По счастью, однако, испуг этой дамы был, по-видимому, не слишком непреодолим, ибо через пять минут она снова появилась у окна, и взгляд ее снова упал на улыбающееся лицо и элегантную фигуру майора, принявшего в этот момент самую эффектную позу, слегка подпорченную тем, что он еще был облачен в свой лиловый халат. Теперь глаза ее задержались на нем чуточку дольше, а на лице промелькнуло некое подобие улыбки. Тут майор улыбнулся и отвесил поклон, и дама улыбнулась еще раз, обнажив при этом хорошенькие беленькие зубки. На какой шаг отважился бы затем наш доблестный воин, сказать невозможно, ибо дама разрешила эту проблему сама, скрывшись из глаз, и притом на сей раз окончательно. Тем не менее майор был весьма доволен и, надев долгополый сюртук и безупречный белый воротничок, чтобы отправиться в клуб, все время тихонько посмеивался себе под нос. Он был когда-то лихим кавалером и в своей довольно бурной и пестрой жизни отличался в схватках с Венерой не меньше, чем с Марсом.
Воспоминание об этом маленьком эпизоде преследовало его весь день. Оно так занимало его воображение, что он даже допустил за картами грубый промах, чем погубил себя и своего партнера. Это был первый и единственный случай в истории клуба, чтобы майор проиграл так — по собственной небрежности. Воротясь домой, он поведал обо всем фон Баумсеру.
— Не знаю, кто она такая, но это чертовски хорошенькая женщина, — заключил он свое повествование, перед тем как отправиться на боковую. — Черт побери, давно я не встречал такой хорошенькой женщины.
— Она покойница, — сказал немец.
— Она… что?
— Покойница — жена покойного инженера.
— Вы хотите сказать, вдова? А что еще вам о ней известно? Как ее зовут и откуда она сюда прибыла?
— Слышал я — служанка болтала, — что какая-то покой… какая-то вдова живет там, напротив, столуется в пансионе мадам Моррисон и что это окошко — ее личной циммер… ну, это самое… комнаты. А вот как ее имя, я что-то не слыхал, а может, и забыл.
— Черт побери! — сказал майор. — У нее такой взгляд, который пронзает тебя насквозь, и фигура Юноны.
— Ей не меньше как фирциг… как это, сорок, — заметил фон Баумсер.
— А хотя бы и так, дружище! Женщина в сорок лет как раз в самом соку. Поглядели бы вы на нее, когда она стояла у окошка, так попали бы в плен с ходу. Стоит она вот эдак, потом поднимает глаза вот эдак и тут же опускает их вот эдак. — И бравый майор постарался придать своим воинственным чертам выражение, которое, по его мнению, должно было совмещать в себе невинность с завлекательностью. — Затем она бросает взгляд через улицу, видит меня, и ее ресницы захлопываются, как крышка фонаря. После этого она заливается румянцем и украдкой бросает на меня еще один взгляд — из-за края портьеры. Она два раза поглядела в мою сторону, я это ясно видел, черт побери!
— Так это очень хорошо, — ободряюще сказал немец.
— Ах, мой друг, конечно, двадцать лет назад, когда объем груди у меня был сорок дюймов, а в талии — тридцать три, на меня стоило посмотреть дважды. Увы, приходит старость, а с нею — одиночество, и начинаешь понимать, каким ты был дураком, что так мало пользовался жизнью, когда представлялась возможность.
— Майн готт! — воскликнул фон Баумсер. — Может, вам хочется сказать, что вы будете жениться, если бы вдруг получилась возможность?
— Не знаю, — задумчиво произнес майор.
— Женщинам нельзя доверять, — печально сказал немец. — У себя на фатерланд я знал одну девушку — дочь хозяина гостиницы. Так мы с ней дали друг другу слово, что поженимся друг на друге. Карл Хагельштейн должен был у нас быть это самое… ну, что у вас называется дружкой. Он был очень красивый мужчина, этот Карл, и я часто посылал с ним моей девушке разный маленький презент, когда какие-либо причины мешали мне этого сделать сам. Карл был больше обаятельный, чем я, потому что у меня волосы рыжие, и он быстро нравился ей, и она быстро нравилась ему. И вот за день до свадьбы она садится на пароход и плывет по Рейну во Франкфурт, а он едет туда же на поезд, и там они встречаются и женятся друг на друге.
— Ну, а вы что сделали? — с интересом осведомился майор.
— А, вот это самый скверный вещь и есть, потому что я поехал за ними и взял еще один друг, и когда мы их настигли, я не пошел к моей девушке, а пошел в гостиницу к Карлу и сказал ему, что он должен со мной драться. И это был моя ошибка. Мне следовало нанести ему оскорбление, и тогда он вызвал бы меня на дуэль, а я выбирал бы себе оружие. А выбирал-то он и выбрал шпаги, потому что я шпагу еще в руке не держал, и ему это было известно, а сам он был первый фехтовальщик на весь земной шар. Ну, утром мы с ним встретились, и не успел я это самое… глазами моргнуть, как он проткнул мне левое легкое. Я вам показывал этот рубец. Два месяца или больше я лежал в постели, да и сейчас у меня покалывает в боку, когда холодная погода. — Баумсер помолчал. — Говорят, что это называется получить удовлетворение, — добавил он, задумчиво пощипывая свою длинную рыжую бороду. — А я скажу вот как: такого неудовлетворения я еще никогда за свою жизнь не получал.
— Не удивительно, что вы боитесь женщин после такого случая, — смеясь, сказал майор. — Тем не менее на свете очень много хороших женщин, надо только, чтобы посчастливилось с одной из них встретиться. Знаете вы такого малого — Тома Димсдейла? Нет, верно, не знаете, а я встретился с ним как-то в клубе. Он ухаживал за воспитанницей того самого старика Гердлстона, о котором мы с вами толковали. Я видел как-то раз эту молодую парочку вместе. Они ворковали — счастливые, как голубки. Стоит посмотреть на ее личико, и сразу видно: эта девушка — чистое золото. И ручаюсь, что дама в доме напротив такого же сорта.
— А эта дама крепко сидит у вас в голове, — усмехаясь, сказал немец. — Она, как пить давать, приснится вам сегодня. Вот когда я был в Германии, одна дама… — И так эти два холостяка проболтали до утра, вспоминая свои былые похождения и потчуя друг друга воспоминаниями, часть которых, пожалуй, следует опустить и предать забвению. Удалившись к себе, майор заснул, и его последняя мысль была о даме у окошка и о том, каким образом может он о ней что-нибудь разузнать.
Дело это оказалось более легким, чем он предполагал, так как на следующее утро, допросив ту же самую девочку-служанку, от которой фон Баумсер получил свои сведения, майор тотчас выяснил все, что ему требовалось. Согласно утверждению этого осведомленного лица, дама эта была некая миссис Скэлли, оставшаяся вдовой после смерти мужа-инженера и недавно поселившаяся в пансионе мадам Моррисон — предприятии, конкурирующем с тем пансионом, в котором проживали майор и фон Баумсер.
Вооружившись этими сведениями, майор некоторое время предавался размышлениям, вырабатывая план действий. Он не видел возможности быть представленным очаровательной соседке, и ему оставалось только прибегнуть к какой-либо отчаянной хитрости. Поговорка «Смелость города берет» всегда была девизом этого отважного воина. Поднявшись со стула, он скинул с плеч лиловый халат и облачился в лучшее из своих одеяний. Еще никогда не уделял он такого внимания туалету. Чисто выбритое лицо его блестело, редкие волосы прикрывали лысину наивыгоднейшим манером, воротничок был белоснежен, сюртук — угнетающе безупречен, и весь его облик — крайне респектабелен. «Черт побери! — подумал он, обозревая себя в трюмо. — Будь у меня чуть побольше волос на голове, я бы выглядел так же молодо, как Баумсер! Чтоб им пропасть, всем этим киверам и каскам, от них у меня весь ворс повытерся».
Когда туалет был завершен парой светлых перчаток и эбеновой тростью с серебряным набалдашником, наш ветеран с весьма решительным видом, но немалым трепетом в душе тронулся в путь, ибо укажите нам столь хладнокровного мужчину, который не испытывал бы робких опасений, предпринимая первый шаг к сближению с очаровавшей его женщиной. Тем не менее что бы ни творилось у майора в душе, он весьма успешно сумел скрыть это от посторонних взоров, когда позвонил у подъезда конкурирующего пансиона и справился у открывшей ему дверь служанки, дома ли миссис Скэлли.
— Да, сэр, она дома, — ответила служанка и испуганно присела, воздавая должное воинственному виду майора и его элегантному костюму.
— Не будете ли вы так любезны передать ей, что мне бы хотелось ее увидеть, — храбро сказал майор. — Я не злоупотреблю ее временем. Вот моя визитная карточка — я майор Тобиас Клаттербек из 119-го полка легкой пехоты. Ныне в отставке.
Служанка исчезла, взяв карточку, и тут же возвратилась и предложила майору подняться наверх. Бравый воин зашагал по лестнице поступью решительной и твердой, как человек, намеренный любой ценой довести предпринятое дело до конца. Где-то в отдалении ему послышался женский смех. Но, даже если он не ошибся, смех, по-видимому, не мог иметь никакого отношения к даме, знакомства с которой он искал, ибо его ввели в большую, хорошо обставленную комнату, где сидела его дама с видом вполне серьезным и даже подчеркнуто застенчивым, так же как и другая молодая особа, помещавшаяся с вышиваньем в руках на оттоманке возле нее.
Майор отвесил самый изысканный поклон, хотя чувствовал себя в эту минуту одним из тех испанцев, которые, оглянувшись, увидели свои объятые пламенем корабли.
— Я надеюсь, вы извините меня за вторжение, — начал он. — Мне случайно довелось узнать, что в этом пансионе проживает некая миссис Скэлли.
— Это я — миссис Скэлли, сэр, — сказала дама, чьи черные глаза заставили майора совершить этот отчаянный подвиг.
— В таком случае, сударыня, — сказал наш воин, снова отвешивая поклон, — позвольте мне спросить вас, не состоите ли вы в родстве с генерал-майором Скэлли, который командовал индийскими саперами?
— Прошу вас, садитесь, майор… майор Клаттербек, — сказала миссис Скэлли, заглядывая в визитную карточку, которую она держала в своей изящной ручке. — С генерал-майором Скэлли, говорите вы? Ах, боже мой, я знаю, что один из родственников моего мужа был в армии, но мы не знаем, что с ним сталось. Он генерал-майор, говорите вы? Кто бы мог подумать!
— И при том самый лихой вояка, который когда-либо врубался в ряды противника или штурмовал снежные вершины Гималаев, сударыня, — сказал майор, разгорячаясь и становясь красноречивым.
— Подумать только! — воскликнула молодая особа с вышиваньем.
— Бывало не раз, — продолжал воин, — что мы с ним после жестокой сечи спали рядом на залитой кровью земле, укрывшись одним плащом.
— Как вообразить себе такое! — в один голос воскликнули обе дамы, и трудно, пожалуй, было бы подобрать более уместное выражение.
— И когда наконец он умер, разрубленный надвое кривой индийской саблей в схватке с горными племенами, — продолжал майор с чувством, — он обернулся ко мне…
— После того, как его разрубили надвое! — вмешалась дама помоложе.
— Он обернулся ко мне, — стойко продолжал майор, — вложил свою руку в мою и сказал, испуская свой последний вздох: «Тоби, — так он меня называл всегда, — Тоби, — сказал он, — у меня есть…» Ваш муж доводился ему братом, вы, кажется, сказали, мадам?
— Нет, в армии служил дядюшка мистера Скэлли.
— Ах, совершенно верно. «У меня есть племянник в Англии, — сказал он, — к которому я очень привязан. Он женат на очаровательной женщине. Разыщи эту молодую чету, Тоби! Береги ее, охраняй ее!» И это были его последние слова, сударыня. Еще миг, и его душа отлетела. И когда при мне случайно упомянули ваше имя, сударыня, я понял, что не успокоюсь до тех пор, пока не появлюсь перед вами и не удостоверюсь, что вы именно та дама, о которой шла речь.
Рассказ этот, признаться, не только удивил вдову, что отнюдь не было странно, так как он являлся чистым плодом фантазии старого воина, но задел и кое-какие слабые ее струнки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65