Из всего, что попало под руку, он построил на столе трассу для автомобильных гонок и яростно, с грохотом и звоном протащил по ней солонку, которая изображала его машину, показав, как ее развернуло на скорости и крутило несколько десятков футов, пока она не вылетела с трассы. Повествуя об охотничьей экспедиции, он приникал глазом к прицелу воображаемого ружья и с победным видом отдувался, когда пуля попадала в цель. И как ни странно, у Терлейна сложилось впечатление, что он не из фантазеров.
Карстерс объявил себя неудачником. Он рассказал, как после Итона и Сандхерста он не без помощи отца попал в военно-воздушные силы, но ему вежливо предложили подать в отставку после того, как он безо всякой санкции совершил за счет правительства шесть парашютных прыжков; впрочем, у него был шанс исправиться и восстановить свое доброе имя, однако он ухитрился влететь на бомбардировщике стоимостью шесть тысяч фунтов прямехонько в здание офицерской столовой. Ему удалось катапультироваться, отделавшись растянутой лодыжкой. Карстерс также открыл Терлейну («разумеется, строго между нами»), что страстно и давно любит Джудит, сестру Мантлинга. Он признался ей в своих чувствах, но она интересуется только мужчинами, которые чего-нибудь добились в жизни. Он описал доктора Юджина Арнольда – «Я в жизни не видел, чтобы белый человек так плохо выглядел. А ведь ему всего тридцать шесть» – и карикатурно изобразил выражение лица последнего. И наконец, у него была собственная теория насчет «вдовьей комнаты». «Там, – сказал он, – или какой-нибудь газ, или пауки».
– Можете мне поверить, – заявил Карстерс после третьего коктейля, когда Терлейн встретил его в гостиной, – там или газ, или пауки. Всегда или одно, или другое. Вы сидите себе в кресле или лежите в постели, а тем временем от тепла вашего тела высвобождается смертельный газ. Уж я-то знаю. Да, сэр, если мне выпадет несчастливая карта, я сразу, как попаду в комнату, открою окно, высуну голову наружу и так проведу почти все время. Или, – продолжил мистер Карстерс, в волнении ввинчивая указательный палец в ладонь, – где-нибудь в шкафу прячется ядовитый паук, наподобие тарантула. В один прекрасный момент вы открываете шкаф, и – вуаля! – сыграли в ящик. Каково? Я об этом где-то читал.
Терлейн мягко возразил, что это должен быть очень живучий паук – как-никак он провел в шкафу сто двадцать пять лет и все это время ничего не ел. Карстерс сообщил, что где-то читал о пауках, замурованных в стены на еще более долгий срок. Равель, присоединившийся к разговору, был вполне согласен с Карстерсом. Он только настаивал, что в комнате не пауки, а жабы.
– Пауки, господин Карстерс, – говорил он с умным видом, – отличаются от жаб меньшей продолжительностью жизни. – Тут его как будто передернуло. – Но я, если честно, надеюсь, что там не пауки. Я их боюсь. Если увижу какого-нибудь паука, так рвану оттуда, что и тысяча чертей не угонится.
На протяжении всей жаркой дискуссии Терлейн старался не думать о том, что он увидел в комнате после того, как дверь в нее так легко отворилась. Но у него ничего не получалось, несмотря на уверения Г. М. Более того, он знал, что весь долгий ужин Мантлинг думает о том же. Когда Терлейн увидел, что Мантлинг встает со своего места, он испытал облегчение.
– Ну что, приступим? – снова сказал лорд.
Он стоял спиной к белым двойным дверям, и вдаль от него тянулся стол, на котором через строго определенные промежутки были расставлены серебряные подсвечники с витыми свечами. Столовая наполнилась тенями, так как большинство свечей погасло, утонув в воске. В зыбком свете его лицо было красно и блестело; жесткие кольца волос лоснились от пота, а бело-голубые полусферы глаз, казалось, едва держались в глазницах. Мантлинг улыбнулся и постучал костяшками пальцев по столу.
– Я приказал принести свежую колоду карт, – продолжил он, по-прежнему тараща глаза, – потому что та колода, которую я приготовил заранее, нам не подходит. Совсем не подходит. Ну же, господа! Признавайтесь, вам за это ничего не будет. – Он еще сильнее наклонился вперед. – Кто из вас пытался мухлевать? А?
Отозвалась Изабелла Бриксгем – с противоположного конца стола, спокойным голосом:
– Алан, я позволю себе поинтересоваться, не слишком ли много ты выпил?
Он пропустил ее слова мимо ушей, но впился в нее мрачным и задумчивым взглядом.
– Конечно, это не вы, тетушка, – взревел он и после паузы захохотал, – вы же не участвуете в игре! Я задаю вопрос остальным, и я имею на то причины. Один из вас хочет, чтобы в комнату пошел кто-то другой. Почему? Мы распечатали комнату – если ее вообще нужно было распечатывать. И кое-что там увидели.
– И испугались? – звонко спросил Гай. Затем – после паузы – он рассмеялся.
Мантлинг так и впился взглядом в брата:
– Ты что, там был?
– Был ли я там? Нет, – ответил Гай. Темные очки и морщинистый лоб замаячили над правым плечом Карстерса. – Но зачем же держать нас в напряжении? Что вы увидели?
– А вот и Шортер. – Хозяин дома внезапно переменил тему. – Колода свежая? Хорошо. Дайте я посмотрю. Вы знаете, что делать. Джентльмены! Сейчас Шортер будет разносить кофе, и вместе с чашкой те из вас, кто принимает участие в игре, возьмут по карте. Взгляните на них, если желаете, затем положите на стол рубашкой вверх. Не говорите, что у вас за карта, остальным присутствующим; пока не говорите. Прежде чем мы вскроем карты, я расскажу, что мы там увидели. После этого каждый, кто захочет, может выйти из игры… Ну, Шортер, начинайте. Вскройте упаковку. Рассыпьте карты веером по подносу. Вот так. Я буду тянуть первым.
Не сводя выпуклых глаз с гостей – он даже не взглянул на рассыпанные по подносу карты, – Мантлинг вытащил одну. Бросил на нее беглый взгляд и, сохранив спокойное лицо, положил ее рубашкой вверх на стол рядом с собой. Шортер прошел мимо Терлейна, который ощутил мгновенное напряжение, сменившееся мгновенным же облегчением. Ему не нужно было тянуть карту. Поднос очутился перед Карстерсом. Терлейн мог видеть голубые рубашки карт с цветным щитом в центре – видимо, гербом Мантлингов, – и мускулистую руку Карстерса, медлившую над ними. Карстерс поколебался, потер руки, передернул плечами и снова потянулся за картой. Его красное лицо блестело от пота.
– Дайте мне среднюю, – сказал он. – Сэр, пожелайте мне удачи. Ха-ха-ха. Так, иди сюда, маленькая. Да, я бы хотел, чтобы она оказалась… Черт!
Он с размаху шлепнул карту на стол и с запозданием попытался придать лицу невозмутимое выражение. Шортер перешел к Гаю, который со скучающим видом взял карту и, даже не взглянув на нее, положил на стол.
– Я передумал, – неожиданно заявил Мантлинг. – Подождите, Шортер. Пусть мисс Изабелла, если хочет, тоже тянет карту.
– Большое спасибо, – спокойно сказала Изабелла. Ничуть не удивившись, она оторвала от стола взгляд своих бледных глаз и протянула руку. – Я не передумала. Для этого нет никаких причин.
Она взяла карту, мельком взглянула на нее. Ее лицо не выражало ничего. Шортер перешел к сэру Джорджу, который, выбирая карту, наморщил лоб, но ничего не сказал. Равель, весь красный, долго не мог решиться. Среди гостей уже начал подниматься шум, который периодически прерывался произносимыми шепотом просьбами вести себя потише. Остановив свой выбор на одной карте, он неожиданно передумал и выхватил другую.
– Мне никогда не везло в картах, черт бы их побрал, – сказал он. – И сейчас, я думаю… Что? О господи, ура! Ха-ха-ха.
Он ослепительно улыбнулся, плюхнулся на стул и стал радостно скалиться над лежащей на столе картой. Он определенно был так же доволен, как Бендер – подавлен. Когда поднос добрался до него, Бендер резко повернулся к Мантлингу:
– Полагаю, я должен взять карту, сэр?
Мантлинг поднял верхнюю губу.
– Очень хорошо, – сказал Бендер. Он аккуратным движением вытащил карту, но, когда закрывал ее ладонью, чтобы другие не увидели, руки у него дрожали. Он положил карту себе на колени, чтобы взглянуть на нее под скатертью. Когда он положил ее на стол, выражение его лица не изменилось. Г. М. бросил на него любопытный взгляд; на протяжении всего ужина Г. М. не произнес ни слова.
– Итак, карты розданы, – сказал Мантлинг и кивнул. Затем некоторое время сопел. – А теперь я расскажу вам о комнате… Изабелла, – продолжил он после короткой паузы, – считает, что в этом доме завелся сумасшедший. Если вы еще не в курсе, то она, конечно, с удовольствием вас просветит. И знаете что? Я начинаю ей верить. Комната открыта, господа. Кто-то вынул шурупы, крепившие дверь к косяку, укоротил их наполовину и снова ввинтил так, чтобы они не доставали до косяка. Кто-то снял слепок с замка и изготовил ключ; кто-то смазал замок и дверные петли, подмел коридор, чтобы не оставлять следов. Но это не все. Если вы думаете, что в комнате царит запустение, что там наросло пыли на два дюйма и повсюду висит паутина, то вы ошибаетесь. Мне кажется, в ней даже чище, чем шестьдесят лет назад, когда ее запечатывали. Там есть большая позолоченная кровать с пологом. Все ее деревянные части отполированы, хотя полог уже давно сгнил. Перед смертью дед провел в комнату газовое освещение; форсунки газовых рожков прочищены, а сами они находятся в рабочем состоянии. Как видите, кто-то пробирался туда по ночам, когда остальные обитатели дома спали.
Он замолчал, отдуваясь. И снова Терлейн увидел большую квадратную комнату, с люстрой, состоящей из нескольких открытых газовых рожков, горевших желто-голубым пламенем. Они освещали некогда пышное убранство комнаты резким, но в то же время бедным светом. Стены когда-то были фиолетовыми с позолотой; теперь они стали почти черными – вычистить их не представлялось возможным. Терлейн вспомнил камин из белого мрамора, четыре больших зеркала в золотой оправе, отражавшие фигуру в полный рост, – по одному на каждую стену.
– Кто-то, – продолжал Мантлинг, – с величайшим тщанием прибрал большой круглый стол в центре комнаты, окруженный несколькими креслами. Я не знаток, но кажется, эти кресла – настоящее произведение искусства. Они сделаны из какого-то светло-желтого дерева, деревянные части окантованы медью.
– Ciseleurs! – воскликнул Равель и ударил ладонью по столу. Он осекся под тяжелым взглядом Мантлинга. – Извините, пожалуйста. Я больше не буду вмешиваться. Понимаете, это технология изготовления мебели. Я вам потом расскажу. Продолжайте, пожалуйста.
Гай привстал, чтобы прикурить сигарету от одной из свечей на столе.
– Алан, ты, без сомнения, заметил, что на спинке каждого кресла с внутренней стороны вырезано имя? – спросил он. – На одном кресле написано Monseur de Paris, на другом – Monseur de Tours, на третьем – Monseur de Rheims, на четвертом… А! Я вижу, уважаемый сэр Джордж Анструзер хмурит брови, как будто в чем-то меня подозревает. Я знаю о надписях, друг мой, потому что они – часть семейной истории. Как и Равель, я расскажу обо всем в свое время. Смысл в том…
– Да провались оно вместе со смыслом, – прервал его Карстерс, резко отодвигая пустую чашку – он будто освобождал место для игры. – Какая чушь! Я хочу спросить, Алан: зачем кому-то понадобилось среди ночи пробираться в комнату и пачкаться обо все это старье?
Он посмотрел на Мантлинга, а тот в свою очередь посмотрел на Изабеллу. Карстерс проследил за его взглядом. Глаза Изабеллы мерцали в тон ее серебряным волосам. Ровный голос Изабеллы тоже напоминал о серебре.
– Стоит ли говорить то, о чем более проницательные уже догадались? Спасибо. Все присутствующие здесь склоняются к мысли, что люди, умершие в той комнате в прошлом, погибли от какой-либо ловушки с ядом. Если это и так, то ловушка, скорее всего, давно потеряла былую мощь. Но только… если ее не обновили. Таким образом, две недели назад комната, возможно, была безопасна. Но не теперь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Карстерс объявил себя неудачником. Он рассказал, как после Итона и Сандхерста он не без помощи отца попал в военно-воздушные силы, но ему вежливо предложили подать в отставку после того, как он безо всякой санкции совершил за счет правительства шесть парашютных прыжков; впрочем, у него был шанс исправиться и восстановить свое доброе имя, однако он ухитрился влететь на бомбардировщике стоимостью шесть тысяч фунтов прямехонько в здание офицерской столовой. Ему удалось катапультироваться, отделавшись растянутой лодыжкой. Карстерс также открыл Терлейну («разумеется, строго между нами»), что страстно и давно любит Джудит, сестру Мантлинга. Он признался ей в своих чувствах, но она интересуется только мужчинами, которые чего-нибудь добились в жизни. Он описал доктора Юджина Арнольда – «Я в жизни не видел, чтобы белый человек так плохо выглядел. А ведь ему всего тридцать шесть» – и карикатурно изобразил выражение лица последнего. И наконец, у него была собственная теория насчет «вдовьей комнаты». «Там, – сказал он, – или какой-нибудь газ, или пауки».
– Можете мне поверить, – заявил Карстерс после третьего коктейля, когда Терлейн встретил его в гостиной, – там или газ, или пауки. Всегда или одно, или другое. Вы сидите себе в кресле или лежите в постели, а тем временем от тепла вашего тела высвобождается смертельный газ. Уж я-то знаю. Да, сэр, если мне выпадет несчастливая карта, я сразу, как попаду в комнату, открою окно, высуну голову наружу и так проведу почти все время. Или, – продолжил мистер Карстерс, в волнении ввинчивая указательный палец в ладонь, – где-нибудь в шкафу прячется ядовитый паук, наподобие тарантула. В один прекрасный момент вы открываете шкаф, и – вуаля! – сыграли в ящик. Каково? Я об этом где-то читал.
Терлейн мягко возразил, что это должен быть очень живучий паук – как-никак он провел в шкафу сто двадцать пять лет и все это время ничего не ел. Карстерс сообщил, что где-то читал о пауках, замурованных в стены на еще более долгий срок. Равель, присоединившийся к разговору, был вполне согласен с Карстерсом. Он только настаивал, что в комнате не пауки, а жабы.
– Пауки, господин Карстерс, – говорил он с умным видом, – отличаются от жаб меньшей продолжительностью жизни. – Тут его как будто передернуло. – Но я, если честно, надеюсь, что там не пауки. Я их боюсь. Если увижу какого-нибудь паука, так рвану оттуда, что и тысяча чертей не угонится.
На протяжении всей жаркой дискуссии Терлейн старался не думать о том, что он увидел в комнате после того, как дверь в нее так легко отворилась. Но у него ничего не получалось, несмотря на уверения Г. М. Более того, он знал, что весь долгий ужин Мантлинг думает о том же. Когда Терлейн увидел, что Мантлинг встает со своего места, он испытал облегчение.
– Ну что, приступим? – снова сказал лорд.
Он стоял спиной к белым двойным дверям, и вдаль от него тянулся стол, на котором через строго определенные промежутки были расставлены серебряные подсвечники с витыми свечами. Столовая наполнилась тенями, так как большинство свечей погасло, утонув в воске. В зыбком свете его лицо было красно и блестело; жесткие кольца волос лоснились от пота, а бело-голубые полусферы глаз, казалось, едва держались в глазницах. Мантлинг улыбнулся и постучал костяшками пальцев по столу.
– Я приказал принести свежую колоду карт, – продолжил он, по-прежнему тараща глаза, – потому что та колода, которую я приготовил заранее, нам не подходит. Совсем не подходит. Ну же, господа! Признавайтесь, вам за это ничего не будет. – Он еще сильнее наклонился вперед. – Кто из вас пытался мухлевать? А?
Отозвалась Изабелла Бриксгем – с противоположного конца стола, спокойным голосом:
– Алан, я позволю себе поинтересоваться, не слишком ли много ты выпил?
Он пропустил ее слова мимо ушей, но впился в нее мрачным и задумчивым взглядом.
– Конечно, это не вы, тетушка, – взревел он и после паузы захохотал, – вы же не участвуете в игре! Я задаю вопрос остальным, и я имею на то причины. Один из вас хочет, чтобы в комнату пошел кто-то другой. Почему? Мы распечатали комнату – если ее вообще нужно было распечатывать. И кое-что там увидели.
– И испугались? – звонко спросил Гай. Затем – после паузы – он рассмеялся.
Мантлинг так и впился взглядом в брата:
– Ты что, там был?
– Был ли я там? Нет, – ответил Гай. Темные очки и морщинистый лоб замаячили над правым плечом Карстерса. – Но зачем же держать нас в напряжении? Что вы увидели?
– А вот и Шортер. – Хозяин дома внезапно переменил тему. – Колода свежая? Хорошо. Дайте я посмотрю. Вы знаете, что делать. Джентльмены! Сейчас Шортер будет разносить кофе, и вместе с чашкой те из вас, кто принимает участие в игре, возьмут по карте. Взгляните на них, если желаете, затем положите на стол рубашкой вверх. Не говорите, что у вас за карта, остальным присутствующим; пока не говорите. Прежде чем мы вскроем карты, я расскажу, что мы там увидели. После этого каждый, кто захочет, может выйти из игры… Ну, Шортер, начинайте. Вскройте упаковку. Рассыпьте карты веером по подносу. Вот так. Я буду тянуть первым.
Не сводя выпуклых глаз с гостей – он даже не взглянул на рассыпанные по подносу карты, – Мантлинг вытащил одну. Бросил на нее беглый взгляд и, сохранив спокойное лицо, положил ее рубашкой вверх на стол рядом с собой. Шортер прошел мимо Терлейна, который ощутил мгновенное напряжение, сменившееся мгновенным же облегчением. Ему не нужно было тянуть карту. Поднос очутился перед Карстерсом. Терлейн мог видеть голубые рубашки карт с цветным щитом в центре – видимо, гербом Мантлингов, – и мускулистую руку Карстерса, медлившую над ними. Карстерс поколебался, потер руки, передернул плечами и снова потянулся за картой. Его красное лицо блестело от пота.
– Дайте мне среднюю, – сказал он. – Сэр, пожелайте мне удачи. Ха-ха-ха. Так, иди сюда, маленькая. Да, я бы хотел, чтобы она оказалась… Черт!
Он с размаху шлепнул карту на стол и с запозданием попытался придать лицу невозмутимое выражение. Шортер перешел к Гаю, который со скучающим видом взял карту и, даже не взглянув на нее, положил на стол.
– Я передумал, – неожиданно заявил Мантлинг. – Подождите, Шортер. Пусть мисс Изабелла, если хочет, тоже тянет карту.
– Большое спасибо, – спокойно сказала Изабелла. Ничуть не удивившись, она оторвала от стола взгляд своих бледных глаз и протянула руку. – Я не передумала. Для этого нет никаких причин.
Она взяла карту, мельком взглянула на нее. Ее лицо не выражало ничего. Шортер перешел к сэру Джорджу, который, выбирая карту, наморщил лоб, но ничего не сказал. Равель, весь красный, долго не мог решиться. Среди гостей уже начал подниматься шум, который периодически прерывался произносимыми шепотом просьбами вести себя потише. Остановив свой выбор на одной карте, он неожиданно передумал и выхватил другую.
– Мне никогда не везло в картах, черт бы их побрал, – сказал он. – И сейчас, я думаю… Что? О господи, ура! Ха-ха-ха.
Он ослепительно улыбнулся, плюхнулся на стул и стал радостно скалиться над лежащей на столе картой. Он определенно был так же доволен, как Бендер – подавлен. Когда поднос добрался до него, Бендер резко повернулся к Мантлингу:
– Полагаю, я должен взять карту, сэр?
Мантлинг поднял верхнюю губу.
– Очень хорошо, – сказал Бендер. Он аккуратным движением вытащил карту, но, когда закрывал ее ладонью, чтобы другие не увидели, руки у него дрожали. Он положил карту себе на колени, чтобы взглянуть на нее под скатертью. Когда он положил ее на стол, выражение его лица не изменилось. Г. М. бросил на него любопытный взгляд; на протяжении всего ужина Г. М. не произнес ни слова.
– Итак, карты розданы, – сказал Мантлинг и кивнул. Затем некоторое время сопел. – А теперь я расскажу вам о комнате… Изабелла, – продолжил он после короткой паузы, – считает, что в этом доме завелся сумасшедший. Если вы еще не в курсе, то она, конечно, с удовольствием вас просветит. И знаете что? Я начинаю ей верить. Комната открыта, господа. Кто-то вынул шурупы, крепившие дверь к косяку, укоротил их наполовину и снова ввинтил так, чтобы они не доставали до косяка. Кто-то снял слепок с замка и изготовил ключ; кто-то смазал замок и дверные петли, подмел коридор, чтобы не оставлять следов. Но это не все. Если вы думаете, что в комнате царит запустение, что там наросло пыли на два дюйма и повсюду висит паутина, то вы ошибаетесь. Мне кажется, в ней даже чище, чем шестьдесят лет назад, когда ее запечатывали. Там есть большая позолоченная кровать с пологом. Все ее деревянные части отполированы, хотя полог уже давно сгнил. Перед смертью дед провел в комнату газовое освещение; форсунки газовых рожков прочищены, а сами они находятся в рабочем состоянии. Как видите, кто-то пробирался туда по ночам, когда остальные обитатели дома спали.
Он замолчал, отдуваясь. И снова Терлейн увидел большую квадратную комнату, с люстрой, состоящей из нескольких открытых газовых рожков, горевших желто-голубым пламенем. Они освещали некогда пышное убранство комнаты резким, но в то же время бедным светом. Стены когда-то были фиолетовыми с позолотой; теперь они стали почти черными – вычистить их не представлялось возможным. Терлейн вспомнил камин из белого мрамора, четыре больших зеркала в золотой оправе, отражавшие фигуру в полный рост, – по одному на каждую стену.
– Кто-то, – продолжал Мантлинг, – с величайшим тщанием прибрал большой круглый стол в центре комнаты, окруженный несколькими креслами. Я не знаток, но кажется, эти кресла – настоящее произведение искусства. Они сделаны из какого-то светло-желтого дерева, деревянные части окантованы медью.
– Ciseleurs! – воскликнул Равель и ударил ладонью по столу. Он осекся под тяжелым взглядом Мантлинга. – Извините, пожалуйста. Я больше не буду вмешиваться. Понимаете, это технология изготовления мебели. Я вам потом расскажу. Продолжайте, пожалуйста.
Гай привстал, чтобы прикурить сигарету от одной из свечей на столе.
– Алан, ты, без сомнения, заметил, что на спинке каждого кресла с внутренней стороны вырезано имя? – спросил он. – На одном кресле написано Monseur de Paris, на другом – Monseur de Tours, на третьем – Monseur de Rheims, на четвертом… А! Я вижу, уважаемый сэр Джордж Анструзер хмурит брови, как будто в чем-то меня подозревает. Я знаю о надписях, друг мой, потому что они – часть семейной истории. Как и Равель, я расскажу обо всем в свое время. Смысл в том…
– Да провались оно вместе со смыслом, – прервал его Карстерс, резко отодвигая пустую чашку – он будто освобождал место для игры. – Какая чушь! Я хочу спросить, Алан: зачем кому-то понадобилось среди ночи пробираться в комнату и пачкаться обо все это старье?
Он посмотрел на Мантлинга, а тот в свою очередь посмотрел на Изабеллу. Карстерс проследил за его взглядом. Глаза Изабеллы мерцали в тон ее серебряным волосам. Ровный голос Изабеллы тоже напоминал о серебре.
– Стоит ли говорить то, о чем более проницательные уже догадались? Спасибо. Все присутствующие здесь склоняются к мысли, что люди, умершие в той комнате в прошлом, погибли от какой-либо ловушки с ядом. Если это и так, то ловушка, скорее всего, давно потеряла былую мощь. Но только… если ее не обновили. Таким образом, две недели назад комната, возможно, была безопасна. Но не теперь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40