араба и покойного ныне Блондина в утро накануне побега. Как давно это было? Четверо суток назад? Да, и даже чуточку больше. А потом не держал во рту и хлебной крошки. Не было аппетита. И вот ведь прорезался. Долбил мозги ужасающий депрессняк. И вот ведь куда-то исчез. Совсем не хотелось жить дальше. А теперь… Нет, дорогой кум, мы с тобой еще повоюем. Наживешь ты еще головняков с Костоправом!
…Я взял кружку, прикрыл от наслаждения глаза и отхлебнул горячего кофе.
* * *
Мне повезло. В камере БУРа я сразу же пересекся со знакомым фраером, который возвращался в общий барак уже на следующий день. Его погоняло было Саша Стаканыч, и он смотрел за камерой в течение последних трех месяцев, но без понтов сразу освободил мне свою шконку.
– Короче, Стакан, – отвел я его в сторонку, насколько это было возможным в тесно набитой хате. – Сейчас подготовлю маляву, передашь ее Косте Арабу. А на словах передай, что соскочили с биржи нормально, но кто-то нас в этот момент попалил. Может быть, суки. Может быть, с вышек. В общем, поднялись вверх по реке километров пять-шесть, а там нас догнали на трех катерах. Дальше мы пытались уйти в глубь тайги. И уперлись в болото. Блондин погиб как правильный урка, успел замочить двоих мусоров. Первого – того, что на бирже. Второго – Тесленко. Я тоже кого-то подранил, из солдат. Пришлось метать в него нож. И попробовал уйти по болоту. Меня подстрелили. Ну и пока очухивался, скрутили…
– Да зона все это уже знает, – усмехнулся Стаканыч. – Ты че, первый день здесь, что ли? Я вот что добавить хочу… На бирже вас Кротов спалил. Караульщики и не видели ничего. А этот старый козел разглядел, как вы молодого мочили.
– Вот ведь сука! – в сердцах ударил я ладонью по колену здоровой ноги. – Так и знал, что ждать от него геморроев!.. Ладно, довольно о грустном. Сажусь, готовлю маляву. Есть, чем писать?
В маляве я отписал смотрящему зоны о сегодняшнем соглашении с кумом. О том, что снова выхожу за запретку к его шизанутой племяннице, правда теперь под конвоем, да к тому же с пробитой пулей ногой. Но рана совсем несерьезная, и уже через месяц я должен прийти в норму. Но все равно буду косить под хромого. А далее опять попробую соскочить, на этот раз уже из-за запретки, когда меня поведут в гости к Кристине. Дождусь подходящего момента и свалю. Так что, пусть человек, который должен встретить меня, остается в своей избушке, и о том, что побег провалился, сообщать на волю не надо.
А в качестве постскриптума я дописал просьбу о том, чтобы подогнали мне в БУР хавки и выпивки. И медицинский резиновый жгут вместо эспандера, чтобы разрабатывать ногу.
Потом я растянулся на шконке – не такой чтобы очень, но ведь после кичмана!.. – и перебрал в голове все события сегодняшнего дня.
Весьма насыщенного. И очень удачного, если принять в расчет все, что было до этого.
…До больницы кум довез меня на своем джипе, прихватив с собой одного из солдат, вооруженного пистолетом. Стоило нам лишь выбраться за КПП, как солдат, пригревшись в уютной машине, захрапел на заднем сиденье, но ни я, ни кум не обращали на это никакого внимания. За то, что я на костылях попытаюсь выкинуть какой-нибудь фортель, нач. оперчасти не опасался и не стал требовать с меня слова, что буду вести себя хорошо. А возможно, он понимал, что подобного слова я ему больше не дам.
А дальше в маленькой одноместной палате, где была привязана к кровати Кристина, я часа на четыре окунулся в море слез, в невероятную смесь истерик и признаний в любви, в очередные просьбы прописать какой-нибудь легкий наркотик – «Костя, просто для снятия напряжения. Ты же понимаешь. Ты же ведь врач. Настоящий, не то что эти ветеринары». Я накормил Кристину с ложечки и напоил ее чаем – впервые за последние дни (ну совсем как и я). Я внимательно осмотрел ее, изучил все анализы и назначил свое лечение. И какого же труда мне это стоило! Огромный местный врачина с саженными плечами и повадками лесоруба не хотел об этом даже слышать, но кум отвел его в сторону, что-то шепнул на ухо, и «лесоруб» сразу же просветлел лицом, махнул рукой и согласился. Перед самым нашим отъездом Кристина выбила и из меня, и из своего любимого (он неожиданно стал любимым) дядюшки обещание, что теперь я буду появляться у нее ежедневно. А я, в свою очередь, выбил из громилы врача свежий перевязочный материал и антисептики для своей ноги. Большего для такой раны, как была у меня, и не требовалось. Ничего в том месте, где прошла пуля, не гноилось, кожа вокруг имела здоровый оттенок, и я имел серьезные подозрения в том, что сразу после ранения меня хорошо перевязали. Неужели, кум? Не похоже на цириков, чтобы они так пеклись о здоровье беглых зеков, к тому же еще и порезавших их сослуживцев. Вот запихать в рану земли… Но перевязывать! Где-то в самых глубинах души я был за это ему благодарен…
Братва в хате постепенно угомонилась, удивляясь тому, что сегодня по какому-то особому случаю не было вечернего шмона, а значит, следует ожидать ночного. И те, у кого было место, разбрелись по своим нарам. А те, у кого не было, забрались под нары. Правда, надо признать, что такой скученности народу, как я наблюдал в «Крестах», в ижменском БУРе не было.
Когда со всех сторон уже раздавался могучий храп, я решил удивиться тому, что после бессонницы в кичмане сна у меня до сих пор ни в одном глазу. А только стоило удивиться, как тут же, за считанные мгновения, и заснул. Ну прям как после дозы снотворного.
И приснилось мне… Что же, что же? Да не помню! Вроде бы ничего. Давненько со мной не бывало ничего подобного. А ведь если ты спишь без сновидений, даже самых добрых, самых желанных, то значит отдыхаешь на сто процентов. По полной программе восстанавливаешь организм.
Значит, у тебя скорее излечиваются болячки.
Ой, скоро у меня заживет рана на ноге! Что будет, что будет!!!
Глава 2
ВТОРОЙ РАЗ В ТУ ЖЕ ИЖМУ
Как я и ожидал, нога зажила через месяц. Хромота исчезла полностью, и единственным, что доставляло мне опасения, было то, как бы рана не дала себя знать при четырехсоткилометровом марш-броске через тайгу. Это, конечно, если все пройдет наилучшим образом, и мне удастся сорваться из Ижмы и встретиться со своим проводником.
К сожалению, у меня не было никакой возможности для тренировок. По узкой камере много не нашагаешь, а выезжая под конвоем за пределы запретки или выходя на прогулки в прогулочный дворик, я перемещался с трудом, опираясь на палочку, стараясь убедить цириков в том, что ожидать от меня, хромоногого, каких-либо сюрпризов просто немыслимо. Усыплял, так сказать, бдительность противника. Правда, существовали серьезные опасения насчет того, что какая-нибудь из сук нашепчет операм о том, что в камере я по несколько часов провожу в беге на месте или упражняюсь с резиновым жгутом. Да и подглядеть через глазок за тем, как я, хромой и немощный, активно занимаюсь физподготовкой, цирики тоже могли. Хотя, на подобные случаи в правильных хатах всегда существуют варианты прикрытия.
Итак, опасения существовали, но другого выхода не было, и я, несмотря ни на что, в свободное время бегал на месте или натягивал жгут. А кроме того, каждый день отправлялся, хромая и охая, в гости к Кристине под конвоем двоих солдат, вооруженных «пээмами». Желторотых солдат, с которыми, я был в этом уверен, когда подвернется удобный момент, я справлюсь без особых проблем. Оставалось лишь дождаться такого момента.
Тем временем племянницу кума перевели из больницы домой, и там она находилась уже три с половиной недели. Радуя мамашу и дядю тем, что – моими стараниями – все вроде бы вернулось на круги своя: Кристина все такая же то задумчивая, то неспокойная, то кричит и психует, а то плачет и жалуется на жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
– Я не психиатр, начальник, – спокойно заметил я. Но для меня уже начали вырисовываться определенные перспективы тех выгод, которые смогу выгадать для себя.
– Да и насрать, что не психиатр! – любящий дядюшка чуть не плакал. – Ты единственный, кто может управлять ею. Ты единственный, к кому она сейчас проявляет хоть какой-нибудь интерес. Ну, конечно, кроме наркотиков. Ей не нужна ни ее мать, ни я. Да ей не нужна и она сама. Зато она добивает меня вопросами, что случилось с тобой. Куда ты пропал? Какая-то интуиция ей подсказывает, что у тебя проблемы…
– «Проблемы»… – ехидно передразнил я.
– Да, проблемы! И очень большие проблемы, если откажешься мне помочь, Константин Александрович. – На губах моего собеседника опять появилась змеиная, столь знакомая мне улыбочка начальника оперчасти. – Если же согласишься, то все эти проблемы мы решим по полной программе. Сделать такое вполне в моих силах. Ты мне доверяешь, Константин Александрович?
Нет, куму я не доверял совершенно.
Разве можно доверять человеку, который четыре дня назад возглавлял облаву на тебя и твоего друга, а потом стрелял тебе в спину?
Правда, кум тут же попытался убедить меня в том, что целил совсем не в спину, а по ногам – это был единственный способ спасти меня, дурака, от неизбежной гибели или в трясине, или от пули другого, менее щепетильного, цирика, который уж обязательно бил бы на поражение. И тот выстрел на таежном болоте мне по бедру был ни чем иным, как выстрелом милосердия, имеющим целью не просто избавить меня от мучений, а, более того, спасти от смерти. И, мол, он, великодушный кум, был несказанно рад тому, что все вышло настолько удачно, что пуля не только ранила меня точно в ногу, а даже прошла мимо кости. И солдаты не успели слишком намять мне бока…
Нет, все равно куму я не доверял.
Но у меня не было выбора. И я без особых раздумий принял его предложение, которое заключалось в следующем:
Выйдя из этого кабинета, я на первое время переводился из ШИЗО в БУР, а отсидев там три месяца, возвращался в свой отряд. В свою «спальню». На свою панцирную кровать. И мне втихаря списывались все мои прегрешения. Крайним оказывался покойный Блондин, а для меня все оставалось по-старому. Разве за исключением того, что теперь я уже не смог бы по расконвойке спокойно разгуливать по поселку. Доверия ко мне не осталось, а если уж надо будет идти в больницу к Кристине или к ней в гости, то – извините, Константин Александрович, – исключительно под конвоем. И за все эти уступки со стороны мусоров я был обязан, как и прежде, нянькаться с племянницей кума, облегчать ей кумары, следить за тем, чтобы девчонка не наделала глупостей. Короче, выступать в роли домашнего врача при одном-единственном пациенте, совмещая эту роль еще и с обязанностями гувернера.
– И когда я должен отправляться к вашей племяшке в больницу? – поинтересовался я, как только кум закончил излагать мне условия нашего соглашения.
– Прямо сейчас, – обрадовался он. – Так ты согласен?
– Куда мне деваться? Только куда я такой? – Я бросил многозначительный взгляд на свою ущербную ногу.
– А за это не беспокойся. Отвезу в лучшем виде. – Кум вылез из-за стола, открыл стенной шкафчик и извлек оттуда электрический чайник, банку растворимого кофе и объемистый пакет с бутербродами. – А Кристине скажи, что не заходил к ней потому, что повредил на лесобирже ногу. Впрочем, увидит тебя на костылях, о том и подумает. И ни про какие другие приключения ни слова, пожалуйста.
– Я разве дурак?
– Да конечно, я и не думаю… Садись-ка, Разин, перекуси. И не стесняйся. Хоть это и в западло, а ты весь – сплошное понятие. Но ведь ел же и раньше. Так и сейчас не побрезгуй…
Я сидел за коротким столом для совещаний, удобно пристроив больную ногу на костыле, внимательно наблюдал за тем, как кум разливает по большим кружкам ароматный дымящийся кофе, и размышлял о том, как же я изголодался за последние дни. Ведь последний раз ел в компании Кости Араба и покойного ныне Блондина в утро накануне побега. Как давно это было? Четверо суток назад? Да, и даже чуточку больше. А потом не держал во рту и хлебной крошки. Не было аппетита. И вот ведь прорезался. Долбил мозги ужасающий депрессняк. И вот ведь куда-то исчез. Совсем не хотелось жить дальше. А теперь… Нет, дорогой кум, мы с тобой еще повоюем. Наживешь ты еще головняков с Костоправом!
…Я взял кружку, прикрыл от наслаждения глаза и отхлебнул горячего кофе.
* * *
Мне повезло. В камере БУРа я сразу же пересекся со знакомым фраером, который возвращался в общий барак уже на следующий день. Его погоняло было Саша Стаканыч, и он смотрел за камерой в течение последних трех месяцев, но без понтов сразу освободил мне свою шконку.
– Короче, Стакан, – отвел я его в сторонку, насколько это было возможным в тесно набитой хате. – Сейчас подготовлю маляву, передашь ее Косте Арабу. А на словах передай, что соскочили с биржи нормально, но кто-то нас в этот момент попалил. Может быть, суки. Может быть, с вышек. В общем, поднялись вверх по реке километров пять-шесть, а там нас догнали на трех катерах. Дальше мы пытались уйти в глубь тайги. И уперлись в болото. Блондин погиб как правильный урка, успел замочить двоих мусоров. Первого – того, что на бирже. Второго – Тесленко. Я тоже кого-то подранил, из солдат. Пришлось метать в него нож. И попробовал уйти по болоту. Меня подстрелили. Ну и пока очухивался, скрутили…
– Да зона все это уже знает, – усмехнулся Стаканыч. – Ты че, первый день здесь, что ли? Я вот что добавить хочу… На бирже вас Кротов спалил. Караульщики и не видели ничего. А этот старый козел разглядел, как вы молодого мочили.
– Вот ведь сука! – в сердцах ударил я ладонью по колену здоровой ноги. – Так и знал, что ждать от него геморроев!.. Ладно, довольно о грустном. Сажусь, готовлю маляву. Есть, чем писать?
В маляве я отписал смотрящему зоны о сегодняшнем соглашении с кумом. О том, что снова выхожу за запретку к его шизанутой племяннице, правда теперь под конвоем, да к тому же с пробитой пулей ногой. Но рана совсем несерьезная, и уже через месяц я должен прийти в норму. Но все равно буду косить под хромого. А далее опять попробую соскочить, на этот раз уже из-за запретки, когда меня поведут в гости к Кристине. Дождусь подходящего момента и свалю. Так что, пусть человек, который должен встретить меня, остается в своей избушке, и о том, что побег провалился, сообщать на волю не надо.
А в качестве постскриптума я дописал просьбу о том, чтобы подогнали мне в БУР хавки и выпивки. И медицинский резиновый жгут вместо эспандера, чтобы разрабатывать ногу.
Потом я растянулся на шконке – не такой чтобы очень, но ведь после кичмана!.. – и перебрал в голове все события сегодняшнего дня.
Весьма насыщенного. И очень удачного, если принять в расчет все, что было до этого.
…До больницы кум довез меня на своем джипе, прихватив с собой одного из солдат, вооруженного пистолетом. Стоило нам лишь выбраться за КПП, как солдат, пригревшись в уютной машине, захрапел на заднем сиденье, но ни я, ни кум не обращали на это никакого внимания. За то, что я на костылях попытаюсь выкинуть какой-нибудь фортель, нач. оперчасти не опасался и не стал требовать с меня слова, что буду вести себя хорошо. А возможно, он понимал, что подобного слова я ему больше не дам.
А дальше в маленькой одноместной палате, где была привязана к кровати Кристина, я часа на четыре окунулся в море слез, в невероятную смесь истерик и признаний в любви, в очередные просьбы прописать какой-нибудь легкий наркотик – «Костя, просто для снятия напряжения. Ты же понимаешь. Ты же ведь врач. Настоящий, не то что эти ветеринары». Я накормил Кристину с ложечки и напоил ее чаем – впервые за последние дни (ну совсем как и я). Я внимательно осмотрел ее, изучил все анализы и назначил свое лечение. И какого же труда мне это стоило! Огромный местный врачина с саженными плечами и повадками лесоруба не хотел об этом даже слышать, но кум отвел его в сторону, что-то шепнул на ухо, и «лесоруб» сразу же просветлел лицом, махнул рукой и согласился. Перед самым нашим отъездом Кристина выбила и из меня, и из своего любимого (он неожиданно стал любимым) дядюшки обещание, что теперь я буду появляться у нее ежедневно. А я, в свою очередь, выбил из громилы врача свежий перевязочный материал и антисептики для своей ноги. Большего для такой раны, как была у меня, и не требовалось. Ничего в том месте, где прошла пуля, не гноилось, кожа вокруг имела здоровый оттенок, и я имел серьезные подозрения в том, что сразу после ранения меня хорошо перевязали. Неужели, кум? Не похоже на цириков, чтобы они так пеклись о здоровье беглых зеков, к тому же еще и порезавших их сослуживцев. Вот запихать в рану земли… Но перевязывать! Где-то в самых глубинах души я был за это ему благодарен…
Братва в хате постепенно угомонилась, удивляясь тому, что сегодня по какому-то особому случаю не было вечернего шмона, а значит, следует ожидать ночного. И те, у кого было место, разбрелись по своим нарам. А те, у кого не было, забрались под нары. Правда, надо признать, что такой скученности народу, как я наблюдал в «Крестах», в ижменском БУРе не было.
Когда со всех сторон уже раздавался могучий храп, я решил удивиться тому, что после бессонницы в кичмане сна у меня до сих пор ни в одном глазу. А только стоило удивиться, как тут же, за считанные мгновения, и заснул. Ну прям как после дозы снотворного.
И приснилось мне… Что же, что же? Да не помню! Вроде бы ничего. Давненько со мной не бывало ничего подобного. А ведь если ты спишь без сновидений, даже самых добрых, самых желанных, то значит отдыхаешь на сто процентов. По полной программе восстанавливаешь организм.
Значит, у тебя скорее излечиваются болячки.
Ой, скоро у меня заживет рана на ноге! Что будет, что будет!!!
Глава 2
ВТОРОЙ РАЗ В ТУ ЖЕ ИЖМУ
Как я и ожидал, нога зажила через месяц. Хромота исчезла полностью, и единственным, что доставляло мне опасения, было то, как бы рана не дала себя знать при четырехсоткилометровом марш-броске через тайгу. Это, конечно, если все пройдет наилучшим образом, и мне удастся сорваться из Ижмы и встретиться со своим проводником.
К сожалению, у меня не было никакой возможности для тренировок. По узкой камере много не нашагаешь, а выезжая под конвоем за пределы запретки или выходя на прогулки в прогулочный дворик, я перемещался с трудом, опираясь на палочку, стараясь убедить цириков в том, что ожидать от меня, хромоногого, каких-либо сюрпризов просто немыслимо. Усыплял, так сказать, бдительность противника. Правда, существовали серьезные опасения насчет того, что какая-нибудь из сук нашепчет операм о том, что в камере я по несколько часов провожу в беге на месте или упражняюсь с резиновым жгутом. Да и подглядеть через глазок за тем, как я, хромой и немощный, активно занимаюсь физподготовкой, цирики тоже могли. Хотя, на подобные случаи в правильных хатах всегда существуют варианты прикрытия.
Итак, опасения существовали, но другого выхода не было, и я, несмотря ни на что, в свободное время бегал на месте или натягивал жгут. А кроме того, каждый день отправлялся, хромая и охая, в гости к Кристине под конвоем двоих солдат, вооруженных «пээмами». Желторотых солдат, с которыми, я был в этом уверен, когда подвернется удобный момент, я справлюсь без особых проблем. Оставалось лишь дождаться такого момента.
Тем временем племянницу кума перевели из больницы домой, и там она находилась уже три с половиной недели. Радуя мамашу и дядю тем, что – моими стараниями – все вроде бы вернулось на круги своя: Кристина все такая же то задумчивая, то неспокойная, то кричит и психует, а то плачет и жалуется на жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45