– Я покраснела так, как будто бы это меня застали за чем-то непристойным.
– Я… – начал было оправдываться Андрей, но потом только махнул рукой. В его глазах выступили слезы.
– Ле манифиг! – Карпик вспомнила любимое выражение Аники и издевательски улыбнулась, а лицо Андрея сморщилось еще больше.
Я сильно дернула маленькую провокаторшу за руку, но она даже не обратила на это внимания. Муха тоже не выглядел смущенным, ничего другого от такой идейной проститутки и ожидать не приходится. Только теперь я поняла, как упрощенная, фривольная кличка идет ему: он увяз в несчастном Андрее, как муха в патоке, и теперь довольно потирал лапки.
– Вам нужен душ? – галантно спросил Муха.
– Нет-нет, продолжайте, мы не будем вам мешать, – ответила Карпик.
– Извините, ради бога, – еще раз глупо повторила я и захлопнула дверь.
Это дурацкое происшествие так расстроило меня, что я прошла мимо каюты старпома и даже не вспомнила о ней. Зато Карпик не забывала ничего.
– Эй! – позвала она, когда мы уже миновали каюту Митько – Ты забыла, что мы хотели…
– Ничего я не забыла. Как-нибудь потом…
– Ты расстроилась, Ева?
– Если хочешь – да…
– А, по-моему, это ужасно смешно.
– Нет ничего смешного в том, чтобы ставить людей в неловкое положение. Я ненавижу это делать. Теперь он себя возненавидит. И нас заодно.
– Муха? Что ты, с Мухи как с гуся вода. Он даже был рад, что его увидели, может быть, он специально не закрыл дверь, чтобы его увидели.
– Ты говоришь глупости, Карпик!
– Я не умею говорить глупости. Я всегда говорю только умности, рассудительности и юмористичности. А Мухе даже понравилось, что мы их застукали.
– При чем здесь Муха? Я говорила об Андрее. Бедная Аника…
– Отчего же бедная? – У Карпика был свой, достаточно циничный для тринадцатилетней девочки, взгляд на происшедшее. – Не Аника, а просто какая-то Аника-воин. Сама виновата, если муж на сторону бегает.
– Господи, кто тебя такому научил, Карпик? На какой коммунальной кухне ты это услышала?
– А что такое коммунальная кухня? – озадачилась Карпик.
Я вздохнула:
– В любом случае, то, что ты сейчас сказала, – это очень плохо. Это недостойно.
– А, по-моему, это просто ле манифиг. – Карпик рассмеялась. – Теперь мы можем шантажировать его, если захотим. Попросим семь процентов акций его фабрики и будем трескать шоколад с изюмом и лесными орехами. Тебе нравится шоколад с лесными орехами? А мне еще нравится белый шоколад. Что с тобой, Ева?
Что со мной?.. Со мной что-то не в порядке, девочка. Последние сутки на “Эскалибуре” состоят из целого ада намеков, случайных совпадений, самых незначительных фраз, которые тут же становятся пророческими. Бедняга старпом собирался шантажировать, и ему сломали шейные позвонки… Карпик собиралась искать убийцу, а теперь собирается шантажировать… Слово “шантаж” поселилось на корабле и бродит по воздуховодам от носа до кормы… Почему именно девочка произнесла его, чей голос в ней говорил? Да и я сама… Я сама собиралась искать одну татуировку, а увидела другую, очень похожую. Если так будет продолжаться и дальше…
– Со мной все в порядке. – Я присела на корточки перед Карликом и сильно сжала ее плечи. – Но ты должна пообещать мне одну вещь.
– Я обещаю.
– Ты даже не спрашиваешь какую.
– Зачем спрашивать? Ты просишь – я обещаю, как же иначе?
Как же иначе, конечно же, Карпик только так может доказать свою безоглядную преданность. Мы же друзья.
– Обещай мне, что ты никому не расскажешь о том, что только что увидела.
– Хорошо. Только… Есть еще Муха.
– Но это не должно идти от тебя. Хорошо?
– Конечно, Ева. Можешь не беспокоиться.
* * *
…Каюта Сокольниковых была открыта. Довольно неосмотрительно, если учесть тряпки от кутюр и карманные денежки папы Сокольникова и его строптивой дочери.
– Ну вот. Выполнила свой гражданский долг, довела тебя до места назначения. Спокойной ночи, Карпик.
– Ты должна пообещать мне одну вещь, – совершенно серьезно сказала девочка, она потребовала обмена верительными грамотами.
– Я обещаю.
– Ты даже не спрашиваешь какую.
– Зачем спрашивать. Ты просишь, я обещаю, как же иначе? – Я дословно повторила слова Карлика в коридоре, потому что поняла – именно это она хочет услышать. Что ж, нужно быть великодушной, а пять часов утра – самое подходящее время для великодушия.
– Обещай мне, что ты посидишь со мной, пока я не засну.
– И все? – Я рассмеялась. – Конечно, я обещаю.
– Тогда отвернись, я сейчас переоденусь.
Я повиновалась. И, чтобы чем-то занять себя, принялась рассматривать книги, сваленные на стол: кто-то из Сокольниковых всерьез решил подтянуть свое образование. Здесь был “Декамерон” Боккаччо (я поморщилась было, но тут же вспомнила, что и сама читала его в шестом классе, запершись в туалете на щеколду), героически-бесполый “Овод” (именно читающей “Овода” мечтал увидеть драгоценный папочка свою драгоценную Ларису); мятые детективы без первой и последней страниц (еще одно напоминание о том, что никогда не знаешь, чем все начинается в этой жизни и чем все заканчивается).
И Гарсиа Лорка, особенно уместный в этом климатическом поясе.
И еще целый ворох книг, рассматривать которые у меня не было ни времени, ни желания.
– Я готова, – сказала Карпик, – можешь повернуться.
Она сидела на кровати, поджав под себя маленькие босые пятки, в трогательной байковой пижамке с веселыми вислоухими собаками. Похожими на любимую собаку моего детства: тогда, в моем детстве, она жила в яркой книжке “Приключения Пифа”… Я вдруг почувствовала такую нежность к маленькой Карлику, что у меня даже перехватило дыхание. Рядом с подушкой сидел плюшевый медвежонок, вызывавший уважение своим потрепанным видом, – он был не сиюминутной прихотью, а многолетним любимцем. С мишкой мне не тягаться, мишка вне конкуренции, но битву за привязанность Карпика я пока выигрываю по очкам.
– Иди сюда. – Карпик похлопала по одеялу. – Посиди со мной.
Я присела на краешек кровати, и Карпик тотчас же ухватилась за мою руку цепкими пальцами. Даже ее некрасивость куда-то исчезла, растворилась в темноте каюты, – теперь она была милым ребенком, не больше.
– Расскажи мне что-нибудь, Ева.
– Что?
– Расскажи про себя.
– Боюсь, тебе это будет скучно.
– Хорошо. – Она неожиданно легко согласилась. – Тогда скажи, тебе нравится папа?
– В каком смысле?
– В смысле – нравится. Как мужчина женщине.
– Не знаю. Да, наверное.
Это была чистая правда. Сокольников обаятелен, хорош собой, с ним, должно быть, приятно провести время в китайском ресторане за каким-нибудь диковинным блюдом, – что-то вроде ю сцу хао хинг хяо, с обязательным низким поклоном официанта, с его руками, сложенными на груди. Сокольников вовремя поднесет зажигалку “Зиппо” и вовремя подольет вино.
– Он очень милый, мой папочка. Он только иногда может ругаться. Но это совсем не страшно.
– Конечно, не страшно.
– Мы бы могли очень хорошо жить вместе… Ты даже представить себе не можешь, как хорошо… – Карпик подложила кулак под щеку и закрыла глаза. – Это было бы так здорово… Мы бы никогда не ссорились…
Она заснула внезапно, как засыпают только дети. Несколько минут я сидела рядом, боясь пошевелиться. Едва слышный гул тюленей перестал пугать меня, он стал уютным, как огонь в камине, и на секунду мне показалось, что все кончится хорошо. Я тихонько поднялась и тихонько вышла, тихонько прикрыв за собой дверь.
И тотчас же наткнулась на шоколадного плохиша Андрея, который отирался поблизости, – он ждал меня. Я нацепила на физиономию самую благодушную улыбку, на которую только была способна. Я заранее предупреждала его: с моей стороны не стоит опасаться ни подвоха, ни санкций, ни шантажа. В конце концов, все мы – интеллигентные люди… Но он не внял моей улыбке. Он захотел расставить все точки над “i”.
– Ева! Я вас жду, – сказал Андрей заплетающимся языком. Только теперь я поняла, что совсем недавно он был сильно пьян, а теперь медленно и мучительно трезвел.
– Слушаю вас. – Что за бред, мне вовсе не хотелось его слушать.
– Я бы хотел объясниться. – Он старательно подбирал слова. Вся его обычная снисходительная уверенность куда-то делась, передо мной переминался с ноги на ногу смущенный и потерянный человек.
– Все в порядке, Андрей.
– И все-таки я хотел объясниться.
– Хорошо.
– Это идиотское недоразумение… Это… Черт знает что такое, я даже объяснить не могу, как это произошло. Надрался, как последний дурак… Ничего не помню.
– Я понимаю…
– То есть… Я помню кое-что. – Он скрипнул зубами. – Это просто сумасшествие какое-то! Я обожаю свою жену.
– Я в этом не сомневаюсь.
– Вы так говорите… Таким тоном… Вы меня в чем-то подозреваете?
– Ни в чем.
– Я понимаю, я не могу настаивать… Я только прошу вас забыть то, что вы видели.
– Я ничего не видела.
– Я могу надеяться на вашу порядочность?
– Без всякого сомнения.
– Вы не представляете, что для меня значит Аника…
Отчего же, голубь, представляю. Очень хорошо представляю: собственный дом в Монтре, вилла в Ницце, вилла в Паго-Паго, крохотный островок – один из крохотных островков Альбукерке. Швейцарский реге, владелец контрольного пакета акций твоего шоколадного теремка. Швейцарские технологии, швейцарский капитал, швейцарская добропорядочность. Не так уж мало для уроженца городка Гусь-Хрустальный. Она содержит тебя, а ты вполне можешь содержать кого-нибудь еще… Вот только попадаться на глаза маленьким девочкам и их взрослым подругам было совсем необязательно.
– Я понимаю, Андрей.
– Я не могу ее потерять, – продолжал канючить он. – Для меня это смерти подобно.
– Я понимаю. Все в порядке.
– Я надеюсь.
– А теперь спокойной ночи, Андрей. Возвращайтесь к жене. У вас все-таки медовый месяц.
Господи, ну кто тянул меня за язык! Лучше бы я этого не говорила. Он посмотрел на меня, как загнанный зверь, с надеждой и отчаянием, резко повернулся на каблуках и побрел по коридору, к своей безмятежно-восторженной швейцарской половине. Что-что, а одного врага я уже приобрела: люди не прощают случайных свидетелей их пороков и слабостей… Они начинают мстить – не всегда осознанно, но всегда беспощадно.
Я подождала, пока Андрей скроется за углом, и подошла к каюте старпома. Сама каюта мало интересовала меня, все, что я хотела знать, я уже знала. Меня интересовало совсем другое: кто же все-таки включал свет в его каюте? И если искал там что-то – то что?
Я была почти уверена, что Митько рассказал убийце о папке или о чем-то подобном – только для того, чтобы подстраховаться. И убийца обязательно будет искать ее. Он будет методично обшаривать все самые глухие закоулки корабля, на это уйдет немыслимое количество времени, но две недели у него в запасе есть, можно попытаться рискнуть… Когда я подошла к двери, то поняла, что версия Суздалева о том, что в каюту Митько мог войти капитан, отпала сама собой. Белая полоска бумаги с неким подобием печати была аккуратно снята и впоследствии водружена на место. К двери он был приклеен маленьким кусочком хлебного мякиша. Сделать это мог любой пассажир “Эскалибура”. Но кто?
Слишком много людей сегодня ночью не спало…
Никто не пришел к завтраку вовремя.
Да и сам завтрак впору было переносить на палубу: с самого утра все пассажиры торчали наверху и глазели на открывающийся с борта корабля пейзаж. Наравне с пейзажем особой популярностью пользовался второй помощник Суздалев. Он разъяснял всем желающим возникающие у них вопросы, и с одинаковой невозмутимостью гасил и вспышки восхищения, и вспышки разочарования. Вдали покачивалась полоска пустынного берега, до нее было не больше километра-полутора. Но всезнающий второй помощник тут же сообщил о том, что расстояния на море обманчивы, что море вообще приближает берег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
– Я… – начал было оправдываться Андрей, но потом только махнул рукой. В его глазах выступили слезы.
– Ле манифиг! – Карпик вспомнила любимое выражение Аники и издевательски улыбнулась, а лицо Андрея сморщилось еще больше.
Я сильно дернула маленькую провокаторшу за руку, но она даже не обратила на это внимания. Муха тоже не выглядел смущенным, ничего другого от такой идейной проститутки и ожидать не приходится. Только теперь я поняла, как упрощенная, фривольная кличка идет ему: он увяз в несчастном Андрее, как муха в патоке, и теперь довольно потирал лапки.
– Вам нужен душ? – галантно спросил Муха.
– Нет-нет, продолжайте, мы не будем вам мешать, – ответила Карпик.
– Извините, ради бога, – еще раз глупо повторила я и захлопнула дверь.
Это дурацкое происшествие так расстроило меня, что я прошла мимо каюты старпома и даже не вспомнила о ней. Зато Карпик не забывала ничего.
– Эй! – позвала она, когда мы уже миновали каюту Митько – Ты забыла, что мы хотели…
– Ничего я не забыла. Как-нибудь потом…
– Ты расстроилась, Ева?
– Если хочешь – да…
– А, по-моему, это ужасно смешно.
– Нет ничего смешного в том, чтобы ставить людей в неловкое положение. Я ненавижу это делать. Теперь он себя возненавидит. И нас заодно.
– Муха? Что ты, с Мухи как с гуся вода. Он даже был рад, что его увидели, может быть, он специально не закрыл дверь, чтобы его увидели.
– Ты говоришь глупости, Карпик!
– Я не умею говорить глупости. Я всегда говорю только умности, рассудительности и юмористичности. А Мухе даже понравилось, что мы их застукали.
– При чем здесь Муха? Я говорила об Андрее. Бедная Аника…
– Отчего же бедная? – У Карпика был свой, достаточно циничный для тринадцатилетней девочки, взгляд на происшедшее. – Не Аника, а просто какая-то Аника-воин. Сама виновата, если муж на сторону бегает.
– Господи, кто тебя такому научил, Карпик? На какой коммунальной кухне ты это услышала?
– А что такое коммунальная кухня? – озадачилась Карпик.
Я вздохнула:
– В любом случае, то, что ты сейчас сказала, – это очень плохо. Это недостойно.
– А, по-моему, это просто ле манифиг. – Карпик рассмеялась. – Теперь мы можем шантажировать его, если захотим. Попросим семь процентов акций его фабрики и будем трескать шоколад с изюмом и лесными орехами. Тебе нравится шоколад с лесными орехами? А мне еще нравится белый шоколад. Что с тобой, Ева?
Что со мной?.. Со мной что-то не в порядке, девочка. Последние сутки на “Эскалибуре” состоят из целого ада намеков, случайных совпадений, самых незначительных фраз, которые тут же становятся пророческими. Бедняга старпом собирался шантажировать, и ему сломали шейные позвонки… Карпик собиралась искать убийцу, а теперь собирается шантажировать… Слово “шантаж” поселилось на корабле и бродит по воздуховодам от носа до кормы… Почему именно девочка произнесла его, чей голос в ней говорил? Да и я сама… Я сама собиралась искать одну татуировку, а увидела другую, очень похожую. Если так будет продолжаться и дальше…
– Со мной все в порядке. – Я присела на корточки перед Карликом и сильно сжала ее плечи. – Но ты должна пообещать мне одну вещь.
– Я обещаю.
– Ты даже не спрашиваешь какую.
– Зачем спрашивать? Ты просишь – я обещаю, как же иначе?
Как же иначе, конечно же, Карпик только так может доказать свою безоглядную преданность. Мы же друзья.
– Обещай мне, что ты никому не расскажешь о том, что только что увидела.
– Хорошо. Только… Есть еще Муха.
– Но это не должно идти от тебя. Хорошо?
– Конечно, Ева. Можешь не беспокоиться.
* * *
…Каюта Сокольниковых была открыта. Довольно неосмотрительно, если учесть тряпки от кутюр и карманные денежки папы Сокольникова и его строптивой дочери.
– Ну вот. Выполнила свой гражданский долг, довела тебя до места назначения. Спокойной ночи, Карпик.
– Ты должна пообещать мне одну вещь, – совершенно серьезно сказала девочка, она потребовала обмена верительными грамотами.
– Я обещаю.
– Ты даже не спрашиваешь какую.
– Зачем спрашивать. Ты просишь, я обещаю, как же иначе? – Я дословно повторила слова Карлика в коридоре, потому что поняла – именно это она хочет услышать. Что ж, нужно быть великодушной, а пять часов утра – самое подходящее время для великодушия.
– Обещай мне, что ты посидишь со мной, пока я не засну.
– И все? – Я рассмеялась. – Конечно, я обещаю.
– Тогда отвернись, я сейчас переоденусь.
Я повиновалась. И, чтобы чем-то занять себя, принялась рассматривать книги, сваленные на стол: кто-то из Сокольниковых всерьез решил подтянуть свое образование. Здесь был “Декамерон” Боккаччо (я поморщилась было, но тут же вспомнила, что и сама читала его в шестом классе, запершись в туалете на щеколду), героически-бесполый “Овод” (именно читающей “Овода” мечтал увидеть драгоценный папочка свою драгоценную Ларису); мятые детективы без первой и последней страниц (еще одно напоминание о том, что никогда не знаешь, чем все начинается в этой жизни и чем все заканчивается).
И Гарсиа Лорка, особенно уместный в этом климатическом поясе.
И еще целый ворох книг, рассматривать которые у меня не было ни времени, ни желания.
– Я готова, – сказала Карпик, – можешь повернуться.
Она сидела на кровати, поджав под себя маленькие босые пятки, в трогательной байковой пижамке с веселыми вислоухими собаками. Похожими на любимую собаку моего детства: тогда, в моем детстве, она жила в яркой книжке “Приключения Пифа”… Я вдруг почувствовала такую нежность к маленькой Карлику, что у меня даже перехватило дыхание. Рядом с подушкой сидел плюшевый медвежонок, вызывавший уважение своим потрепанным видом, – он был не сиюминутной прихотью, а многолетним любимцем. С мишкой мне не тягаться, мишка вне конкуренции, но битву за привязанность Карпика я пока выигрываю по очкам.
– Иди сюда. – Карпик похлопала по одеялу. – Посиди со мной.
Я присела на краешек кровати, и Карпик тотчас же ухватилась за мою руку цепкими пальцами. Даже ее некрасивость куда-то исчезла, растворилась в темноте каюты, – теперь она была милым ребенком, не больше.
– Расскажи мне что-нибудь, Ева.
– Что?
– Расскажи про себя.
– Боюсь, тебе это будет скучно.
– Хорошо. – Она неожиданно легко согласилась. – Тогда скажи, тебе нравится папа?
– В каком смысле?
– В смысле – нравится. Как мужчина женщине.
– Не знаю. Да, наверное.
Это была чистая правда. Сокольников обаятелен, хорош собой, с ним, должно быть, приятно провести время в китайском ресторане за каким-нибудь диковинным блюдом, – что-то вроде ю сцу хао хинг хяо, с обязательным низким поклоном официанта, с его руками, сложенными на груди. Сокольников вовремя поднесет зажигалку “Зиппо” и вовремя подольет вино.
– Он очень милый, мой папочка. Он только иногда может ругаться. Но это совсем не страшно.
– Конечно, не страшно.
– Мы бы могли очень хорошо жить вместе… Ты даже представить себе не можешь, как хорошо… – Карпик подложила кулак под щеку и закрыла глаза. – Это было бы так здорово… Мы бы никогда не ссорились…
Она заснула внезапно, как засыпают только дети. Несколько минут я сидела рядом, боясь пошевелиться. Едва слышный гул тюленей перестал пугать меня, он стал уютным, как огонь в камине, и на секунду мне показалось, что все кончится хорошо. Я тихонько поднялась и тихонько вышла, тихонько прикрыв за собой дверь.
И тотчас же наткнулась на шоколадного плохиша Андрея, который отирался поблизости, – он ждал меня. Я нацепила на физиономию самую благодушную улыбку, на которую только была способна. Я заранее предупреждала его: с моей стороны не стоит опасаться ни подвоха, ни санкций, ни шантажа. В конце концов, все мы – интеллигентные люди… Но он не внял моей улыбке. Он захотел расставить все точки над “i”.
– Ева! Я вас жду, – сказал Андрей заплетающимся языком. Только теперь я поняла, что совсем недавно он был сильно пьян, а теперь медленно и мучительно трезвел.
– Слушаю вас. – Что за бред, мне вовсе не хотелось его слушать.
– Я бы хотел объясниться. – Он старательно подбирал слова. Вся его обычная снисходительная уверенность куда-то делась, передо мной переминался с ноги на ногу смущенный и потерянный человек.
– Все в порядке, Андрей.
– И все-таки я хотел объясниться.
– Хорошо.
– Это идиотское недоразумение… Это… Черт знает что такое, я даже объяснить не могу, как это произошло. Надрался, как последний дурак… Ничего не помню.
– Я понимаю…
– То есть… Я помню кое-что. – Он скрипнул зубами. – Это просто сумасшествие какое-то! Я обожаю свою жену.
– Я в этом не сомневаюсь.
– Вы так говорите… Таким тоном… Вы меня в чем-то подозреваете?
– Ни в чем.
– Я понимаю, я не могу настаивать… Я только прошу вас забыть то, что вы видели.
– Я ничего не видела.
– Я могу надеяться на вашу порядочность?
– Без всякого сомнения.
– Вы не представляете, что для меня значит Аника…
Отчего же, голубь, представляю. Очень хорошо представляю: собственный дом в Монтре, вилла в Ницце, вилла в Паго-Паго, крохотный островок – один из крохотных островков Альбукерке. Швейцарский реге, владелец контрольного пакета акций твоего шоколадного теремка. Швейцарские технологии, швейцарский капитал, швейцарская добропорядочность. Не так уж мало для уроженца городка Гусь-Хрустальный. Она содержит тебя, а ты вполне можешь содержать кого-нибудь еще… Вот только попадаться на глаза маленьким девочкам и их взрослым подругам было совсем необязательно.
– Я понимаю, Андрей.
– Я не могу ее потерять, – продолжал канючить он. – Для меня это смерти подобно.
– Я понимаю. Все в порядке.
– Я надеюсь.
– А теперь спокойной ночи, Андрей. Возвращайтесь к жене. У вас все-таки медовый месяц.
Господи, ну кто тянул меня за язык! Лучше бы я этого не говорила. Он посмотрел на меня, как загнанный зверь, с надеждой и отчаянием, резко повернулся на каблуках и побрел по коридору, к своей безмятежно-восторженной швейцарской половине. Что-что, а одного врага я уже приобрела: люди не прощают случайных свидетелей их пороков и слабостей… Они начинают мстить – не всегда осознанно, но всегда беспощадно.
Я подождала, пока Андрей скроется за углом, и подошла к каюте старпома. Сама каюта мало интересовала меня, все, что я хотела знать, я уже знала. Меня интересовало совсем другое: кто же все-таки включал свет в его каюте? И если искал там что-то – то что?
Я была почти уверена, что Митько рассказал убийце о папке или о чем-то подобном – только для того, чтобы подстраховаться. И убийца обязательно будет искать ее. Он будет методично обшаривать все самые глухие закоулки корабля, на это уйдет немыслимое количество времени, но две недели у него в запасе есть, можно попытаться рискнуть… Когда я подошла к двери, то поняла, что версия Суздалева о том, что в каюту Митько мог войти капитан, отпала сама собой. Белая полоска бумаги с неким подобием печати была аккуратно снята и впоследствии водружена на место. К двери он был приклеен маленьким кусочком хлебного мякиша. Сделать это мог любой пассажир “Эскалибура”. Но кто?
Слишком много людей сегодня ночью не спало…
Никто не пришел к завтраку вовремя.
Да и сам завтрак впору было переносить на палубу: с самого утра все пассажиры торчали наверху и глазели на открывающийся с борта корабля пейзаж. Наравне с пейзажем особой популярностью пользовался второй помощник Суздалев. Он разъяснял всем желающим возникающие у них вопросы, и с одинаковой невозмутимостью гасил и вспышки восхищения, и вспышки разочарования. Вдали покачивалась полоска пустынного берега, до нее было не больше километра-полутора. Но всезнающий второй помощник тут же сообщил о том, что расстояния на море обманчивы, что море вообще приближает берег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59