Мне пришлось заткнуться и оставшиеся до отъезда дни заниматься прививками, ветеринарными справками и шитьем меховых попонок для мерзкой собаченции. Меховые попонки — вот он, мой звездный час! Особенно если учесть, что я занималась шитьем все последние годы.
Я занималась бы им и сейчас (перелицовка пальто, кройка мужских брюк, костюмы для детской театральной студии Дома культуры им. В. Кингисеппа), если бы… Если бы прошлым летом не оказалась в Москве. Поездка в Москву была спонтанной — такой же спонтанной, как и моя свадьба и последующий за ней развод. Именно после развода я и отправилась в столицу — зализывать раны.
— Значит, в Москву? Разгонять тоску? — вежливо осведомился мой бывший муж, не ко времени явившийся за потрепанной магнитолой — единственной вещью в доме, купленной на его деньги. — Супружеское ложе еще не остыло, а ты уже… Ну-ну.
Внизу, у подъезда, его ожидала новая пассия — из окна кухни я видела, как они подъехали на крепеньком мускулистом джипе. Пассию звали Тамара Константиновна, и мой Бывший нарыл ее на “Ленфильме”, куда таскался в тщетной надежде пристроить один-единственный написанный им сценарий. Сценарий назывался “Дервиш взрывает Париж” и проходил по разряду эксцентрических комедий.
Судя по тому, как скоропостижен был наш разрыв, царица Тамара оценила “Дервиша…” по достоинству.
Кроме того, она была владелицей карликовой продюсерской компании “Флитвуд Интертэймэнт”.
— Когда запуск? — не удержалась я, сжимая в руках постылую мужнину магнитолу.
— В сентябре. — Он даже раздулся от осознания собственного величия. — Могу пристроить тебя ассистентом. Если, конечно, тебе не надоело шить подштанники для пионеров.
Это было слишком.
— Пионеров больше нет, ты разве не в курсе? — спросила я. И через секунду магнитола со свистом шваркнулась о стену — в опасной близости от наглой, опухшей от мании величия, издевательски-круглой головы Бывшего.
— Сука, — сказал он.
— Подонок, — не осталась в долгу я.
— Неудачница.
— Альфонс.
— Швея-мотористка.
— Бездарь.
— Дура фригидная!
— Геронтофил-любитель…
Через пятнадцать минут, когда поток эпитетов иссяк, мы переключились на ближайших родственников с его и моей сторон — и брань вспыхнула с новой силой. Но и ее прервал требовательный автомобильный гудок.
— Твоя старая кляча, — сказала я, утирая пот со лба, — и получаса без тебя прожить не может. Надо же, какой темперамент. И это в ее-то годы!
— Заткнулась бы. — Бывший, тотчас забыв о наших препирательствах, подозрительно смахивающих на флирт, легко отодвинул меня и опрометью бросился к выходу.
— Беги, беги, женишок, — напутствовала его я. — Беги, а то передумает финансировать твою дешевку!..
Оставшись одна, я оросила слезами трупик поруганной магнитолы (восстановлению она не подлежала). После чего отправилась в спальню собирать вещи.
Дарья.
Дарья — вот кто отвлечет меня от мыслей, попахивающих самым банальным суицидом!
…Дарья встречала меня на Ленинградском вокзале.
За те три года, что мы не виделись, Дарья почти не изменилась. Все тот же целеустремленный нос, все тот же стальной взгляд, все те же бледные арийские космы, волевым усилием собранные в пучок. В университете лицо Дарьи было несколько размытым (скорее всего от жизненной неопределенности), но теперь приобрело стервозную законченность.
— Похоже, ты становишься стервой, — констатировала я, целуя ее в жесткую, отстраненно-московскую щеку.
— Уже стала, — хохотнула она и отобрала у меня сумку. — Это же Москва, а не благословенный Крыжополь. Как твой дервиш? Взорвал Париж?
— Почти. — Я снова пригорюнилась. — Мы развелись на прошлой неделе.
— Ушел от тебя к богатой старухе, ясно. А ты все подштанники кроишь?
— Крою, — призналась я. — И не только подштанники.
— Ну, и стоило для этого журфак кончать? Вопрос был риторическим, и я промолчала. Мы промахнули очумевший от людской толпы Ленинградский и оказались на площади трех вокзалов.
— Москва! — Я полной грудью вдохнула основательно подзабытый столичный воздух. — Москва!
— Москва, чтоб ей пусто было, — согласилась Дарья. — Москва, чтоб ей ни дна ни покрышки. Пот и кровь, девочка моя, пот и кровь. А мест под солнцем не так много.
— Не так много, это точно. Мне — не хватило. Я сделала шаг в сторону распаренного метро, но Дарья ловко ухватила меня за руку.
— Не сюда, — шепнула она и, вынув из кармана ключи, поболтала ими перед моим носом. — Тарантас подан, мэм.
Тарантасом оказалась вполне приличная “Мазда”, терпеливо ожидавшая нас у обочины. Респектабельную физиономию “Мазды” заметно портили подбитая фара и вывороченное левое крыло, но все равно: Дарья-автомобилистка — это было здорово!
— Твоя?
— А ты как думаешь?
— Думаю, что свое место под солнцем ты отвоевала. — Уметь радоваться успехам других было единственным ремеслом, которому я научилась. Если, конечно, не считать обметку петель с последующей их оверложкой. — Гоняешь как сумасшедшая, признавайся!
— В основном стою в пробках. Это же…
— ..Москва! — в который раз с благоговением произнесла я.
— Вот именно.
— А вмятины откуда? — Я осторожно коснулась нагревшегося на июльском солнце капота. — Попала в аварию?
— Объясняю еще раз: пробки. — Дарья плюхнулась на водительское сиденье и жестом пригласила меня последовать ее примеру. — Нервы не выдерживают. Начинаю ерзать и толкаться в общей очереди. Ты же знаешь, как я их ненавижу — очереди.
— Может быть, имеет смысл снова пересесть на метро?
— Исключено. Вот что, мне нужно заехать в редакцию. Много времени это не займет, а потом я буду в полном твоем распоряжении. Ты не возражаешь?
Как я могла возражать?
— Ты по-прежнему в “Квартале”? — спросила я, когда мы остановились на первом светофоре.
Бесхитростный журнальчик для домохозяек “Квартал” был местом последней дислокации моей амбициозной и шумной, как Ниагарский водопад, подруги.
Губы Дарьи выгнулись в презрительной улыбке, и я сразу же поняла, что “Квартал” оставлен. Покинут. Брошен на произвол судьбы. Забыт, как страшный сон. Как газета в метро. Как малотиражка завода железобетонных изделий.
— С ума сошла! Я теперь в “Роад Муви”! Это прозвучало, как: “Я вышла замуж за Майкла Дугласа, а свидетелями со стороны жениха были Сильвестр Сталлоне, Микки-Маус и Дональд Дак”. Против утки, мыши и примкнувшего к ним жеребчика Сильвестра я не имела ровным счетом ничего, а вот Майкл Дуглас вызывал во мне гораздо меньше симпатий. И к тому же был тривиально женат.
— Что это еще за “Роад Муви”? Дарья даже бросила руль.
— А ты не знаешь? — недоверчиво спросила она.
— Понятия не имею.
Лучше бы я этого не говорила.
— Ты, я смотрю, совсем очумела за своей швейной машинкой! От рук отбилась! Это же самый продвинутый журнал на сегодняшний день. Искусство, литература, театр, кинематограф. Ты знаешь, какие бабки платят знаменитости, чтобы у нас засветиться?
— Зачем же знаменитостям платить? — совершенно искренне удивилась я. — Они ведь и так знаменитости.
— Господи, это концептуальное издание! Определяет моду, формирует вкусы…
— Ну, это ты загнула. Вкусы формирует толпа, а моду определяет время. При чем здесь твой “Роад Муви”?
Дарья надулась и покраснела. А я сразу же устыдилась своего кавалерийского наскока. В конце концов, это я приехала к ней плакаться в жилетку, а не она ко мне. В конце концов, это я все последние годы подмахивала игле и наперстку, а не она. В конце концов, это я прохлопала свою жизнь — я, а не она.
А она — она в жизни преуспела.
Да еще Бывший со своей выпотрошенной временем продюсершей!..
— Прости. Я сейчас неадекватна. Он меня бросил, ты же знаешь. — Я положила руку на локоть Дарьи и легонько его пожала.
— Ладно. Проехали. Ужасно рада тебя видеть, правда! Она бросила руль, обеими руками обхватила мою голову и по-матерински прижала к груди. И едва не врезалась в идущий прямо перед нами бодрячок-“Фольксваген”.
— Осторожнее! — пискнула я. — Твоя машина!
— Плевать, новую куплю, — парировала Дарья, но по тормозам все-таки дала.
…Через полчаса мы наконец-то добрались до уже основательно мной подзабытого исторического центра и с ходу пронзили Кривоколенный переулок. За это время я успела узнать, что Дарья ведет в “Роад Муви” рубрику “Гамбургский петух” (рецензии на книжные новинки), съездила в Венецию и Мадрас, была на приеме в австрийском посольстве, где ей поцеловал руку “дыши глубже, сам Никас Супрунов” (интересно, кто это такой?). Кроме того, она поменяла два резца в верхней челюсти и двух мужей. И сейчас подыскивает спутника жизни под номером три.
— А кто это — Никас Супрунов?
— Художник, деревня! — Дарья смерила меня презрительным взглядом. — Берет пятьдесят тысяч за холст. В баксах, между прочим. А какой сексапил — просто фантастика!… Отдалась бы ему прямо на биде!
Редакция “Роад Муви” находилась в самом конце патриархального Кривоколенного и занимала двухэтажный особняк, украшенный колоннами. Площадка перед особняком была заставлена дорогими иномарками, из чего я сделала вывод, что дела у концептуального издания идут неплохо.
Мы поднялись на второй этаж, и Дарья приветливо распахнула передо мной дверь с табличкой “Гамбургский петух”.
— Я к главному, ненадолго. А это тебе, чтобы не скучать.
И, сунув мне внушительную стопку “Роад Муви”, она пулей вылетела из комнаты.
Глянцевые знаменитости обоих полов — все, как один, холеные, загорелые, оскалившие в снисходительной улыбке идеально ровные зубы (уж не сам ли господь бог снабжает запасными челюстями своих любимцев?); глянцевые знаменитости — мне не было никакого дела ни до них самих, ни до их верных возлюбленных и верных татуировок, ни до их обожаемых устриц и обожаемых ботинок в стиле “унисекс”.
Дарья — совсем другое дело. Дарья — моя лучшая подруга. Соратница и наперсница, с которой прожито пять незабываемых лет в общаге универа. Пять лет — со всеми нашими мальчиками, абортами и волнистым попугайчиком Кешей, которого Дарья научила одной-единственной, но сакраментальной фразе: “Девки, выпьем!"
…Долго рыться в помойке под флагом “Роад Муви” не пришлось: первый же номер явил мне “Гамбургского петуха” и его подведомственную курицу-несушку Д. Валикову.
"Д. Валикова”, очевидно, и была Дарьей, хотя я знала ее как Ставицкую, а потом — как Улюкаеву-Гессен. Как и положено сотруднице продвинутого журнала, Дашка обмирала от Умберто Эко, хлопалась в обморок от одного упоминания о Саше Соколове и к месту и не к месту клялась святыми мощами вседержителя Набокова. К прочей мелкокалиберной шушере она относилась с прохладцей и так и норовила подлить в бочку меда даже не ложку дегтя, а ложку касторки. От этого ее заметки выглядели несколько странно и общий их пафос сводился к следующему: “Хотя если быть до конца принципиальными, то невозможно не указать и на проколы. NN, конечно, писатель любопытный, но, по-моему, ему жена изменяет. И вообще у него простатит, а дед его находился на оккупированной территории”.
Но в целом Дашкины пасквили были прехорошенькими и до безобразия походили на саму Дашку — такие же веселые, циничные и саблезубые. Она была просто создана для спецопераций по отстрелу зазевавшихся беллетристов.
Мне же в лучшем случае остается только нашивать ей на рукава знаки отличия. И щипать корпию. А всему виной мой аналитический тугоплавкий ум, пригодный разве что на философские трактаты: не ко времени, ох не ко времени я его выпестовала! Да еще Бывший со своей заджипованной клячей!..
Из раздумий о невыносимой легкости бытия меня вывел голос Дарьи. Она стояла, ухватившись за ручку двери, и с кем-то сладострастно грызлась.
— Как же вы меня достали с вашей Канунниковой! — с яростью в голосе вопила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55