Она призадумалась.
- Н-нет, - проговорила она нерешительно. - Не думаю... Но даже если он о чем-то и догадывается, что меня бы весьма удивило, ему нет никакого расчета выкладывать это Эмманюэлю. Пройдемся немного? После Парижа я еще не была на свежем воздухе.
Невеселой оказалась эта прогулка по безлюдным улицам. Марселина без умолку говорила о замке, об умирающем старике - с излишней, на мой взгляд, жестокостью, которая задевала меня за живое, как будто я имел какое-то право ему сочувствовать. Ведь именно я первым взял этот циничный тон. Но я всего лишь пытался выместить на ком-нибудь свою горечь, тогда как она - я в этом не сомневался - радовалась тому, что скоро освободится от тирании и вместе с тем станет богатой. Эта отвратительная тяга к деньгам, подобно вирусу, передалась ей от муженька. Даже мертвый, Сен-Тьерри распространял заразу. А влияние не уничтожишь. Призрак не убьешь!
* * *
Старый Сен-Тьерри умер на следующий день. Когда позвонил Фирмэн, меня в конторе не было. Новость я узнал от секретарши.
- Можно подумать, вы рады его смерти, - заметила она.
О да, это меня обрадовало. Из-за Симона. Финита ля комедиа! Уж теперь-то ему придется открыть карты. Со вчерашней поездки в Виши я неотступно думал о нем, ни на шаг не продвинувшись в своих рассуждениях. Чего он добивается? Быть может, в Италии он попытался выдать себя за Сен-Тьерри, чтобы вести вместо него переговоры. Почему бы и нет, если он имеет дело с людьми, незнакомыми с Сен-Тьерри? Иногда я даже спрашивал себя, уж не было ли у него самого намерения избавиться от зятя? На первый взгляд это казалось чересчур неправдоподобным. И все-таки... Он досконально знал все дела Сен-Тьерри; будучи его тенью, он наверняка мог подделаться под его почерк, под его манеру разговаривать. Несомненно, паспорт умершего у него в кармане, благодаря чему он мог зарегистрироваться в отеле под именем Сен-Тьерри, получать корреспонденцию на его имя, исключая разве что почту до востребования, - короче, перевоплотиться в Сен-Тьерри. Правда, внешне сходства не было никакого, но кому прилет в голову рассматривать фотографию в паспорте, если нет никаких оснований для подозрения? Быть может, Симон несказанно рад тому, что основную работу сделал за него другой! И даже... стаскивая тело в подвал, он, видно, и рассчитывал на то, что крысы благополучно ее довершат. С той самой минуты однозначно определилась вся его дальнейшая линия поведения: заболев (отличный предлог!), Сен-Тьерри не сможет присутствовать на похоронах, но будет давать о себе знать - весьма правдоподобно, посредством писем. Любой посыльный, любая горничная за соответствующую мзду согласится опускать эти письма в ящик в заранее условленные дни. И Симон приедет один озабоченный, раздосадованный. "Да, Эмманюэля здорово прихватило... Он хотел приехать. Скольких трудов стоило удержать его в постели! Уход за ним прекрасный, но он так беспечен!.." Я как будто слышал эти слова Симона. Марселина примет все за чистую монету. Ну а потом?.. Потом-то что?.. Ведь не сможет же Симон постоянно вести двойную жизнь: одну во Франции, в собственном обличье, а другую в Италии, под личиной Сен-Тьерри!.. Что тогда? Прекратит свое существованне в качестве Симона? Провернет в Милане какую-нибудь крупную операцию с получением наличных, после чего махнет самолетом в Южную Америку, и когда правда выплывет наружу, будет уже поздно?.. Это был бы чудовищный блеф, совсем в духе Рокамболя, но ни в каком крупном мошенничестве без этого не обойтись. Тем не менее есть одно препятствие. Труп. По крайней мере, скелет... Но тут уж Симон, выступая от имени Сен-Тьерри, позаботится воспрепятствовать началу работ в парке. Все так или иначе возвращается к этому вопросу. Нет работ - нет и трупа. Силен, мошенник! Тут все ясно. Даже слишком ясно! Настолько, что все это от начала до конца может оказаться сущим вздором. Но как бы то ни было, тут одно из двух: Симон либо отъявленный плут, и в этом случае я не так уж далек от истины, либо форменный болван, и тогда он неизбежно запутается в своей лжи. Погребение вынудит его сбросить маску.
Я позвонил Марселине, чтобы выразить ей свои соболезнования. Она держалась с большим достоинством, умело разыгрывая приличествующее случаю волнение. Похороны назначены на послезавтра. Она уже дала телеграмму мужу и теперь ожидает ответа.
- Сообщи мне, - сказал я. - Мне бы хотелось с ним встретиться.
Двумя днями раньше заставить себя выговорить подобные слова было бы для меня настоящим мучением. Теперь же я не испытывал ни малейшего затруднения. Не то чтобы я очерствел. Просто все мои мысли были поглощены попытками предугадать дальнейшие ходы Симона, как у шахматиста, готовящего ответную комбинацию. Поэтому в памяти у меня потускнел и павильон, и все увиденное там. Крысы?.. Они превратились в некую абстракцию. Время от времени я прерывал работу, отодвигал бумаги, которыми был завален мой стол, и закуривал сигарету. Крысы... Мне хотелось сказать им: "Полегче! Не так быстро!"
К концу дня позвонила Марселина:
- Только что из Италии звонил Симон. У Эмманюэля дела неважные. Ему колют пенициллин. Вдобавок у него пропал голос. (Я мысленно поздравил Симона. Весьма недурная идея.) Тем хуже. Он посылает вместо себя Симона.
- Когда он приезжает?
- Чтобы побыстрей добраться, он собирается лететь самолетом: завтра в Париж, а оттуда - дневным рейсом "вайкаунта". Ему-то так, может, и удобней, но мне это все усложняет. Дорога ни к черту, да и здесь у меня полно дел.
- Я могу подбросить тебя до аэропорта.
- Правда?
- Во сколько у него посадка?
- По расписанию в три двадцать.
- Хорошо, я заеду за тобой примерно в полтретьего. Буду рад повидаться с Симоном. А оттуда отвезу вас в замок. Только вот не покажется ли это ему странным?
- Да нет, конечно же, нет. И потом, какие могут быть условности в такую минуту?..
Старина Симон... Он не осмелился воспользоваться "мерседесом". Он все еще играет роль преданного секретаря. Смутит ли его мое присутствие? Приведут ли в замешательство мои вопросы? Ведь я тоже собираюсь порасспросить его о болезни Сен-Тьерри. И еще я заговорю о работах. Его ответ я знал заранее. Но попытаться все-таки стоило. Я с нетерпением дожидался завтрашнего дня. И, как обычно, когда меня снедала тревога, я выпил немного лишнего. Но я был полон решимости лечь в клинику, как только дело прояснится. Душа моя нуждалась в очищении. Со дня смерти Сен-Тьерри я стал чересчур склонен приписывать всем самые низменные побуждения. Еще немного, и я начну верить, будто стал жертвой заговора. Об этом тоже надо будет поговорить с Клавьером. Это явный признак того, что в моей бедной измученной голове что-то постепенно разлаживается. Испытание оказалось для меня непосильным. Кошмар продолжался и днем. К утру транквилизаторы и снотворное выбрасывали меня на отмель пробуждения, как потерявший управление корабль.
Так или иначе, но следующий день наступил. По-прежнему шел дождь, и это меня обрадовало: поскольку в дождливые дни такси раздобыть практически невозможно, Симон не удивится, когда увидит меня в аэропорту.
Фирмэн встретил меня в трауре. Зеркала были занавешены. Замок походил на церковь в страстную пятницу. Ко мне, ступая на цыпочках, подошла Марселина - она тоже была в глубоком трауре. Марселина церемонно ввела меня в комнату к усопшему. Старый владелец замка в погребальном черном одеянии возлежал между рядами свечей, стиснув руками цепочку, словно недоверчивый банкомет колоду. Вокруг него я обнаружил молящиеся фигуры и сам неподвижно застыл у изголовья. Теперь отец и сын встретились в загробном мире, если таковой существует, и, должно быть, начали ссориться по поводу ремонта замка. С какой стати после смерти человек должен быть не таким мелочным, как живые? Потом я подождал в вестибюле Марселину. Я бы дорого заплатил за возможность покурить. Фирмэн, несший вахту у двери, впускал посетителей и первым принимал от них соболезнования - полусогнувшись, шевеля губами, с отсутствующим выражением лица, но, как всегда, со всепроникающим взглядом. С ним надо держать ухо востро. Поэтому-то Марселина сочла нужным разыграть перед ним целую комедию - она, мол, не хочет меня обременять, лучше она попробует вызвать такси и т.д. и т.п., - наконец, сконфузившись, согласилась. Очутившись в машине, Марселина облегченно перевела дух.
- Как мне все это надоело!.. Поскорей бы наступило завтра, чтобы можно было хоть немного отдохнуть. А знаешь, я даже довольна, что Эмманюэль не смог приехать. Он такой же чопорный, каким был этот старый зануда. На всю неделю зарядили бы визиты вежливости, приемы...
- Может, он проинструктировал на этот счет Симона?
- О, само собой. Но Симон имеет обыкновение все обещать и ничего не делать. За него я спокойна. Все будет улажено моментально.
Улицы оказались запружены, и мы приехали как раз вовремя, чтобы увидеть самолет, выныривающий из туч и заходящий на посадку. Пассажиров было немного. Симон шагал впереди, на нем было облегающее пальто из верблюжьей шерсти, серый шейный платок, фетровая шляпа с загнутыми полями, в руках кожаный чемоданчик - ни дать ни взять преуспевающий глава фирмы. Бодрый, свежий, с улыбкой на лице.
- Кого я вижу! Шармон!.. Рад встретиться, дружище.
Поцеловав Марселину, он снова повернулся ко мне.
- Ты получил письмо от Сен-Тьерри?
- Нет.
- Значит, скоро получишь... Он говорил мне, что собирается тебе написать.
- Как он там? - спросила Марселина.
- Не блестяще. Он все порывался встать с постели, но врач категорически запретил ему выходить. Не такой уж он удобный больной.
Я не знал, что делать - смеяться или скрипеть зубами, до того все шло так, как я предполагал.
- Смерть отца его не слишком взволновала? - продолжала Марселина.
- Он был готов к этому. Прискорбно, конечно, но ведь и возраст-то почтенный...
Он с ловкостью устроился на заднем сиденье "симки", и Марселина села рядом с ним.
- Старина Шармон... Подумать только, какие понадобились обстоятельства, чтобы мы встретились. Помнишь времена киноклуба?
Ни одной фальшивой ноты. Подлинная сердечность с легким оттенком снисходительности. Но Марселине было не до воспоминаний о киноклубе.
- Голос-то у него хоть прорезался? - спросила она. - Мог бы и позвонить!
- Скоро позвонит. Он обещал. Но пока он может выдавить из тебя только хрип. Да с его-то характером! Благо еще, у меня нрав покладистый.
- А как его дела, продвижение есть?
- Наверно. Ты ведь знаешь, какой он скрытный. Да и итальянцы почему-то темнят. Полная тишина. Но у меня такое впечатление, что все идет не так уж плохо.
- Он все это время пробыл в Милане? Не ездил никуда по окрестностям?
- Нет... Он почти сразу же заболел.
- Но тогда, значит, ему толком не удалось поговорить с теми, к кому он ехал.
- Он им звонит.
- А мне он позвонить не может!
Молодец, Марселина! В мгновение ока, просто потому, что она чувствовала себя обиженной, она вынудила братца перейти к обороне. Я посматривал на Симона в зеркальце.
- Дело прежде всего, - ответил он.
- Еще бы! - фыркнула та. - Да и то, с чего бы ему измениться?
Симон решил перейти к другому собеседнику, то есть ко мне:
- Ты бывал когда-нибудь в Италии?
- Всего один раз, - ответил я. - Когда был проездом в Ницце, проскочил до Сан-Ремо.
- Это не считается. Тебе бы не помешало съездить посмотреть, как они строят. А еще толкуют об американцах! Да итальянцы их на голову выше. Уверяю тебя, там архитектору разбогатеть ничего не стоит.
Я слушал его столь внимательно, что даже прозевал знак остановки. Этот человек явно не испытывал никакого беспокойства. А ведь он знал, где сейчас Сен-Тьерри. Он не мог не знать, что существует определенный риск, каким бы крохотным он ни был. Когда я огибал площадь Жод, меня посетила новая идея, правда, настолько невероятная, что я тут же ее отбросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16