Вы, я так понимаю, близкая ее подруга?
— С первого класса, — всхлипнула Оля.
— У меня к вам просьба. Я на этой неделе буду Маринины вещи разбирать, там остались какие-то мелочи — книжки, фотографии, мне к родителям как-то неудобно обращаться, может быть, я бы вам это передала? А вы потом сами решите, что родителям отдать, а что себе на память оставить.
Вы работаете?
— Работаю и учусь в ЛИТМО на вечернем.
— Так я вам позвоню и встречу как-нибудь после работы. Давайте ваш телефон.
Стеснительная Оля не смогла отказать.
* * *
В пятницу до обеда обсуждали похороны. Полякова с Пелагеей, конечно, и на поминки потащились, перезнакомились со всеми родственниками и бог знает что там наболтали. Между прочим, рассказали, что отец к концу сильно опьянел, плакал, говорил о каком-то звонке из консультации в среду вечером, и что когда он в пятницу туда пошел выяснять, что там с Мариночкой было, они там с ним и разговаривать не стали: мы, мол, справок не даем. Так он этого так не оставит, в прокуратуру пойдет, если милиция не поможет; а дальше они ушли, потому что он совсем разбушевался.
После обеда начальник вернулся из милиции. Подошел к Надеждиному столу, постоял, посмотрел на умиравшую от любопытства Полякову, пожал плечами и вышел.
Надежда выждала три минуты, взяла грязную посуду, оставшуюся после одиннадцатичасового чая, и тоже вышла. Начальник стоял в коридоре у стенда «Наши достижения» и внимательно читал прошлогоднюю статью о научной организации труда.
— Ну что, Сан Саныч? Как там дела?
— Да ничего пока. Следователь спокойный, не въедливый. Вопросы задавал чисто формальные.
— А насчет ссоры шестого числа?
— Я рассказал все, как было. Да, застал ее в кабинете, да, ругал, за дело. Я начальник, имею право.
Из двери выглянула Полякова, посмотрела подозрительно.
— Сан Саныч, возьмите мой телефон в журнале и, если будет необходимость, позвоните мне в выходные.
— А вы — мне.
Надо же, он, оказывается, улыбаться умеет!
Полякова заглянула в туалет, остановилась у раковины.
— Надь, ну что там в милиции?
— Понятия не имею!
— А что он сказал-то тебе?
— Сказал, что депремирует тебя на пятьдесят процентов за хамство начальнику!
* * *
В выходные начальник не позвонил, и Надежда решила не навязываться. В понедельник с утра она занялась лаборантскими делами: заполнила табель, требования на комплектующие, потом позвонили антеннщики насчет задания, потом — из первого отдела, потом — из расчетного, и к вечеру от этой беготни она совершенно ошалела, так что смогла заняться Марининым столом только во вторник.
Так, в этой половине все по работе: увольнительные, бланки на табель, папки, инвентаризация, ведомости; порядка, конечно, нет, но разобраться можно. А в этой — личные Маринины вещи: чашка, щипцы для завивки, туфли. Это все надо Оле отдать. Вот в ящике карандаши, ручки, зеркалец три штуки, пинцет, чтобы брови выщипывать, сережка серебряная, недорогая, одна почему-то. Потеряла где-то вторую.
Аскорбиновая кислота в таблетках — понятно, тошнило беднягу сильно на втором месяце. А вот — надо же! — туалетная вода для мужчин, французская, коробка не распечатана. В подарок, наверное, кому-то приготовила, но не отцу же! Тоже надо отдать, не выбрасывать же такую дорогую.
Книжки какие-то, учебник английского.
Надежда заглянула, нет ли штампа. Нет, не из нашей библиотеки, значит, надо отдать.
Вот в последнем ящике документы: профсоюзный билет, комсомольский, фотографий пачка, вот школьные еще — Надежда узнала Олю, вот летние на даче. Кто же тут Маринкин хахаль-то? Нет, не то все, ребята там все молодые, почти мальчишки, а Маринка искала себе кого пошикарней. Может, женатый кто у нее был? Да, вот еще записная книжка и ключ какой-то.
Надежда пролистала записную книжку.
Фамилии, еще в школе записанные детским почерком, — что тут найдешь? А ключ от дома, что ли? Вряд ли. Ключ обычный, от французского замка, кто же в наше время входную дверь на один французский замок запирает?
У них в лаборатории похожий замок, так, когда дверь случайно захлопнулась, Стас-механик этот замок простой шпилькой открыл.
Ненужный какой-то ключ. И надо кончать с этим барахлом, и так себя уже мародером чувствуешь. Надежда собрала вещи в пакет, документы завернула отдельно, все мелочи сунула в ящик с карандашами, рука не поднимается выбросить, потом, когда уж сорок дней пройдет.
* * *
Евгений Петрович Киселев заглянул в дверь:
— Можно?
Следователь поднял голову от бумаг:
— Я вас вызывал?
— Нет, но я узнать…
— А, Киселев, потерпевший. Что вы хотите?
— Узнать хочу, как дело двигается, когда вы мне скажете, кто дочку мою убил.
— Ну, гражданин Киселев, об убийстве и речи не было, думали самоубийство, да и то…
Следователь с сомнением покрутил головой.
— Так ведь начальник ее…
— Ну, что начальник, что начальник?
Допросил я его, ну отругал он ее утром!
Кстати, за дело, если не врет. — Следователь вздохнул. — Да если бы все, кого начальство ругает, с крыши бы сигали, у нас и народу бы никого не осталось, в транспорте бы свободней стало.
— Так ведь нет на свете дочки-то!!!
— Ты погоди, — следователь заглянул в дело, — ты погоди, Евгений Петрович.
Следователь был родом из-под Вышнего Волочка, и после первых двух фраз начинал называть собеседника на «ты». Разумеется, на вышестоящее начальство это не распространялось.
— Ты мне вот что скажи: установлено, что ушла она с работы не позже четырех, а врач сразу же определил, что смерть наступила от семи до одиннадцати. Где она три часа была и с кем?
— Не знаю.
— А не могла она, — следователь помялся, — ну предпраздничный день, компания веселая, выпили там, а потом она.., ну оступилась случайно и…
— Да не пила она по помойкам! Вам бы только дело закрыть!
— Спокойно, гражданин Киселев. От вскрытия ведь вы отказались? Вот ваша подпись.
— Этого вскрытия две недели ждать.
А хоронить когда?
— Значит, ничем помочь следствию вы не можете? Тогда идите, гражданин, и не мешайте работать. Когда будут новости, вам сообщат.
Евгений Петрович вышел на улицу, прошел немного под дождем.
— Сволочи! Сами нарочно со вскрытием тянут, чтобы родственники отказались, возиться не хотят.
Он вспомнил, что так и не сказал следователю о телефонном звонке и как его отфутболили в консультации. Он повернул назад.
— Ну погоди, гнида очкастая! Через прокурора с тобой разговаривать будем!
* * *
В среду Надежда позвонила Оле на работу и договорилась встретиться с ней на «Горьковекой» перед вечерними занятиями в ЛИТМО.
— Здравствуйте, Оля, простите, что отнимаю у вас время.
Худенькая, незаметная девочка, с Маринкой ничего общего, а вот, дружили с первого класса.
— Пойдемте в «Лотос», выпьем кофе.
Скажите, — начала Надежда, — вы часто с Мариной виделись?
— Последнее время реже, а в этом месяце совсем не встречались.
Так, значит, Марина не говорила ей ничего про беременность.
— А на похоронах это все одноклассники были?
— Да, ребята из школы.
«Воспитанная девочка, — подумала Надежда, — будь на ее месте Маринка, царствие ей небесное, давно бы меня подальше послала с моими расспросами».
Оля продолжала:
— Она в школе другая была, училась всегда хорошо, все ей легко давалось. А потом как-то изменилась, как-то захотела всего сразу. Мне говорила: будешь мучиться шесть лет, глаза портить, а кем потом станешь? У нас, говорит, таких идиотов полный институт: мужики железки паяют, бабы бумажки перекладывают. Ох, простите!
— Ничего, я понимаю. Наверно, не очень лестно она о нас о всех отзывалась.
Оля промолчала.
— А как же она собиралась свою жизнь устраивать? Учиться, я так понимаю, она не хотела. Может быть, она замуж собиралась?
Молодые люди за ней ухаживали?
— В школе за ней много бегали, а потом она всех отшила, сопляками называла. Она говорила, кто-то у нее на работе был. Там какие-то сложности, она говорила, если выгорит, она сразу жизнь свою устроит: и машина будет, и квартира, и деньги. Он и так ее на машине возил. Она говорила: лучше один раз рискнуть, все на карту поставить, чем всю жизнь, как ее родители, лямку тянуть, хотя родители ее очень любили и никогда ничего для нее не жалели.
— А она не могла немного преувеличивать, скажем так?
— Вообще-то, она прихвастнуть любила, но со мной нет. Я ей не соперница!
— Да вы умница, Оленька!
Оля опустила голову.
— Зачем она это сделала?
— Что, с седьмого этажа бросилась? Скажите, Оля, а вы сами-то в это верите?
— Но ведь говорили, что начальник ваш…
«Ну, Полякова, зараза, и тут успела!» — это про себя, а вслух Надежда ничего не сказала и стала прощаться.
* * *
А назавтра начальнику позвонили и срочно вызвали к следователю. К вечеру он на работу не вернулся. Дома Надежда ждала звонка, не дождалась, стирала, потом залезла под душ, и тут-то зазвонил телефон. «Не пойду», — сонно подумала она, блаженствуя под теплыми струями, но почему-то сама не поняла, как оказалась в коридоре у телефона.
— Надежда Николаевна, это Лебедев. — Голос какой-то полузадушенный, наверное, из автомата звонит. — Я бы хотел с вами поговорить.
— А вы где находитесь, Сан Саныч?
— Да я тут, у вашего метро. Если не поздно, мы бы могли тут встретиться.
Надежда посмотрела на лужу у ее ног на полу.
— Нет, Сан-Саныч, заходите лучше ко мне.
— Да нет, неудобно, поздно уже, ваши домашние…
— Заходите, заходите, у меня сейчас из домашних один кот. От метро пройдите наискосок между домами, тут сразу на углу мой дом, квартира 104.
Надежда заметалась по квартире, распихивая барахло по углам. Бейсик бросался под ноги и наступал на полы халата. Через десять минут раздался звонок в дверь. Он стоял на пороге без шапки, мокрые волосы прилипли ко лбу, глаза блестели.
— 3-з-д-д-равствуйте.
Господи помилуй, да он выпивши! Только этого ей не хватало, на ночь глядя.
— Проходите, раздевайтесь, да вы весь мокрый. Хотите чая?
— Да, пожалуй, — ответил он" как-то рассеянно.
Бейсик вышел в коридор знакомиться.
Сан Саныч наклонился расшнуровать ботинки, пошатнулся и оперся рукой о стену.
Бейсик отскочил боком, выгнул спину и вопросительно взглянул на Надежду: «Кто это еще к тебе притащился? Натоптал в прихожей и не только не похвалил милого котика, но, похоже, вообще меня не заметил».
«Да, Бейсинька, влипли мы с тобой», — подумала Надежда.
Сан Саныч сел на стул в кухне и прикрыл глаза. Ставя перед ним чашку с чаем, Надежда незаметно принюхалась.
— Вы не думайте, я не пьян. Только голова очень болит, и свет глаза режет.
Надежде стало стыдно. Может, у него с сердцем плохо. Бледный весь какой-то.
— Я был в милиции, вернее, теперь в другом месте Там следователь другой… другая. Они узнали, что Марина беременна была, и так она меня строго допрашивала.
Видно было, что слова он произносит с большим трудом.
— Сан Саныч, а сердце у вас не болит?
— Нет, только голова и ломает всего.
Она уже ставила ему градусник, потом помогла снять пиджак, расслабила галстук.
— Ого, температура 39,5. Да у вас грипп!
Первая волна идет, по радио говорили. Так, сейчас парацетамол, потом чай с лимоном, витамин С, потом полежите.
Он сделал попытку встать.
— Неудобно, я пойду.
— Тихо, тихо, никуда вы не пойдете.
Странно, что вы до меня добрались, на улице не упали. Пойдемте, я вам лечь помогу.
Бейсик, пошел вон!
Надежда уложила его на диване, сама прикорнула на Аленином кресле-кровати, но почти не спала — то поила его кислым питьем, то натирала уксусом с водой, то переодевала — нашла в шкафу две старые зятевы футболки. Часам к пяти утра температура спала и он заснул, а в полседьмого зазвонил будильник. Надежда тихонько собиралась на работу. Сан Саныч открыл глаза.
— Вот, устроил я вам ночку.
— Ничего, завтра уже суббота. Я ухожу, а вы оставайтесь здесь. Напишите заявление на отгул, я вам в стол положу, а вы позвоните потом на работу начальству и скажите, что больны и в поликлинику пойдете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34