.. Сон не приходил. Даже сквозь плотно сжатые веки и заткнутые пальцами уши просачивалась липкая, вонючая, противоестественная реальность тюрьмы. Она проникала в мозг, просачивалась в душу, пропитывала плоть и свинцово наполняла кости. Волк пытался противиться, но ничего не получалось: тюрьма медленно, но верно лепила из него какое-то другое существо. Надо было за что-то зацепиться, однако вокруг не было ничего светлого и хорошего.
Зашелестели страницы памяти, но и там мелькали прыжки, атаки, выстрелы, взрывы и смерть.
Но между безжалостным огнем автоматических пулеметов "дождь" и жестоким избиением сержанта Чувака вдруг мелькнуло сдобное женское тело - Волк остановил кадр. Короткая стрижка густых черных волос, зеленые глаза, точеный носик и четко очерченный рот, длинная шея, чуть отвисающая грудь, мягкий живот с глубоким пупком, развитые бедра, густые волосы на лобке, тяжелые ляжки и изящные икры... Будто солнце залило затхлый вонючий мирок, тюрьма перестала мять душу и тело, владевшее напряжение отчаяния стало постепенно ослабевать. Когда он вырвется отсюда и вернется в нормальную жизнь, Софья должна быть рядом с ним. Хотя как может прапорщик забрать жену у генерала, он совершенно не представлял.
- Чо вертишься, как мыло под жопой? - отчетливо услышал он тонкий, нечеловеческий голос.- Кемарить надо! Мы ведь тебе тут санаторий устроили: ни вшей, ни клопов, - дрыхни и радуйся! Шухер начнется - разбудим!
Это говорил кот с левого плеча. Татуировки не могут разговаривать. И избавить от кровососущих паразитов тоже не могут. Значит, у него едет крыша. Но ведь вши и клопы ему действительно не досаждают!
- А чего ты с клопами-то делаешь? - тихо спросил Волк.
- Что?! - вскинулся Морда, сунув руку под мятую ватную подушку, где таился осколок стекла.
- Не ори, побудишь корешей! - раздраженно сказал кот. - Мы им, падлам, облавы ментовские устраиваем. Я когтями ловлю и щелкаю, как семечки... А орел выклевывает из всех щелей. Да и чертяка дает просраться!
- Слышь, Расписной, ты чего базарил? - не успокаивался Морда.
- Спать хочу. Моя очередь...
- А... Ну давай.
Кот замолчал. Волк попытался заснуть. Чтобы вырваться из липкого вонючего кошмара камеры, нужен был какой-то приятный расслабляющий образ, символ нормального, человеческого мира. Он напрягся, и в памяти появилась раскачивающаяся под столом изящная женская ступня, всплыл терпкий запах пыли и обувной кожи... Волк погрузился в спокойный, без кошмаров, освежающий сон.
Глава 3 БОЛЬШАЯ ПОЛИТИКА
Яркое солнце отражалось в окнах двухэтажного дома на восемь спален, расположенного в престижном пригороде в двадцати милях от Вашингтона. Свежий ветерок шевелил изумрудную траву газона, подметал и без того безупречно чистые дорожки, морщил голубую гладь пятидесятифутового бассейна, раздувал угли в круглом титановом барбекю и пузырем надувал легкую белую рубаху, которую Майкл Сокольски узлом завязал на животе - на русский манер. В русском стиле был и этот прием - не в ресторане или баре, как принято у американцев, а у себя дома, причем сам Майкл называл его не привычным словом party, а экзотическим и непереводимым gosti.
Гостей было трое: подтянутый моложавый сенатор Спайс, тучный краснолицый Генри Коллинз из группы советников Белого дома и Роберт Дилон - быстрый и верткий владелец крупного издательства. Спайс выглядел наиболее официально - в легком белом костюме и кремовой, с песочными пуговицами шведке. Коллинз надел просторные хлопчатобумажные штаны и свободную шелковую блузу, на Дилоне были джинсы и пестрая гавайская рубаха, расстегнутая до пояса и открывающая крепкий, обильно заросший волосами торс.
На самом деле Дилон работал в русском отделе ЦРУ, и присутствующие были прекрасно осведомлены об этом, поскольку все они специализировались на России. А главным экспертом по столь специфической и сложной стране являлся, безусловно, сам Майкл Сокольски, проработавший в посольстве в Москве около пятнадцати лет.
- О'кей, угли уже хороши, и я сказал Джиму, чтобы он ставил стейки, оживленно сообщил хозяин, возвращаясь к сервированному на четверых столу и смешивая себе аперитив - темный "баккарди" с лимонным соком.
- Кстати, как называются эти русские стейки на стальных шпажках? - спросил Спайс, потягивая через соломинку джин с тоником.
- Шашлык, - улыбнулся Майкл. - А шпажки - шампурами. Мне доводилось видеть такие, на которые можно нанизать сразу двух человек. Конечно, не столь могучих, как Генри.
- Ты хочешь сказать - не таких толстых, - пробурчал Коллинз. Из-за высокого давления он пил только яблочный сок.
- Большаков тоже толстый, но мой шеф к нему расположился с первого взгляда.
Толстяк, о котором зашла речь, был советским послом, а своим шефом Генри Коллинз называл президента США. Это было приглашение к разговору, ради которого они и собрались.
Майкл попробовал свой коктейль и удовлетворенно кивнул.
- Он расположился к новой Политике Москвы и лично к Грибачеву. Тот действительно внушает симпатию.
Спайс добавил себе еще джина.
- После тех, кто был раньше, у него действительно человеческое лицо, задумчиво сказал он. - Но этого еще недостаточно, чтобы бросаться друг другу в объятия. Во всяком случае, отмена эмбарго на торговлю с русскими явно преждевременна.
- Это все понимают. Тем не менее мы готовимся к встрече на высшем уровне, - сказал Коллинз. - А если она произойдет, потепление отношений неизбежно.
Казалось, что Дилона эти разговоры не интересуют. Он сосредоточенно солил и перчил томатный сок, потом по стенке стакана стал вливать в него водку. Сокольски заинтересованно следил за этим процессом. Разговор заглох.
- Это правда, что русские добавляют сюда сырое яйцо? - спросил Дилон, подняв стакан к глазам и рассматривая, как граница между водкой и соком приобретает все более четкие очертания.
Сокольски кивнул:
- Не все яйцо - только желток. Но далеко не всегда. Я бы даже сказал крайне редко. В основном обходятся без него.
- Тогда можно считать, что я все сделал правильно, - чуть заметно улыбнулся Дилон. - Терпеть не могу сырых яиц!
Он залпом выпил "Кровавую Мэри" и промокнул губы салфеткой.
- И если завтра я скажу, что обожаю сырые яйца, - мне никто не поверит. Так не бывает. И не бывает, чтобы страна, которая десятилетиями считалась империей зла, в один момент превратилась в оазис добра, справедливости и соблюдения прав человека. Поэтому и конгресс, и президент, и общественность должны знать, как на самом деле обстоят там дела. А самый компетентный и заслуживающий доверия свидетель - наш друг Майкл!
Перегнувшись через стол, Дилон похлопал Сокольски по плечу.
- Это не какой-то журналистишка или экзальтированный турист! Майкл полтора десятка лет работал атташе в нашем посольстве, он специалист по национально-освободительным движениям, хорошо знает диссидентов, а сейчас формирует нашу политику по отношению к России в Госдепе! Его правдивая книга, которую с удовольствием выпустит мое издательство, откроет многим глаза на истинное положение дел...
- Я берусь положить эту книгу на стол шефу и подарить ее наиболее влиятельным политикам, вхожим в Белый дом, - сказал Коллинз.
- А я прорекламирую ее на Капитолийском холме, - подхватил идею Спайс.
- Отлично! - кивнул Дилон и облизнулся, будто все еще смаковал вкус коктейля. - Телевизионные передачи, несколько пресс-конференций, статья-другая во влиятельных газетах... Наглядная правда способна перевесить доброе выражение лица Грибачева!
- Мой шеф очень внимателен к общественному мнению, - вставил Коллинз.
- Самое главное - безупречные факты. Один пример с борцами за немецкую автономию чего стоит! Правда, Майкл?
Сокольски, чуть помешкав, кивнул.
- Ваш близкий знакомый, можно сказать, друг, как там его?..
- Фогель. Иоганн Фогель.
- Он добивался восстановления немецкой области, а оказался за решеткой! На пятнадцать лет. У них меньше дают за убийство! Не правда ли, Майкл?
- Правда.
Сокольски утратил первоначальный энтузиазм, и это бросилось всем в глаза.
- Не будьте столь чувствительны, Майкл! - успокоил его Спайс. - Вы ведь не виноваты в таком печальном исходе!
В воздухе повеяло ароматом поджариваемого на углях мяса.
- Пойду погляжу, как там Джим справляется с делом. - Сокольски поднялся из-за стола. - Без контроля он может пересушить стейки.
* * *
Завтрак начинался как всегда: баландер по счету ставил на откинутый подоконник "кормушки" миски с разваренными макаронами, дежурный шнырь принимал их и передавал в подставленные руки сокамерников, повторяя счет:
- ...пятнадцать, шестнадцать, семнадцать... Не лезь, перекинешь! Семнадцать... Тьфу... Восемнадцать, девятнадцать...
Внезапно звяканье алюминия и счет прервались, в жадно распахнутый рот камеры просунулась голова в несвежем белом колпаке с многозначительно вытаращенными глазами.
- Сейчас для смотрящего! - Голова тут же исчезла.
Смотрящий никогда не ест общую жратву, но никто не стал переспрашивать и задавать вопросов, просто следующую миску шнырь немедленно отнес на первый стол.
За ним теперь сидели всего пять человек: Калик, Катала, Зубач, Морда и Расписной. Они держались настороженно и почти не разговаривали друг с другом. Когда перед Каликом поставили миску с макаронами, он сразу же отлепил от донышка клочок бумаги и осмотрелся. По правилам, полученную малевку смотрящий не должен читать один. Чтобы не мог утаить сведения про самого себя. Сейчас в записке речь, скорей всего, шла о Расписном, но соблюдать формальности все равно было необходимо.
- Катала, Зубач, Морда, идите сюда!
Сердце у Волка заколотилось, несмотря на жару, по спине прошел холодок.
На глазах у свидетелей Калик развернул записку и принялся читать:
- "Про Расписного слыхали, в "белом лебеде" был в авторитете. Лично никто не знает. Надо присмотреться, проверить, спросить по другим домам..."
Калик закашлялся.
- Это не все, там еще есть, - сказал Морда и потянулся к смятой мокрой бумажке.
Смотрящий презрительно скривился и отвел руку:
- Не гони волну! Ты что, самый грамотный тут? Я и без тебя все вижу!
Прокашлявшись, он как ни в чем не бывало продолжил чтение:
- "Калику надо идти на Владимир, Пинтос ждет. Краевой".
Волк расслабился и перевел дух. Смотрящий, наоборот, - заметно помрачнел.
* * *
- Ну, в хате ты прибрался... Только почему у тебя народ дохнет пачками?
Подполковник осмотрел все углы камеры, прошелся вдоль строя арестантов, придирчиво осматривая каждого, и остановился перед Каликом.
- Первый жмурик действительно от сердца загнулся. А Теребилов?
- С третьей шконки слетел... - проговорил Калик. И неохотно добавил: Гражданин начальник...
- Ты кому фуфло гонишь! - Дуболом подался вперед, впившись пронзительным взглядом в жестокие глаза вора. - Как авторитет на третьей шконке оказался?! Хера ему там делать?!
Сегодня начальника сопровождали трое, но все трое отвлеклись: прапорщики шмонали койки, капитан наблюдал за ними. Подполковника никто не страховал, он стоял вполоборота, спиной к двери. Из строя вышел Хорек и, держа руку сзади, на цыпочках стал подкрадываться к Дуболому.
- Так это только у вас погоны навсегда даются. А у нас он сегодня авторитет, а завтра упорол косяк - и полез на третью шконку...
Калик скосил глаза. Хорек улыбнулся ему и бросился вперед. Остро заточенный черенок ложки нацелился подполковнику под лопатку. Интуитивно почуяв опасность, он стал поворачиваться, но избежать удара уже не успевал. И тут Калик шагнул вперед, сделал быстрое движение, будто ловил муху. Тусклый металл пробил ладонь, брызнула кровь, судорожно сжавшиеся пальцы обхватили кулак Хорька. От неожиданности тот выпустил свое оружие и бессмысленнр уставился на смотрящего. Здоровой рукой Калик ударил его в переносицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Зашелестели страницы памяти, но и там мелькали прыжки, атаки, выстрелы, взрывы и смерть.
Но между безжалостным огнем автоматических пулеметов "дождь" и жестоким избиением сержанта Чувака вдруг мелькнуло сдобное женское тело - Волк остановил кадр. Короткая стрижка густых черных волос, зеленые глаза, точеный носик и четко очерченный рот, длинная шея, чуть отвисающая грудь, мягкий живот с глубоким пупком, развитые бедра, густые волосы на лобке, тяжелые ляжки и изящные икры... Будто солнце залило затхлый вонючий мирок, тюрьма перестала мять душу и тело, владевшее напряжение отчаяния стало постепенно ослабевать. Когда он вырвется отсюда и вернется в нормальную жизнь, Софья должна быть рядом с ним. Хотя как может прапорщик забрать жену у генерала, он совершенно не представлял.
- Чо вертишься, как мыло под жопой? - отчетливо услышал он тонкий, нечеловеческий голос.- Кемарить надо! Мы ведь тебе тут санаторий устроили: ни вшей, ни клопов, - дрыхни и радуйся! Шухер начнется - разбудим!
Это говорил кот с левого плеча. Татуировки не могут разговаривать. И избавить от кровососущих паразитов тоже не могут. Значит, у него едет крыша. Но ведь вши и клопы ему действительно не досаждают!
- А чего ты с клопами-то делаешь? - тихо спросил Волк.
- Что?! - вскинулся Морда, сунув руку под мятую ватную подушку, где таился осколок стекла.
- Не ори, побудишь корешей! - раздраженно сказал кот. - Мы им, падлам, облавы ментовские устраиваем. Я когтями ловлю и щелкаю, как семечки... А орел выклевывает из всех щелей. Да и чертяка дает просраться!
- Слышь, Расписной, ты чего базарил? - не успокаивался Морда.
- Спать хочу. Моя очередь...
- А... Ну давай.
Кот замолчал. Волк попытался заснуть. Чтобы вырваться из липкого вонючего кошмара камеры, нужен был какой-то приятный расслабляющий образ, символ нормального, человеческого мира. Он напрягся, и в памяти появилась раскачивающаяся под столом изящная женская ступня, всплыл терпкий запах пыли и обувной кожи... Волк погрузился в спокойный, без кошмаров, освежающий сон.
Глава 3 БОЛЬШАЯ ПОЛИТИКА
Яркое солнце отражалось в окнах двухэтажного дома на восемь спален, расположенного в престижном пригороде в двадцати милях от Вашингтона. Свежий ветерок шевелил изумрудную траву газона, подметал и без того безупречно чистые дорожки, морщил голубую гладь пятидесятифутового бассейна, раздувал угли в круглом титановом барбекю и пузырем надувал легкую белую рубаху, которую Майкл Сокольски узлом завязал на животе - на русский манер. В русском стиле был и этот прием - не в ресторане или баре, как принято у американцев, а у себя дома, причем сам Майкл называл его не привычным словом party, а экзотическим и непереводимым gosti.
Гостей было трое: подтянутый моложавый сенатор Спайс, тучный краснолицый Генри Коллинз из группы советников Белого дома и Роберт Дилон - быстрый и верткий владелец крупного издательства. Спайс выглядел наиболее официально - в легком белом костюме и кремовой, с песочными пуговицами шведке. Коллинз надел просторные хлопчатобумажные штаны и свободную шелковую блузу, на Дилоне были джинсы и пестрая гавайская рубаха, расстегнутая до пояса и открывающая крепкий, обильно заросший волосами торс.
На самом деле Дилон работал в русском отделе ЦРУ, и присутствующие были прекрасно осведомлены об этом, поскольку все они специализировались на России. А главным экспертом по столь специфической и сложной стране являлся, безусловно, сам Майкл Сокольски, проработавший в посольстве в Москве около пятнадцати лет.
- О'кей, угли уже хороши, и я сказал Джиму, чтобы он ставил стейки, оживленно сообщил хозяин, возвращаясь к сервированному на четверых столу и смешивая себе аперитив - темный "баккарди" с лимонным соком.
- Кстати, как называются эти русские стейки на стальных шпажках? - спросил Спайс, потягивая через соломинку джин с тоником.
- Шашлык, - улыбнулся Майкл. - А шпажки - шампурами. Мне доводилось видеть такие, на которые можно нанизать сразу двух человек. Конечно, не столь могучих, как Генри.
- Ты хочешь сказать - не таких толстых, - пробурчал Коллинз. Из-за высокого давления он пил только яблочный сок.
- Большаков тоже толстый, но мой шеф к нему расположился с первого взгляда.
Толстяк, о котором зашла речь, был советским послом, а своим шефом Генри Коллинз называл президента США. Это было приглашение к разговору, ради которого они и собрались.
Майкл попробовал свой коктейль и удовлетворенно кивнул.
- Он расположился к новой Политике Москвы и лично к Грибачеву. Тот действительно внушает симпатию.
Спайс добавил себе еще джина.
- После тех, кто был раньше, у него действительно человеческое лицо, задумчиво сказал он. - Но этого еще недостаточно, чтобы бросаться друг другу в объятия. Во всяком случае, отмена эмбарго на торговлю с русскими явно преждевременна.
- Это все понимают. Тем не менее мы готовимся к встрече на высшем уровне, - сказал Коллинз. - А если она произойдет, потепление отношений неизбежно.
Казалось, что Дилона эти разговоры не интересуют. Он сосредоточенно солил и перчил томатный сок, потом по стенке стакана стал вливать в него водку. Сокольски заинтересованно следил за этим процессом. Разговор заглох.
- Это правда, что русские добавляют сюда сырое яйцо? - спросил Дилон, подняв стакан к глазам и рассматривая, как граница между водкой и соком приобретает все более четкие очертания.
Сокольски кивнул:
- Не все яйцо - только желток. Но далеко не всегда. Я бы даже сказал крайне редко. В основном обходятся без него.
- Тогда можно считать, что я все сделал правильно, - чуть заметно улыбнулся Дилон. - Терпеть не могу сырых яиц!
Он залпом выпил "Кровавую Мэри" и промокнул губы салфеткой.
- И если завтра я скажу, что обожаю сырые яйца, - мне никто не поверит. Так не бывает. И не бывает, чтобы страна, которая десятилетиями считалась империей зла, в один момент превратилась в оазис добра, справедливости и соблюдения прав человека. Поэтому и конгресс, и президент, и общественность должны знать, как на самом деле обстоят там дела. А самый компетентный и заслуживающий доверия свидетель - наш друг Майкл!
Перегнувшись через стол, Дилон похлопал Сокольски по плечу.
- Это не какой-то журналистишка или экзальтированный турист! Майкл полтора десятка лет работал атташе в нашем посольстве, он специалист по национально-освободительным движениям, хорошо знает диссидентов, а сейчас формирует нашу политику по отношению к России в Госдепе! Его правдивая книга, которую с удовольствием выпустит мое издательство, откроет многим глаза на истинное положение дел...
- Я берусь положить эту книгу на стол шефу и подарить ее наиболее влиятельным политикам, вхожим в Белый дом, - сказал Коллинз.
- А я прорекламирую ее на Капитолийском холме, - подхватил идею Спайс.
- Отлично! - кивнул Дилон и облизнулся, будто все еще смаковал вкус коктейля. - Телевизионные передачи, несколько пресс-конференций, статья-другая во влиятельных газетах... Наглядная правда способна перевесить доброе выражение лица Грибачева!
- Мой шеф очень внимателен к общественному мнению, - вставил Коллинз.
- Самое главное - безупречные факты. Один пример с борцами за немецкую автономию чего стоит! Правда, Майкл?
Сокольски, чуть помешкав, кивнул.
- Ваш близкий знакомый, можно сказать, друг, как там его?..
- Фогель. Иоганн Фогель.
- Он добивался восстановления немецкой области, а оказался за решеткой! На пятнадцать лет. У них меньше дают за убийство! Не правда ли, Майкл?
- Правда.
Сокольски утратил первоначальный энтузиазм, и это бросилось всем в глаза.
- Не будьте столь чувствительны, Майкл! - успокоил его Спайс. - Вы ведь не виноваты в таком печальном исходе!
В воздухе повеяло ароматом поджариваемого на углях мяса.
- Пойду погляжу, как там Джим справляется с делом. - Сокольски поднялся из-за стола. - Без контроля он может пересушить стейки.
* * *
Завтрак начинался как всегда: баландер по счету ставил на откинутый подоконник "кормушки" миски с разваренными макаронами, дежурный шнырь принимал их и передавал в подставленные руки сокамерников, повторяя счет:
- ...пятнадцать, шестнадцать, семнадцать... Не лезь, перекинешь! Семнадцать... Тьфу... Восемнадцать, девятнадцать...
Внезапно звяканье алюминия и счет прервались, в жадно распахнутый рот камеры просунулась голова в несвежем белом колпаке с многозначительно вытаращенными глазами.
- Сейчас для смотрящего! - Голова тут же исчезла.
Смотрящий никогда не ест общую жратву, но никто не стал переспрашивать и задавать вопросов, просто следующую миску шнырь немедленно отнес на первый стол.
За ним теперь сидели всего пять человек: Калик, Катала, Зубач, Морда и Расписной. Они держались настороженно и почти не разговаривали друг с другом. Когда перед Каликом поставили миску с макаронами, он сразу же отлепил от донышка клочок бумаги и осмотрелся. По правилам, полученную малевку смотрящий не должен читать один. Чтобы не мог утаить сведения про самого себя. Сейчас в записке речь, скорей всего, шла о Расписном, но соблюдать формальности все равно было необходимо.
- Катала, Зубач, Морда, идите сюда!
Сердце у Волка заколотилось, несмотря на жару, по спине прошел холодок.
На глазах у свидетелей Калик развернул записку и принялся читать:
- "Про Расписного слыхали, в "белом лебеде" был в авторитете. Лично никто не знает. Надо присмотреться, проверить, спросить по другим домам..."
Калик закашлялся.
- Это не все, там еще есть, - сказал Морда и потянулся к смятой мокрой бумажке.
Смотрящий презрительно скривился и отвел руку:
- Не гони волну! Ты что, самый грамотный тут? Я и без тебя все вижу!
Прокашлявшись, он как ни в чем не бывало продолжил чтение:
- "Калику надо идти на Владимир, Пинтос ждет. Краевой".
Волк расслабился и перевел дух. Смотрящий, наоборот, - заметно помрачнел.
* * *
- Ну, в хате ты прибрался... Только почему у тебя народ дохнет пачками?
Подполковник осмотрел все углы камеры, прошелся вдоль строя арестантов, придирчиво осматривая каждого, и остановился перед Каликом.
- Первый жмурик действительно от сердца загнулся. А Теребилов?
- С третьей шконки слетел... - проговорил Калик. И неохотно добавил: Гражданин начальник...
- Ты кому фуфло гонишь! - Дуболом подался вперед, впившись пронзительным взглядом в жестокие глаза вора. - Как авторитет на третьей шконке оказался?! Хера ему там делать?!
Сегодня начальника сопровождали трое, но все трое отвлеклись: прапорщики шмонали койки, капитан наблюдал за ними. Подполковника никто не страховал, он стоял вполоборота, спиной к двери. Из строя вышел Хорек и, держа руку сзади, на цыпочках стал подкрадываться к Дуболому.
- Так это только у вас погоны навсегда даются. А у нас он сегодня авторитет, а завтра упорол косяк - и полез на третью шконку...
Калик скосил глаза. Хорек улыбнулся ему и бросился вперед. Остро заточенный черенок ложки нацелился подполковнику под лопатку. Интуитивно почуяв опасность, он стал поворачиваться, но избежать удара уже не успевал. И тут Калик шагнул вперед, сделал быстрое движение, будто ловил муху. Тусклый металл пробил ладонь, брызнула кровь, судорожно сжавшиеся пальцы обхватили кулак Хорька. От неожиданности тот выпустил свое оружие и бессмысленнр уставился на смотрящего. Здоровой рукой Калик ударил его в переносицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19