Должники думали, что имеют дело с быстрорастущей и очень перспективной компанией, у директора которой прочные связи на самом верху.
Они вежливо благодарили за любезное предложение и спешили вернуть деньги.
Так Константинов вытащил почти сто пятьдесят тысяч, которые тут же вложил в дело. На этот раз он не прогорел, ведь теперь это были его деньги. Все закрутилось гораздо быстрее, чем он ожидал.
Он просто работал по шестнадцать часов в сутки. Всего их двадцать четыре, не так ли? Шесть — на сон, два — на всякие хозяйственные дела: поесть, помыться, одеться; остальное — работа.
Работа отвлекала его от мыслей об Ирине и женщинах вообще. На это не оставалось времени. А затем… Когда все более или менее устоялось и оборот составил полмиллиона долларов в год…
Вот тогда-то он и решил заняться личной жизнью и очень скоро столкнулся с одним интересным обстоятельством. Женщины стали его раздражать.
Кругом было полно матрешек, готовых прыгнуть к нему в постель, однако Константинов никак не мог отнести это на счет своих человеческих или мужских достоинств. Все они клевали на деньги. Даже несмотря на то, что Владимир всегда был прижимист и считал каждый рубль.
Не желая вытаскивать большую сумму из оборота, он купил скромную квартирку на окраине Красногорска. Вишневый «Мерседес» и дорогая одежда — это обязательная статья расходов, его лицо, на это не жалко. А вот квартира…
Но желающих залезть к нему под одеяло становилось только больше.
В одной женской передаче Константинов услышал расхожую мысль: мол, женщин привлекают не деньги, а сам успех. То, что сидит внутри мужчины и рано или поздно делает его успешным.
Пораженный глубиной этой истины, он тут же попытался примерить ее на себя, и по зрелом размышлении оказалось, что истина не так уж и глубока. Для телевизионной передачи она вполне годилась, но для реальной жизни…
Одно он никак не мог объяснить. Почему же эти матрешки появились одновременно с деньгами? А раньше? Где они были раньше, когда он, бывало, съедал за весь день только два вонючих чебурека — потому что на большее денег не хватало?
Выходит, в нем тогда еще не было этого самого, что спустя пару-тройку лет обратилось в деньги? Да нет же, было, и в куда большем количестве, нежели сейчас.
«Странно, — думал Константинов. — Я был моложе, сильнее, красивее, добрее. Я хотел семью, но почему-то никому не был нужен. А теперь, когда я зачерствел, постарел и ослаб, я вдруг стал нужен всем. Что изменилось?»
Как ни крути, изменилось только одно. У него появились деньги. Выходит, женщины не такие уж сложно организованные существа, тонко чувствующие мужскую сущность. Скорее примитивные твари, теряющие голову при виде денег.
С последней девушкой, которая была младше на шестнадцать лет и называла его Вовусик, он прожил два месяца. Больше не сумел. Однажды утром она — еще не накрашенная, но все же довольно красивая той красотой, что есть у каждой молодой девушки, — спросила:
— Вовусик! А не пора ли нам завести ребеночка?
Константинов вскипел. Он едва сдержался и аккуратно положил телефонную трубку на рычаг. Еще немного, и он дал бы ей в лоб этой самой трубкой, но он сдержался.
Он присел на край кровати. Девушка призывно раздвинула длинные ножки.
Константинов увидел на тумбочке рядом с кроватью градусник и сразу понял, где она измеряла температуру. Что она хотела узнать.
— Пора, — глухо сказал он.
Он смотрел на тумбочку — этот градусник не давал ему покоя.
— Пора, — повторил он, — собирать тебе чемоданы и УБИРАТЬСЯ ОТСЮДА К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ!!!
Девушка — себя она называла Алей, хотя по паспорту звалась весьма прозаично, Еленой, — вздрогнула и поджала ноги.
— Вали отсюда. И чтобы я больше тебя не видел!
В тот же день, выслушав истерику, упреки, мольбы, жалобы и еще одну истерику — под занавес, он вызвал слесаря и поменял в доме замки.
Целую неделю ему хотелось начистить физиономию каждой встреченной молодой особе. А через неделю он пришел в себя и понял, что с ним творится.
Он не стал женоненавистником, нет. Он просто завершал свой круг, хотя еще и не понимал этого. Он приблизился к Ирине достаточно близко для того, чтобы снова вернуться на орбиту. Ее притяжение оказалось неимоверно сильным; она была единственной звездой в этой галактике.
Он не стал противиться своему чувству. Хотя нет, не чувству, правильнее было бы сказать — ощущению. И начал он совсем по-мальчишески — караулил в машине рядом с ее домом, благо стекла у «Мерседеса» были тонированными.
Через неделю ему удалось узнать, где она работает и во сколько заканчивает работу. А затем он… объявился.
Они стали встречаться. Куда-то вместе ходить, ужинать, перезваниваться… Константинов осторожно расспрашивал ее о семье, Ирина хмурилась, а он втайне радовался тому, что она хмурилась…
Так продолжалось три месяца. Вполне невинные отношения. Просто встречи старых друзей — правда, чересчур регулярные.
А потом… Он и сам не знал, как это получилось. Он этого очень хотел, но боялся настаивать, и тем не менее все получилось.
Они снова стали спать — как когда-то, одиннадцать лет назад.
Константинов был поражен. Ирина, конечно, постарела. Груди у нее отвисли, бедра стали шире, на боках появились растяжки, в подколенных сгибах стали просвечивать первые набухшие вены…
Но он был поражен вовсе не этим. Совсем другим — своим отношением к переменам, произошедшим с ней. Ему все это нравилось!
И морщинки у наружных углов глаз, и глубокая складка на лбу, и даже растяжки на ее погрузневшей попе — все это было настоящим. Честным. Он испытал странное чувство — словно все эти годы жил вместе с ней, знал историю каждой ее новой складочки и морщины. Это все было его!
Однажды, робко, опасаясь услышать поспешный отказ, Константинов предложил ей развестись и выйти за него замуж.
Ирина не сказала «да». Но она и не сказала «нет». Она грустно улыбнулась и поцеловала его в висок. Константинов заметил, что глаза ее странно заблестели.
И он, кажется, понял, в чем тут было дело. Он относился к этим матрешкам, как к вещам. А кем же они еще были, коли так хотели продаться? А Ирина — она не продавалась. Она была живой, и он относился к ней так, как и положено относиться к женщине.
Он чувствовал, что в ней происходит борьба. Ирина раздумывала, как ей поступить, и Константинов очень боялся, что она сделает выбор в пользу Гарина.
Гарин… Он снова и снова возвращался к воспоминаниям одиннадцатилетней давности и никак не мог разобраться, появился ли Гарин потому, что они расстались, или они расстались потому, что появился Гарин?
Как бы то ни было, Гарин сильно мешал. Ирина колебалась между прежней любовью, обещавшей начать новый виток, и стойкой привычкой, от которой ждать было больше нечего.
Ну и конечно, Ксюша… Наверняка Ирина переживала из-за Ксюши, но фраза, которую она обронила в их последнюю встречу…
О-о-о, ЭТО МНОГОЕ МЕНЯЛО! Это…
Внезапно Константинов насторожился. За годы, проведенные в бизнесе, у него необычайно развилась интуиция. И сейчас интуиция говорила ему, что все происходит совсем не так, как должно происходить.
Он это понял за несколько секунд до того, как поезд начал резко тормозить. Константинов, не боясь показаться смешным, бросился к поручню и крепко ухватился за него обеими руками.
Он понимал, что со стороны это наверняка кажется странным, но как он мог передать людям в вагоне свое ощущение ужаса и неотвратимо надвигающейся беды ? Как?
Он почувствовал, что сейчас будет удар. Константинов спрятал голову между плеч и сжал зубы — еще один урок, преподанный судьбой. До «Мерседеса» у него была «Тойота», на которой он однажды попал в серьезную переделку. Если бы не хваленая японская техника, он бы наверняка погиб или, что еще хуже, оказался бы навеки прикован к инвалидной коляске. А так — сравнительно легко отделался переломом левого предплечья и откушенным кончиком языка.
Сейчас он сжал зубы машинально, даже не успев подумать о том, что их следует хорошенько сжать.
Он что было сил уперся ногами в пол, и тело превратилось в одну тугую струну, натянутую между тремя точками: зубы, пальцы рук и ноги.
Так получилось… Впрочем, Константинов давно уже не верил в расплывчатое «так получилось».
Кому-то было угодно, чтобы из всех людей, ехавших в восьми вагонах утром двадцать первого сентября от «Тушинской» до «Щукинской», он единственный оказался готов к тому, что произошло.
Произошло всего несколько секунд спустя.
Машинист вел поезд, больше полагаясь на САММ — автоматизированную систему, разработанную еще в восьмидесятые годы. Она позволяла двигаться точно по графику.
Умная автоматика сама фиксировала прохождение контрольных пунктов, растормаживала колесные пары после закрытия дверей и вовремя отключала тяговые электродвигатели на подъезде к станциям. Благодаря ей оказалось возможным максимально уплотнить график движения поездов.
Таганско-Краснопресненская линия — самая загруженная в Москве. Пассажиропоток на «Выхино» и «Тушинской» значительно превышает пассажиропотоки на других московских станциях. Учитывая все это, САММ в первую очередь внедрили именно на Таганско-Краснопресненской, что значительно облегчило работу.
Машинист теперь уже и не представлял, как раньше гоняли поезда его коллеги, ориентируясь только на часы и график движения. Сейчас же от него требовалось только одно: помогать системе и вовремя вмешаться в случае нештатной ситуации. Ну а нештатная ситуация… Их набор, к счастью, ограничен.
Чаще всего это посторонний в тоннеле. Пьяный, или неопытный диггер, или просто искатель приключений. Тогда диспетчер службы пути включает аварийный сигнал для машиниста, а диспетчер электро-механической службы со своего пульта включает освещение в перегонных тоннелях: настолько яркое, что оно режет глаза и буквально давит на человека с потолка.
Правда, существует еще одна нештатная ситуация.
В 2003 году на Замоскворецкой линии, между «Кантемировской» и «Царицыно» образовался плывун, разрушивший обделку из монолитных железобетонных блоков и надолго парализовавший движение. Плывун — это сотни тонн песка, пропитанного водой.
Тогда аварию удалось довольно быстро нейтрализовать, но, насколько знал машинист, проблемы на перегоне остались.
Таганско-Краснопресненская линия тоже была проложена в геологически сложном грунте. В основном это сильно обводненные известняки на участках глубокого заложения; на участках же мелкого заложения обделка тоннелей не испытывала такой статической нагрузки, как в центре города.
Линия проходит глубоко внутри Кольцевой, собственно от «Таганской» и до «Краснопресненской», а от «Баррикадной» и до «Планерной» становится линией мелкого заложения, вплотную приближаясь к поверхности.
Сегодня ничто не предвещало беды. Все шло по графику.
Машинист снял с оставшейся половинки банана кожуру и пошарил за сиденьем. Пакет куда-то завалился.
Машинист на секунду убрал руку с электродинамического тормоза и обернулся в поисках пакета. В кабине было темно, и найти кусок черного целлофана оказалось не так-то просто. Он больше полагался на слух: шевелил пальцами, надеясь услышать ответный шорох.
— О! Да вот же он!
Пакет все это время тихо-мирно лежал под сиденьем и только и ждал момента, когда в него положат желтую, в черных пятнышках, банановую кожуру. Ту самую, на которой постоянно поскальзываются персонажи немых комедий.
Машинист взял пакет и разогнулся. Он встряхнул хрустящий целлофан и сунул внутрь кожуру.
Затем он посмотрел вперед, на то, во что упирались плотные конусы света, и остолбенел.
Его оцепенение длилось не более секунды, но ему показалось, что он смотрит не отрываясь в одну точку уже целый час.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Они вежливо благодарили за любезное предложение и спешили вернуть деньги.
Так Константинов вытащил почти сто пятьдесят тысяч, которые тут же вложил в дело. На этот раз он не прогорел, ведь теперь это были его деньги. Все закрутилось гораздо быстрее, чем он ожидал.
Он просто работал по шестнадцать часов в сутки. Всего их двадцать четыре, не так ли? Шесть — на сон, два — на всякие хозяйственные дела: поесть, помыться, одеться; остальное — работа.
Работа отвлекала его от мыслей об Ирине и женщинах вообще. На это не оставалось времени. А затем… Когда все более или менее устоялось и оборот составил полмиллиона долларов в год…
Вот тогда-то он и решил заняться личной жизнью и очень скоро столкнулся с одним интересным обстоятельством. Женщины стали его раздражать.
Кругом было полно матрешек, готовых прыгнуть к нему в постель, однако Константинов никак не мог отнести это на счет своих человеческих или мужских достоинств. Все они клевали на деньги. Даже несмотря на то, что Владимир всегда был прижимист и считал каждый рубль.
Не желая вытаскивать большую сумму из оборота, он купил скромную квартирку на окраине Красногорска. Вишневый «Мерседес» и дорогая одежда — это обязательная статья расходов, его лицо, на это не жалко. А вот квартира…
Но желающих залезть к нему под одеяло становилось только больше.
В одной женской передаче Константинов услышал расхожую мысль: мол, женщин привлекают не деньги, а сам успех. То, что сидит внутри мужчины и рано или поздно делает его успешным.
Пораженный глубиной этой истины, он тут же попытался примерить ее на себя, и по зрелом размышлении оказалось, что истина не так уж и глубока. Для телевизионной передачи она вполне годилась, но для реальной жизни…
Одно он никак не мог объяснить. Почему же эти матрешки появились одновременно с деньгами? А раньше? Где они были раньше, когда он, бывало, съедал за весь день только два вонючих чебурека — потому что на большее денег не хватало?
Выходит, в нем тогда еще не было этого самого, что спустя пару-тройку лет обратилось в деньги? Да нет же, было, и в куда большем количестве, нежели сейчас.
«Странно, — думал Константинов. — Я был моложе, сильнее, красивее, добрее. Я хотел семью, но почему-то никому не был нужен. А теперь, когда я зачерствел, постарел и ослаб, я вдруг стал нужен всем. Что изменилось?»
Как ни крути, изменилось только одно. У него появились деньги. Выходит, женщины не такие уж сложно организованные существа, тонко чувствующие мужскую сущность. Скорее примитивные твари, теряющие голову при виде денег.
С последней девушкой, которая была младше на шестнадцать лет и называла его Вовусик, он прожил два месяца. Больше не сумел. Однажды утром она — еще не накрашенная, но все же довольно красивая той красотой, что есть у каждой молодой девушки, — спросила:
— Вовусик! А не пора ли нам завести ребеночка?
Константинов вскипел. Он едва сдержался и аккуратно положил телефонную трубку на рычаг. Еще немного, и он дал бы ей в лоб этой самой трубкой, но он сдержался.
Он присел на край кровати. Девушка призывно раздвинула длинные ножки.
Константинов увидел на тумбочке рядом с кроватью градусник и сразу понял, где она измеряла температуру. Что она хотела узнать.
— Пора, — глухо сказал он.
Он смотрел на тумбочку — этот градусник не давал ему покоя.
— Пора, — повторил он, — собирать тебе чемоданы и УБИРАТЬСЯ ОТСЮДА К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ!!!
Девушка — себя она называла Алей, хотя по паспорту звалась весьма прозаично, Еленой, — вздрогнула и поджала ноги.
— Вали отсюда. И чтобы я больше тебя не видел!
В тот же день, выслушав истерику, упреки, мольбы, жалобы и еще одну истерику — под занавес, он вызвал слесаря и поменял в доме замки.
Целую неделю ему хотелось начистить физиономию каждой встреченной молодой особе. А через неделю он пришел в себя и понял, что с ним творится.
Он не стал женоненавистником, нет. Он просто завершал свой круг, хотя еще и не понимал этого. Он приблизился к Ирине достаточно близко для того, чтобы снова вернуться на орбиту. Ее притяжение оказалось неимоверно сильным; она была единственной звездой в этой галактике.
Он не стал противиться своему чувству. Хотя нет, не чувству, правильнее было бы сказать — ощущению. И начал он совсем по-мальчишески — караулил в машине рядом с ее домом, благо стекла у «Мерседеса» были тонированными.
Через неделю ему удалось узнать, где она работает и во сколько заканчивает работу. А затем он… объявился.
Они стали встречаться. Куда-то вместе ходить, ужинать, перезваниваться… Константинов осторожно расспрашивал ее о семье, Ирина хмурилась, а он втайне радовался тому, что она хмурилась…
Так продолжалось три месяца. Вполне невинные отношения. Просто встречи старых друзей — правда, чересчур регулярные.
А потом… Он и сам не знал, как это получилось. Он этого очень хотел, но боялся настаивать, и тем не менее все получилось.
Они снова стали спать — как когда-то, одиннадцать лет назад.
Константинов был поражен. Ирина, конечно, постарела. Груди у нее отвисли, бедра стали шире, на боках появились растяжки, в подколенных сгибах стали просвечивать первые набухшие вены…
Но он был поражен вовсе не этим. Совсем другим — своим отношением к переменам, произошедшим с ней. Ему все это нравилось!
И морщинки у наружных углов глаз, и глубокая складка на лбу, и даже растяжки на ее погрузневшей попе — все это было настоящим. Честным. Он испытал странное чувство — словно все эти годы жил вместе с ней, знал историю каждой ее новой складочки и морщины. Это все было его!
Однажды, робко, опасаясь услышать поспешный отказ, Константинов предложил ей развестись и выйти за него замуж.
Ирина не сказала «да». Но она и не сказала «нет». Она грустно улыбнулась и поцеловала его в висок. Константинов заметил, что глаза ее странно заблестели.
И он, кажется, понял, в чем тут было дело. Он относился к этим матрешкам, как к вещам. А кем же они еще были, коли так хотели продаться? А Ирина — она не продавалась. Она была живой, и он относился к ней так, как и положено относиться к женщине.
Он чувствовал, что в ней происходит борьба. Ирина раздумывала, как ей поступить, и Константинов очень боялся, что она сделает выбор в пользу Гарина.
Гарин… Он снова и снова возвращался к воспоминаниям одиннадцатилетней давности и никак не мог разобраться, появился ли Гарин потому, что они расстались, или они расстались потому, что появился Гарин?
Как бы то ни было, Гарин сильно мешал. Ирина колебалась между прежней любовью, обещавшей начать новый виток, и стойкой привычкой, от которой ждать было больше нечего.
Ну и конечно, Ксюша… Наверняка Ирина переживала из-за Ксюши, но фраза, которую она обронила в их последнюю встречу…
О-о-о, ЭТО МНОГОЕ МЕНЯЛО! Это…
Внезапно Константинов насторожился. За годы, проведенные в бизнесе, у него необычайно развилась интуиция. И сейчас интуиция говорила ему, что все происходит совсем не так, как должно происходить.
Он это понял за несколько секунд до того, как поезд начал резко тормозить. Константинов, не боясь показаться смешным, бросился к поручню и крепко ухватился за него обеими руками.
Он понимал, что со стороны это наверняка кажется странным, но как он мог передать людям в вагоне свое ощущение ужаса и неотвратимо надвигающейся беды ? Как?
Он почувствовал, что сейчас будет удар. Константинов спрятал голову между плеч и сжал зубы — еще один урок, преподанный судьбой. До «Мерседеса» у него была «Тойота», на которой он однажды попал в серьезную переделку. Если бы не хваленая японская техника, он бы наверняка погиб или, что еще хуже, оказался бы навеки прикован к инвалидной коляске. А так — сравнительно легко отделался переломом левого предплечья и откушенным кончиком языка.
Сейчас он сжал зубы машинально, даже не успев подумать о том, что их следует хорошенько сжать.
Он что было сил уперся ногами в пол, и тело превратилось в одну тугую струну, натянутую между тремя точками: зубы, пальцы рук и ноги.
Так получилось… Впрочем, Константинов давно уже не верил в расплывчатое «так получилось».
Кому-то было угодно, чтобы из всех людей, ехавших в восьми вагонах утром двадцать первого сентября от «Тушинской» до «Щукинской», он единственный оказался готов к тому, что произошло.
Произошло всего несколько секунд спустя.
Машинист вел поезд, больше полагаясь на САММ — автоматизированную систему, разработанную еще в восьмидесятые годы. Она позволяла двигаться точно по графику.
Умная автоматика сама фиксировала прохождение контрольных пунктов, растормаживала колесные пары после закрытия дверей и вовремя отключала тяговые электродвигатели на подъезде к станциям. Благодаря ей оказалось возможным максимально уплотнить график движения поездов.
Таганско-Краснопресненская линия — самая загруженная в Москве. Пассажиропоток на «Выхино» и «Тушинской» значительно превышает пассажиропотоки на других московских станциях. Учитывая все это, САММ в первую очередь внедрили именно на Таганско-Краснопресненской, что значительно облегчило работу.
Машинист теперь уже и не представлял, как раньше гоняли поезда его коллеги, ориентируясь только на часы и график движения. Сейчас же от него требовалось только одно: помогать системе и вовремя вмешаться в случае нештатной ситуации. Ну а нештатная ситуация… Их набор, к счастью, ограничен.
Чаще всего это посторонний в тоннеле. Пьяный, или неопытный диггер, или просто искатель приключений. Тогда диспетчер службы пути включает аварийный сигнал для машиниста, а диспетчер электро-механической службы со своего пульта включает освещение в перегонных тоннелях: настолько яркое, что оно режет глаза и буквально давит на человека с потолка.
Правда, существует еще одна нештатная ситуация.
В 2003 году на Замоскворецкой линии, между «Кантемировской» и «Царицыно» образовался плывун, разрушивший обделку из монолитных железобетонных блоков и надолго парализовавший движение. Плывун — это сотни тонн песка, пропитанного водой.
Тогда аварию удалось довольно быстро нейтрализовать, но, насколько знал машинист, проблемы на перегоне остались.
Таганско-Краснопресненская линия тоже была проложена в геологически сложном грунте. В основном это сильно обводненные известняки на участках глубокого заложения; на участках же мелкого заложения обделка тоннелей не испытывала такой статической нагрузки, как в центре города.
Линия проходит глубоко внутри Кольцевой, собственно от «Таганской» и до «Краснопресненской», а от «Баррикадной» и до «Планерной» становится линией мелкого заложения, вплотную приближаясь к поверхности.
Сегодня ничто не предвещало беды. Все шло по графику.
Машинист снял с оставшейся половинки банана кожуру и пошарил за сиденьем. Пакет куда-то завалился.
Машинист на секунду убрал руку с электродинамического тормоза и обернулся в поисках пакета. В кабине было темно, и найти кусок черного целлофана оказалось не так-то просто. Он больше полагался на слух: шевелил пальцами, надеясь услышать ответный шорох.
— О! Да вот же он!
Пакет все это время тихо-мирно лежал под сиденьем и только и ждал момента, когда в него положат желтую, в черных пятнышках, банановую кожуру. Ту самую, на которой постоянно поскальзываются персонажи немых комедий.
Машинист взял пакет и разогнулся. Он встряхнул хрустящий целлофан и сунул внутрь кожуру.
Затем он посмотрел вперед, на то, во что упирались плотные конусы света, и остолбенел.
Его оцепенение длилось не более секунды, но ему показалось, что он смотрит не отрываясь в одну точку уже целый час.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37