Рябинин ощущал трепетание земли и деревьев. Рев подкатывался к горлу диким взвыванием моторов, и казалось: то ли чудища ревут, злобствуя, то ли земля кричит в отчаянии... Он все еще не мог сообразить, что бы это значило? Истуканом стоял у двери зимовья, и борода его вздрагивала в ответ сердцу, потерявшему ритм. И вдруг все впечатления дня, как в фокусе, сошлись - его озарило. Он ахнул и схватился за голову. Потом метнулся, нашел топорик и побежал изо всех сил. Он бежал туда, где в это мгновение сам антихрист, веками таившийся и подличавший в невидимости, выпрыгнул из мрака и спешит с ненавистью разрушить на земле все живое в коротком времени Божьего попустительства. Он бежал вверх по гриве, не ощущая, что сердце не поспевает за ногами, не замечая веток, хлестав-ших по лицу, камней и моховых ловушек. Бежал поперек завалов, спотыкался, падал, поднимался и снова бежал. Когда же взлетел на гриву, сердце взлетело еще выше и потянуло за собой ввысь. Чтоб не улететь, он обхватил руками тонкую сосенку, припал к ней и с ужасом глядел на то, что свершалось внизу, у него под ногами.
Маленькие, дерганые бесы оседлали бесов могучих и яростных и рвались к вершине, сокрушая все на пути, оставляя за собой два нетленных следа смерти!
Рябинин увидел:
оборванные, грязные люди рвали на куски издыхающую лошадь, судорожно жевали, толка-лись и били друг друга кровавыми кусками мяса;
падающие деревянные опоры и глыбы земли рушились на людей, давили их, ломали ноги и руки, сплющивали головы;
в полутемном бараке в клубок сплетаются десятки тел, крики, кровь, мелькают ножи, выстрелы из окон, собаки...
Картины мелькнули перед глазами, ослепили, обожгли и вырвали с корнем сердце...
А было: парни на бульдозерах прорывались к зимовью. Они хотели торжественно появиться перед таинственным дедом, как древние муромцы на могучих конях. Круша все на своем пути, они вошли в такой азарт, что походили на малых детей, зарвавшихся в игре. Но зла в их душах не было. И когда перед ними вдруг появился старик с обезумевшими глазами, весь в ссадинах и крови, они застыли.
Взмахнув топором, Рябинин кинулся на ближайший бульдозер. - Ты чо, дед?! Ты чо?! - заорал водитель, торопливо дергая рукояти.
- Бесы!! - крикнул Рябинин так, что услышали его на втором бульдозере.
- Псих! - крикнул кто-то, и всех как ветром смело с бульдозеров. Топорик с резиновой ручкой отскакивал от металла, пока не попал на стекло. Вместе с осколками рухнул на землю Иван Рябинин. Рука с топором скребанула по земле и замерла.
6
Селиванов стоял на краю дороги, махал руками и бранился. Бортовая машина притормозила, но он отмахнулся: ему нужна была легковая. А частник проскакивал мимо, не глядя на Селивано-ва. И когда он, отчаявшись, выскочил на середину дороги перед черной "Волгой", та остановилась. Из нее, не торопясь, вылез здоровенный детина. Потянувшись и поиграв бицепсами, он шагнул к растерявшемуся Селиванову и спросил беззлобно:
- Чего хулиганишь, Божий цветочек?
У Селиванова кровь отлила от лица, но он сдержался.
- В Слюдянку... обратно... в Лучиху... обратно... полста...
- Иди ты! - усомнился парень. - Это по старым деньгам, что ли?
Селиванов вынул из кармана новенькую пятидесятку. Тот почесал в затылке и посмотрел на часы.
- А что - рискнем?..
Селиванов шмыгнул на заднее сидение, забился в уголок, чтобы шоферу не было видно его в зеркальце.
- Куда в Слюдянке?
- В церкву.
- Иди ты! Помирать собрался или в грехах каяться?
Селиванов не вытерпел.
- Твоим языком бы да хлев чистить!
Парень загоготал и врубил на полную мощность приемник. Селиванов поерзал, подтянулся к уху шофера и прокричал зло:
- Ежели так всю дорогу, то вези меня прямо в морг!
Тот снова загоготал, убавил радио, а к Селиванову больше не приставал.
Священник оказался молодым, высоким, красивым и голоса приятного, что несколько смутило Селиванова.
- Извиняюсь, значит, помер человек, друг мой... - он поперхнулся, верил он в Бога вашего... Надо, чтоб все по закону...
- Где жил покойный? - спросил священник.
- Жил? - И вдруг в оба глаза накатило по слезе. Селиванов смахнул их. - Жил далече, где вам не дай Бог... А лежит он теперь на столе в доме своем, в Рябиновке, значит... - И предупре-дил жест священника. - Машина у меня... заплачу, само собой, как положено...
Они помчались в Рябиновку. Шофер косился в зеркальца на священника, приемник выключил совсем и лишь подсвистывал иногда.
- Вы, как я понял, в Бога не веруете? - деликатно спросил священник.
- Не могу я в Него верить, потому как ни мудрости, ни доброты в Ем не нахожу! - ответил Селиванов угрюмо.
Священник покосился на него, но спорить не стал. Селиванов снова заговорил:
- Один человек всю жизнь грехом живет и даже занозу в палец не получит, а другой... собаку за всю жизнь ногой не пнул, а на него - все беды, какие только ваш Бог придумать может...
Священник молчал.
- Дескать, на том свете зато рай! А кто это доказать может? А я хочу знать, за что мой дружок Ванька Рябинин на этом свете страдал? Молчишь, Божий слуга?!
- Нет доказательств, - ответил тот спокойно. - А ответ вам только вера дать может.
- А если мне, чтоб поверить, ответ сперва нужен? В чего мне верить, если я главного ответа не слышу!
Вдруг он заплакал и стукнул кулаком по колену.
- Не хочу говорить ни о чём! Трёп это всё!
Около дома священника встретили старухи. И откуда их столько набралось, - будто со всего света съехались! Руководила всеми с запухшими от слез глазами Светличная.
- В Лучиху! - скомандовал Селиванов шоферу.
- В Лучиху так в Лучиху!
И рванул с места.
- И сколько этим Богом будут людям мозги зас....ть! На кой хрен этих попов держут до сих пор!
- Мяса на тебе много, потому ума мало! - ответил Селиванов.
- Слышь, дед, я на твою полсотни плевать хотел! Выкину тебя в кювет и поползешь на своих!
- Ну и выкинь! Выкинь!! - заорал Селиванов, приподнимаясь на сидении и швыряя на колени шофера ассигнацию. - Остановь, я сам выйду! Только если у тебя в мозгах понос, так вонь свою держи в закрытости! Остановь, говорю!
- Ты чего деньгами раскидался! - обозлился шофер. - Богатый шибко! И выкину вместе с деньгами твоими!
Селиванов грудью влип в спинку переднего сидения, - так резко сработали тормоза. Выпрыг-нув первым, он подскочил к окошку шофера и крикнул:
- Понос!
Шофер догнал его в полста шагах от машины, схватил за плечо и влепил ему в ладонь ассигнацию.
- Ну, старик, счастье твое, что ты старик! Забирай свои деньги и мотай отсюда!
- А я не помотаю! А я вот тут стоять желаю!! - орал Селиванов.
Он хотел швырнуть деньги в лицо шоферу, но тот перехватил его руку. Селиванов охнул и разорвал ассигнацию пополам, потом вчетверо и, воспользовавшись шоком парня, швырнул в него обрывки. Шофер поднял с земли клочки, рассмотрел и сказал глухо:
- Ну чего распсиховался! Деньги рвать... Поехали в твою Лучиху.. Сам же говорил, что Бог того...
Селиванов затих.
- Худо мне, паря! Страсть как худо! Жить не охота!
- Ну чего, понять можно... друг помер...
Он подошел к Селиванову, положил руку на плечо.
- Поехали, а то начальник мой спохватится...
Селиванов выпотрошенным кульком поплелся к машине, вполз на сидение, откинулся и закрыл глаза.
За конторой промхоза в прицепной кузовок трактора грузились двухсотлитровые бочки. Оболенский вертелся возле хмурый и чумазый.
- Со мной поедешь! - крикнул Селиванов еще на подходе.
- Не! - замотал головой Оболенский. - На базу. В широкую падь иду, бочки вон...
- С... я хотел на твои бочки! Со мной поедешь, говорю! Машина стоит!
- Ух ты! - восторженно откликнулся тот, заметив "Волгу". - Не могу, Селиваныч! Начальник и так орал уже...
- А я на начальника, знаешь, что положил! За шиворот потащу!
И он потащил.
- Э-э! Ты куда его! - заорал вывернувшийся из-за кузова мужик, начальник участка Широкой пади. - Ты что, Андриан Никанорыч, сдурел, что ли! У меня в тайге тонна черники киснет! С кровью трактор вырвал у начальника!
- Забирай трактор, а мне этот нужен! - крикнул Селиванов, таща за собой упирающегося Оболенского. Мужик кинулся в контору. Когда Селиванов с Оболенским уже подошли к машине, с крыльца конторы сорвались в их сторону двое начальников - Широкой и промхоза.
- А ну стой! - крикнул начпромхоза. - Ты чего безобразничаешь, Селиванов! Чего коман-дуешь! А ты - марш на трактор!
Селиванов схватил Оболенского за штаны и оттащил назад к машине.
- Не ори! В милицию его везу! Убийство он совершил! Понятно?
- Чего?! - завопил Оболенский, выпучив глаза.
- Лезь в машину!
Он нагнул голову Оболенского и коленкой поддал под зад. Начальники растерянно переглянулись. Селиванов прыгнул в машину, хлопнул дверью.
Машина рванулась с места.
У крыльца рябининского дома стояло такси, и Селиванов догадался, что приехала Наталья.
- Андриан Никанорыч! Ну как же это так! Почему?!
- Я виноват, - ответил он тихо, уже который раз за сегодня смахивал слезу. - Не должен был его одного в тайгу отпускать! С непривычки сердцем надорвался! Сказывают, упал и все! Легкая смерть, и тому порадуйся! Хоть смерть легкую заслужил...
- Мы даже не поговорили! Господи! И встретили его нехорошо!
- Не плачь! Кто знает, может, и лучше так для него! Не плачь!
Он пальцем вытер ей глаза, а она вся тряслась и захлебывалась от слез. Легко отстранив Наталью, Селиванов вернулся к порогу, где стоял поникший тракторист. Он ввел его в комнату, где посередине на столе лежал в гробу Иван Рябинин. У изголовья стоял священник. Грустно и задумчиво смотрел на умершего.
Растолкав старух, Селиванов сказал громко:
- Ну-ка, подите все на двор, подышите воздухом, родные прощаться будут!
Старухи неохотно попятились к двери, крестясь и перешептываясь, Селиванов нарушал обычай.
- Видишь, кто помер? - сурово обратился он к парню.
- Ага! - кивнул Оболенский. - Это тот дед, который...
- Отец твой!
- Какой отец! - вдруг осипшим голосом почти прошептал тракторист.
- Твой, говорю, родной, которого власть упрятала в чертово логово, когда ты еще родиться не успел! И мамка твоя, родив тебя, сгинула в том же логове ни за что, ни про что. И ты вырос мазуриком чумазым, потому что не было у тебя ни матери, ни отца, а одна только власть народная! Хотя и при том мог бы человеком вырасти!
Священник с тревогой слушал Селиванова. Оболенский смотрел на покойника широко раскрытыми глазами. Сзади послышались шаги и всхлипывания. Подошла Наталья, перехватила руками горло. Черный платок размотался у нее на шее и сполз на плечи.
- Ну вот, - сказал Селиванов, взяв ее за локоть и обращаясь к Оболенскому, - а это сестра твоя, а он, значит, брат твой родной!
- Что? - простонала она.
- Иваном его зовут! В честь отца мать назвала, да уж лучше б не делала того.
Оболенский и Наталья смотрели друг на друга в ужасе.
- Селиваныч, это - правда?! - прошептал Оболенский.
- Хуже правды... - ответил тот печально и, обойдя гроб, стал у изголовья, рядом со священником.
- Ваня, Ваня... - покачал он головой. - Нынче понимаю я, за что тебе жизнь такая выпала! - Он помолчал. - Это ты все мои грехи взял на себя! И расплатился, и помер за меня раньше времени! А всю жизнь думал да гадал: чего леплюсь к тебе, чего цепляюсь? И сам не знал, подлец, что душу чистую приблизил для спасения своего!
Священник тихо возразил:
- Каждый за свои грехи сам ответ держит!
- А у кого их нет, тот чужие на себя берет!
Священник перекрестился и промолчал.
- И муку за ваши грехи, - кивнув Наталье и Оболенскому, продолжал Селиванов, - и эту муку он тоже взял на себя! И, видно, еще что-то, больно много ее было, муки той, для одной чистой души! А чем отплатим ему?! Ваня! Ваня!
Закричав, бросился вон Оболенский. Наталья выбежала за ним.
- Не нужно отчаиваться! - сказал священник. - Жизнь Богом дана, и Он знает, зачем...
- Бог знает, да не говорит! Ведь даже тебе не говорит! А мне уж и подавно не услыхать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23