Скорее всего, она уже слышала о Боннере и могла быть не в настроении разговаривать с ним. Полетт сама открыла дверь, и Ромстеду показалось, что она плакала, хотя потом приложила немало усилий, чтобы скрыть следы слез с помощью косметики. Он начал было извиняться, но она оборвала его:
— Не извиняйтесь. Я рада вашему приходу; я хочу с вами поговорить. — Полетт пошла вперед по коридору в гостиную. — Пойдемте пока на кухню, — пригласила она. — Я приготовлю что-нибудь выпить. У Кармелиты сегодня выходной.
Окна кухни выходили на фасад. Рядом с кухней располагалась гостиная, часть которой использовалась как столовая. В дальнем конце виднелась дверь, ведущая, вероятно, в гараж. Полетт открыла холодильник и достала лед.
— Мартини, водка с тоником или скотч?
— Лучше водки с тоником, — ответил Ромстед.
Пока она смешивала напитки, Ромстед заметил перемены в ее облике: былая оживленность и вызывающая сексуальность теперь ослабли, хотя простое узкое платье по-прежнему подчеркивало притягательность фигуры, которую не смогла бы обуздать никакая одежда. В доме она предпочитала ходить босиком.
— Мне очень жаль… что так случилось с мистером Боннером, — произнес Ромстед.
— У него было много врагов, — откликнулась Полетт, — но мне он нравился. Лью был упрямый, туповатый и грубый парень, он всегда ухитрялся попасть если не в скандальную историю, так в какую-нибудь неприятность, но в великодушии и простосердечии ему не отказать. Он был хорошим другом. Ну и, конечно, никудышным мужем.
— Значит, он был женат?
— О да, почти шесть лет. Но в конце концов его жена не выдержала. Покер и постоянные измены. Господи, да разве можно ждать от мужчин чего-то хорошего!
Они перешли в гостиную. В патио за стеклянной стеной сгущались сумерки, и бассейн, подсвечиваемый подводными лампами, мерцал голубоватым светом. Полетт не знала подробностей случившегося, поэтому Ромстед рассказал ей, как обстояло дело, стараясь по возможности опускать кровавые подробности.
— Значит, Брубейкер считает, что Джери тоже убили? — спросила Полетт. — И Лью догадался, кто это сделал?
— По крайней мере, они этого опасались.
— А вы понимаете, что вас тоже могли убить?
— По-моему, я его не интересовал, — произнес Ромстед. Конечно, это не ответ, но лучшего у него не нашлось. — А как насчет того радиста с «Фэрайла»? Его случайно звали не Таллант?
— Нет, — ответила Полетт. — Кесслер. Гарри Кесслер.
«Это ничего не значит, — подумал Ромстед. — Он мог сменить имя, если его освободили досрочно».
— Вы знали его?
— Да. Он служил на корабле, когда пять лет назад ваш отец подобрал нас в море, но я его тогда почти не замечала. А вот Джери — да. Она находила его остроумным.
— Ему было около тридцати? Средний рост, стройный, смуглый, карие глаза, черные волосы?
— О нет. Возраст и телосложение — почти точно, но он был скорее похож на вас, блондин с голубыми глазами.
Ромстед мрачно покачал головой. Его смелое предположение не оправдалось. Но как тогда Таллант укладывался в общий кадр?
— В любом случае он должен еще сидеть в тюрьме. Я не знаю, какой ему дали срок, но ведь с тех пор прошло немногим более трех лет.
— А вам известно, куда его поместили? Полетт покачала головой:
— Нет, в какую-то федеральную тюрьму. Ведь все случилось в море, поэтому это дело не попадало под юрисдикцию ни одного штата.
— А как старик разоблачил его? Полетт поставила бокал на кофейный столик и закурила.
— Ваш отец знал азбуку Морзе, а Кесслер об этом не догадывался. Понимаете, в молодости он плавал помощником капитана на норвежских судах…
— Да, я знаю, — перебил ее Ромстед. — У него было два диплома, и он иногда заменял радиста. Мне рассказал об этом Винегаард.
— Совершенно верно. Как я понимаю, знание азбуки Морзе — это такая вещь, которая никогда до конца не забывается — как умение плавать или ездить на велосипеде. Но лучше я начну с самого начала. Это случилось в 1968 году, когда я первый раз плавала на «Фэрайле» в качестве пассажира, поэтому знаю, что собой представлял этот негодяй. Говорили, что он чуть ли не гений по части электроники, но при этом по какой-то причине у него не было инженерного диплома; может, он был слишком беден, чтобы оплатить учебу в колледже, может, его выгнали оттуда, а может, еще что-то. Он наверняка получал бы большое жалованье в одном из этих мозговых центров, где занимаются космическими исследованиями и делают всякие побрякушки для искусственных спутников, полетов на Луну и тому подобное. Кесслер постоянно что-то изобретал, с чем-то экспериментировал, соединяя всякие невообразимые части электронных спагетти, а потом следил за показаниями осциллографа с таким увлечением, как некоторые смотрят порнофильмы. Его радиорубка походила на кошмарный сон безумного ученого. Несомненно, его мозги работали великолепно, однако иногда он вел себя чрезвычайно вызывающе и грубо, к тому же обладал каким-то садистским чувством юмора. Мне Кесслер не очень нравился, хотя он мог быть необыкновенно обаятельным — когда хотел.
В общем, после очередного плавания, когда я встречала вашего отца в Сан-Франциско, он сказал, что времени у него в обрез, поскольку он будет занят дачей показаний и тому подобными процедурами. Как оказалось, это из-за сумасбродства Кесслера. Гуннар рассказал мне о случившемся. Кажется, я забыла вам рассказать, что после двух или трех плаваний таможенники буквально перетряхивали весь «Фэрайл», когда он возвращался с Дальнего Востока. Они так тщательно прочесывали его, будто точно знали, что на борту есть контрабанда. Но никогда ничего не находили.
Ну так вот, в то самое плавание, около десяти вечера, перед прибытием в Сан-Франциско, ваш отец играл в бридж в пассажирском салоне. Там по радио транслировали какую-то музыку, но совершенно неожиданно на нее начали накладываться точки и тире, то есть «морзянка». Ваш отец пытался объяснить мне, из-за чего это произошло. Кажется, если принимающая и передающая антенны находятся близко друг от друга — как на корабле, — то приемник ловит то, что посылает передатчик, даже если они настроены на разные длины волн. Вроде как одно накладывается на другое или что-то в этом роде.
Конечно, это совершенно нормальное явление, и такое случалось каждый раз, когда Кесслер работал на судовом передатчике, однако ваш отец, не отрываясь от бриджа, автоматически прочитал сообщение и мгновенно сообразил, что Кесслер передает что-то странное. Во-первых, это был совсем не тот текст, который капитан давал ему для передачи, а во-вторых, Кесслер не воспользовался ни одной из стандартных процедур — позывными судна и так далее. Сообщение походило на передачу ПВП, — «приблизительного времени прибытия», — только не в семь утра, когда «Фэрайл» должен был появиться в Золотых Воротах, а в четыре, когда он еще будет в пятидесяти милях от берега. Таким образом, Кесслер назначал встречу с каким-то судном.
Разумеется, Гуннар ничего не сказал пассажирам и как ни в чем не бывало закончил игру. Вернувшись к себе в каюту, он позвонил на мостик и приказал разбудить его в три ночи. Поднявшись среди ночи на мостик, он включил радар. На экране показались три или четыре судна, а немного погодя радар засек еще одну, более мелкую цель, по всей видимости, небольшую лодку. Она находилась впереди «Фэрайла» и почти не двигалась. Ваш отец рассчитал, что они пройдут не далее чем в миле от нее.
Спустившись с мостика, он разбудил старшего помощника. Ему был нужен свидетель, и к тому же каюта старшего помощника находилась в одном коридоре с радиорубкой, где жил Кесслер. Они следили в дверную щель и через несколько минут из рубки выглянул Кесслер. Убедившись, что все спокойно, он направился к палубе. В руках он держал какую-то кучу тряпья, которую собирался выбросить за борт.
Ваш отец схватил Кесслера за шиворот. Тот начал ругаться и попытался вырваться, тогда ваш отец врезал ему. Кулачище у него был как двенадцатифунтовый замороженный окорок, поэтому вся драка заключалась в том, что Кесслер с трудом вставал на ноги лишь затем, чтобы сразу же полететь обратно на пол. Гуннар запер его в каюте, и они с помощником осмотрели то, что он нес. Это оказался большой кусок пенопласта, вымазанный чем-то коричневым, чтобы походить на толстый обломок дерева. Сквозь пенопласт была пропущена тонкая проволока, а внизу привязан балласт, чтобы он не переворачивался и проволока все время торчала вверх. Внутри пенопласта находился настоящий миниатюрный радиопередатчик — это выяснилось, когда за дело взялись нарки, — использующий провод в качестве антенны. Ко дну пенопласта нержавеюшей проволокой был прикручен водонепроницаемый пластиковый контейнер, а в нем — почти полкило героина.
Кесслер так и не назвал тех, кто был в лодке, однако добился смягчения приговора, объяснив, как все это работает, хотя нарки и без него уже знали. Он собрал маленький передатчик, а на лодке находился небольшой приемник, сделанный им же. Приемник был настроен на ту же частоту, что и передатчик, поэтому контрабандистам в лодке оставалось лишь идти по сигналу, пока луч прожектора не нащупает пенопластовый плотик. Они уже дважды подбирали такие посылки и спокойно уплывали с ними.
Чтобы дать показания в суде — по-моему, месяцев через десять, — Гуннару пришлось задержаться на берегу, и в очередной рейс судно ушло без него. Он сошел с него в Сан-Франциско, а вернулся на борт уже в Гонолулу. Кесслера осудили, но я так и не узнала, на сколько.
Замолчав, Полетт отпила из бокала.
— А он не угрожал старику? — спросил Ромстед.
Она покачала головой:
— Насколько мне известно, нет, Конечно, месть вполне подходящий мотив, особенно если к ней добавить четверть миллиона долларов, к тому же Ромстед вспомнил о лактозе, набитой в рот отца.
— Вы сказали, что он отличался садистским чувством юмора. Как это проявлялось?
— О, во всяких идиотских шуточках! Кесслер разыгрывал их, используя свое электронное барахло. Совсем миниатюрные подслушивающие устройства — прямо как в старой шутке о подслушивающем «жучке» в оливке из бокала с мартини. Установка такой штуковины в комнате девицы в публичном доме очень всех веселила. И еще эти отвратительные чучела с дистанционным управлением…
— С дистанционным управлением? — нахмурившись, перебил ее Ромстед.
— Ну да. Вроде моделей самолетов, которыми управляют с помощью передатчика, заставляя их выделывать виражи, петли, развороты и тому подобное. Конечно, изобретал это не он, такие устройства существуют давно, но Кесслер каждый раз добавлял что-то от себя. Он был просто помешан на всем этом и хвастал, что может управлять по радио чем угодно. Особенно если ему как следует заплатят.
Как-то раз купил две, игрушечные машинки на батарейках, разобрал их и встроил радиоуправление, чтобы они двигались, останавливались и поворачивали. Потом заплатил какому-то мальчишке в Маниле, и тот убил для него парочку здоровенных отвратительных крыс — это просто невообразимо ужасные твари. Если бы какой-нибудь кот решился напасть на такую, то закончил бы жизнь в сумасшедшем доме для животных. Так вот, Кесслер содрал с этих крыс шкурки и зашил в них радиоуправляемые машинки. Кровь стыла в жилах, когда эти чучела двигались в боевом порядке. Он частенько брал их с собой на берег; говорят, с их помощью он мог за десять секунд очистить публичный дом.
Ромстед почувствовал, как у него на затылке зашевелились волосы. Его мысли лихорадочно заработали, и все разрозненные кусочки мозаики сложились в единое целое. Он представил, как перепуганный бурро бежит по пустырю с громыхающей на хвосте связкой банок и потом взрывается.
— Настоящий выродок, — произнес он.
Он даже не сообразил, что сказал это вслух, пока Полетт не посмотрела на него непонимающим взглядом и не переспросила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28