— Чушь собачья, а не информация! — взвизгнула Анфиса и, за неимением других аргументов, схватила мою статью и изорвала ее на мелкие клочки.
Я пожала плечами: естественно, статья была у меня в компьютере, и еще раз распечатать ее не составит труда. Другое дело, что в номер Гюрза ее теперь точно не пропустит, так что, похоже, мои труды пропали зря.
— Мне еще нагорит за тебя! — снова завелась Анфиса. — Главному твоя ахинея пока на глаза не попалась, а попадется — мало не покажется!
Я хотела ей сказать, что если уж Главный мою статью не читал — так о чем вообще речь и зачем так разоряться, но вовремя сдержалась и прикусила язык, а то Гюрзу, наверное, от такой наглости хватил бы инфаркт. Но она и без того продолжала бесноваться:
— Что ты вообще лезешь не в свое дело?
Тебе разрешают писать обзоры книжных и музыкальных новинок — вот и занимайся этим! Серьезная журналистика — это не для тебя! Откуда ты вообще раскопала всю свою чепуху?
— У меня есть источник информации, — тупо повторила я, как испорченная граммофонная пластинка.
В конце концов, если Анфиса повторяется — почему мне нельзя?
Некоторое время мы смотрели друг на друга с плохо скрытой ненавистью, наконец Гюрза вспомнила про орущий телефон, прижала его левым плечом к уху, включила звук и произнесла очередное «Ага», указав мне рукой на дверь кабинета и одарив напоследок настолько выразительным взглядом, что я, закрыв за собой дверь, проверила, не прожег ли этот взгляд дырку на любимом оранжевом свитере.
В результате этой аудиенции я вернулась на прежние позиции: что бы там ни говорил многомудрый Петр Ильич, в большую журналистику мне не пробиться, меня туда просто не допустят, несмотря на все его хитрые домашние заготовки.
— Сашенция! — подскочил Мишка Котенкин. — Может, объяснишь, что с тобой в последнее время происходит?
— Ты еще будешь лезть, — прошипела я не хуже Гюрзы, но тут же устыдилась: Мишка всегда ко мне хорошо относился, незачем срывать на нем злость.
— Сашенька, детка, покушай тортика, — вступил Кап Капыч, — я вот тут в выходной испек. Сладкое снимает стресс.
Он так трогательно суетился вокруг, что мне стало стыдно, тем более, когда я вспомнила, что эротический рассказ так и не написала.
— Извини, Петя, — вздохнула я, — ну сил нет больше писать эту дрянь! Вот статью хоть из себя вымучила.
— Все ясно! — громко сформулировал Мишка. — У нее мания величия, и от этого — творческий кризис!
— Тише ты, — шикнула я, — не хватало еще, чтобы Гюрза в кабинете услыхала! И так разорялась там и с работы грозилась уволить!
— Таким, как наша Гюрза… — вздохнув, начал Петя.
— Нужно морду бить! — подхватила я. — Арбузами!
— Как-как ты сказала? — оживился Мишка. — Морду арбузами бить? Емко! — Он достал блокнот. — Сейчас спишу фразочку.
— Мишка, остановись! — заржали мы с Кап Капычем. — Это Зощенко сказал, так что убери блокнот, плагиатор несчастный!
Мишка разочарованно вздохнул, потом нашел в компьютере вторую статью и углубился в чтение.
— Интересно… — задумчиво молвил он и откусил половину от моего куска торта. — Слушай, а откуда ты все это узнала?
— От верблюда, — ласково ответила я.
Мягкий тон компенсировал грубость. Мишка не обиделся, но отстал.
Кап Капыч удовлетворился «Женщиной и цветами» и тоже отошел от моего стола. Я доела торт и задумалась. Злость на Гюрзу не то чтобы прошла, но несколько притупилась.
Теперь это была уже не минутная вспышка, а устойчивая застарелая ненависть. Я осознала, что если еще раз получу от нее выволочку в такой хамской форме, могу не выдержать и вцепиться мерзкой бабе в волосы. Или выцарапать глаза. И ведь, стерва, прекрасно может держать себя в руках, ишь как с Главным ворковала! А подчиненных по столу размазать считает своим первейшим долгом…
Если моя авантюра закончится ничем, а, судя по всему, так и будет, я подам заявление об уходе. Видеть рожу Гюрзы я больше не в состоянии. Подамся в какую-нибудь желтую газетенку, писать могу о чем угодно — настропалилась тут, пока мною дыры затыкали.
Но напоследок выскажу этой стерве все, что я о ней думаю, вот будет потеха! А пока поразмыслим немножко над моим проектом, вернее, над нашим совместным проектом с Петром Ильичем.
Получается, что мы с ним вместе все это задумали, то есть они с мамулей просто вынудили меня написать статьи. Да, но писала-то их я сама! И подпись моя.., то есть псевдоним мой. Нужно все-таки попробовать как-нибудь протолкнуть статью в печать, хотя бы в обход Гюрзы, как говорится: семь бед — один ответ Но на случай, если действительно заставят держать ответ, нужно хоть как-то подстраховаться. Нужно, чтобы никто не посмел уличить меня во лжи.
Итак, что говорилось во второй статье?
Несчастная Ираидина соседка действительно работала в нежилом фонде и утонула в ванне, а уж сама, или кто-то помог, — пускай милиция разбирается. Тут пока ко мне претензий быть не может.
А вот с «Домовенком»… Украли у них оргтехнику, так, может, не компьютер? Допустим, сперли только факс, тогда я со своими домыслами буду иметь бледный вид…
Я оглянулась по сторонам. Дверь в кабинет Гюрзы была плотно закрыта, Кап Капыч ушел мыть чашки после чаепития. Мишка тоже куда-то испарился, и я решила, воспользовавшись их отсутствием, провести маленький следственный эксперимент.
По телефонной справочной службе узнала номер агентства недвижимости —"Домовенок", набрала их телефон и, дождавшись, когда мне ответил приятный девичий голос — явно секретарша, — прокашлялась и как можно более грубым и решительным тоном обратилась к девушке:
— «Домовенок»? Семнадцатое отделение милиции. Когда приедете свою машинку забирать?
— Какую машинку? — растерянно переспросила секретарша.
— Как какую? — Я добавила в голос хамства и нетерпения. — У вас оргтехнику украли?
— У нас, — подтвердила девица, чуть не плача, — Ну так нашли вашу оргтехнику, у скупщика. Пишущая машинка «Ремингтон», выпуска одна тысяча девятьсот двадцать второго года…
— Это не наша, — жалобно ответила девица, — у нас украли факс фирмы «Панасоник», ксерокс «Кэнон» и два компьютера…
— Точно? — с недоверием в голосе осведомилась я.
— Точно, точно! — Девица, по-моему, была уже на грани истерики.
— Чей же тогда «Ремингтон»? — вопросила я голосом сурового следователя.
Мне хотелось добавить: «Будем признаваться или будем запираться?», но я решила, что это будет перебор, и оставила бедную девушку в покое, повесив трубку.
Результат моего следственного эксперимента впечатлял. Петр Ильич в точности угадал все, что украли из несчастного «Домовенка». То ли он ясновидящий, то ли в нем пропадает частный детектив уровня Шерлока Холмса. В любом случае в следующий раз нужно внимательно прислушиваться к его рассуждениям: старичок не так прост, как кажется.
Но прислушиваться к его суждениям мне как-то не хотелось — этот самый Петр Ильич мне не очень нравился. Очень уж быстро он обаял мамулю. Интересно, что у них было раньше, как она выразилась, сто лет назад?
А может, я просто ревную? Только так можно объяснить их переглядывания у меня за спиной — мол, не будем препираться с капризным ребенком… Они не принимают меня всерьез, поняла я. Мамуля-то давно уверилась, что ничего путного из меня не выйдет. Я не желаю следовать ее советам, а она считает, что я делаю это из чистого упрямства. В глубине души мамуля знает, что ничего у меня не получится, и Петр Ильич помогает мне из чистого альтруизма, чтобы доставить ей удовольствие. Ладно, это мы еще посмотрим…
Как бы исхитриться и все-таки пропихнуть статью в номер? Я включила принтер и вывела файл на печать. Всего-то один листочек текста.
Гюрза сидела в кабинете и изредка посылала сотрудникам оттуда убийственные взгляды.
Ведь это извращение — находить удовольствие в ненависти других. Одно из двух: либо она знает, как мы ее ненавидим, и получает от этого физическое наслаждение, либо считает подчиненных козявками и не замечает в упор.
И еще неизвестно, что хуже!
Я поняла, что совершенно не боюсь Гюрзу.
На столе у Кал Капыча лежала моя распечатанная статья «Женщина и цветы». Осторожно оглянувшись на дверь кабинета, я подложила листочек со статьей о смерти Алевтины Ивановны Фадеевой под «Цветы» и закрепила скрепкой. Петя отдаст дамскую дребедень на проверку Гюрзе. Пускай же моя статья будет у нее под рукой. Капля, как говорится, камень точит…
Кап Капыч собрался на кошачью выставку, чтобы отразить потом сие великое событие на своей дамской страничке. Для этой цели он выпросил даже фотографа — Витьку Колобкова. Витька приперся к нам в отдел страшно недовольный — еще бы, его, великого фотографа, заставляют снимать какое-то семейство кошачьих!
— Уж снизойди до нас, грешных, — посмеивался Кап Капыч, — не все же в высших сферах витать. Очень ты гордый стал, Витенька!
— Не в том дело, — признался Витька, — у меня на кошачью шерсть аллергия, расчихаюсь потом…
— Так тебе и надо! — обрадовалась я, вспомнив, как из-за Витькиной жалобы меня выперли из отдела культуры. — Прочихаешься — меня вспомни.
Они все ушли. Гюрза тоже собралась обедать, а пока она бегала «на дорожку» в сортир, пришла девчушка и забрала все материалы в завтрашний номер, которые лежали у Гюрзы на столе, в том числе и «Женщину и цветы», которая никак завтра в номер пойти не могла.
А ладно, сами там разберутся, что к чему.
Гюрза позвонила кому-то по телефону и умчалась обедать. Я даже не повернула голову на звук хлопнувшей двери.
* * *
Антонов поправил перед зеркалом редеющие волосы и шагнул к дверям. Лика прижалась к нему напоследок телом, и он почувствовал ее всю сквозь собственную одежду и ее легкий домашний халатик, под которым ничего не было. Его снова бросило в жар. Хоть опять возвращайся в спальню. Лика ощутила его порыв и лукаво улыбнулась:
— Может быть, еще побудешь?
— Нет, мышонок! — Он поцеловал ее, обнял на прощание и отстранился. — Начальство ждет.
— Ты же сам большой начальник!
— На всякого большого начальника есть еще больший. "
Антонов вышел из Ликиной квартиры легкий и звенящий, как струна. Эта девчонка вернула ему молодость, радость жизни. Она влила в его жилы небывалую энергию. Антонов встречался с ней третий месяц, и ему казалось, что он помолодел за эти месяцы на десять лет. Он понимал, конечно, что Лике нужны только его деньги и возможности, но это ничего не меняло. Ему тоже нужно было только ее тело, горячее и жадное тело двадцатилетней женщины, одновременно юной и опытной. Он считал такой обмен честным.
Выйдя из подъезда, Антонов воровато огляделся.
Машина с шофером ждала его за углом.
Конечно, это глупо: шофер надежен и неболтлив, но береженого, как говорится, Бог бережет…
И тут через дорогу к нему метнулась женская фигура.
О Господи! Только этого не хватало! С горящими глазами, в сбитой на сторону итальянской шляпке, в расстегнутом норковом полушубке, раздувая ноздри, как скаковой конь на финише, к нему неслась законная супруга Зинаида.
— Козел! — вопила она издали. — Вот оно твое совещание в Смольном! Вот куда ты таскаешься, старый кобель!
Зинаида тянула к нему свои полные руки с наманикюренными коготками, Антонов прикрывался от обезумевшей фурии тысячедолларовым кожаным портфелем, думая, как он появится у мэра с расцарапанным лицом.
Зинаида вопила на всю улицу:
— Ты погляди на себя в зеркало, козлище!
Тебе уже без малого шестьдесят, кто на тебя посмотрит, кроме шлюхи, на которой пробы негде ставить! Ты, кобель старый, ты бы хоть о здоровье своем подумал! Да ты за последние месяцы, как к этой шалаве таскаешься, прямо почернел весь, мешки под глазами, морда вся обвисла, как у шарпея! Ты же не сегодня-завтра сдохнешь прямо на этой сучке! Вот ведь позору-то будет! У, козлище!
Выкрикивая все это, Зинаида прыгала вокруг мужа, как собака вокруг медведя, пытаясь оттолкнуть портфель и вцепиться в глаза благоверному.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35