Я заговорил о том, что Dark Matter (темное вещество) так до сих пор никто и не обнаружил, что единственное его проявление – это предположительное обладание массой, из-за которой периферии галактик вращаются вопреки кеплеровским и ньютоновским законам с той же скоростью, что и прилежащие к галактическим центрам области, что галактики в кластерах не могли бы оставаться вместе, если бы не Dark Matter (темное вещество), удерживающее их своей массой вместе.
Однако, сказал я, отчего же необходимо называть этот феномен «веществом»? Почему не назвать его каким-нибудь «парадоксом пространственно-временного континуума на больших шкалах» или как-нибудь еще? Дело в том, что, называя это явление Dark Matter (темное вещество), мы вводим в заблуждение не только огромное число честных налогоплательщиков, далеких от науки, но и самих ученых, которые вот уже много лет ведут безуспешный поиск темного вещества.
Профессор Примак слушал меня с полуулыбкой, однако ничего конкретного не возразил. Он сообщил, что проблем с его теорией больше нет, она предсказывает многие вещи, которые впоследствии подтверждаются экспериментами.
Его супруга, Nancy Ellen Abrams, соавтор книги, оказавшаяся адвокатом и бывшим советником конгресса Соединенных Штатов, атаковала меня. Я был неправ, потому что был неправ по определению. Однако я был готов к такому поведению и невозмутимо возразил, что тот посыл, с которым дискутировала миссис Абрамc, вовсе не является моим мнением, и я его никогда не высказывал.
На переднем плане справа налево: Joel Primack, Nancy Ellen Abrams, Anna Kriger, Boris Kriger
Нэнси несколько оторопела, но довольно быстро нашлась и заявила, что я плохо излагаю свои мысли и поэтому со мной трудно разговаривать. Тогда я попытался предельно ясно изложить свою позицию о состоянии современной науки, однако собеседники часто прерывали меня, прося дать определения тем или иным понятиям, которые настолько общепонятны, что определить их в двух словах довольно сложно. Однако мне удалось выйти из положения, внезапно задав вопрос всем присутствующим, что они думают по поводу новой идеи Буша запустить американских астронавтов на Луну и Марс и тем самым полностью сломать шею финансированию всех ведущих астрономических проектов, включая и несчастный Хаббловский телескоп.
Вторая часть стола вышла из тьмы молчания и оказалась не более дружественной, чем первая, ибо состояла из администраторов – организаторов конференции. Они подхватили мою тему и стали поносить Буша на чем свет стоит, но почему-то к концу своих излияний обвинили меня в симпатиях к его администрации. На это я снова довольно громогласно заявил, что в академической среде есть прекрасный метод уничтожать противника, приписывая ему высказывания, которых он не делал. Такое разоблачение снова привело компанию в некоторое замешательство, и я, воспользовавшись секундным молчанием, задал свой коронный вопрос, активно размахивая руками в сторону кучки молчаливых астрофизиков, случайно севших за наш «элитарный» стол.
Я обратился к профессору Примаку с вопросом: – Если все космологические теории, представленные человечеством до сих пор, оказались ложными, что заставляет вас думать, что ваша теория верна?
Астрофизики радостно засмеялись, чем поставили всех в некоторое неудобное положение и привлекли внимание соседних столов.
На вопрос ответила Нэнси, рванувшись в бой, как истинный адвокат.
– Наша теория правильная, потому что она верная! – заявила миссис Абрамс. Поняв, что такое марксистское объяснение нас не очень удовлетворило, она добавила, что, поскольку теория ее супруга построена на научных наблюдениях, то она не может быть ложной. Тут я углубился в историю науки, вспомнив и Птолемея, и Кеплера... Но эта тематика снова каким-то образом вывела на Буша. Администратор конференции заявила, что, по ее мнению, во всем виноват Буш. Я несколько ехидно спросил: «А в падении Римской империи тоже виноват Буш?», на что администратор ответила решительно и даже радостно: «Да!». Потом подумала и добавила: «Америка из-за Буша входит в ту же фазу, что и Римская империя перед своим закатом».
– Ну что ж, смена цивилизаций есть естественный процесс. Единственное, нужно постараться сделать его как можно менее кровавым, – неожиданно для собравшихся возвестил я.
Услышав мое заявление о гибели американской цивилизации, за столом загрустили. Заговорили об Ираке и кровопролитии. Повисла тяжелая атмосфера, и у нас было видение, будто бы этот классический зал с роскошными желтыми стенами, обитыми материей, как в камере для буйных умопомешанных, снующие официанты с букетами шашлыков и закуской – все это происходит в тридцатые годы и вот-вот начнется мировая война.
Я прервал молчание предложением вернуться к космологии. Энтузиазма не последовало, поскольку астрофизики не любят космологов, считая их авантюристами, а организатор конференции сразу созналась, что ничего в этом не понимает, потому что занимается теоретической наукой. Ее спросили, какой это теоретической наукой она занимается, на что она отшутилась, что той самой, чтобы никто не понимал, какой, и побольше давали денег.
Я стал проповедовать свои взгляды, осторожно обходя свое мнение о лженаучности космологии. Я говорил о том, что при взаимодействии ученых происходит накопление заблуждений, которые выстраиваются в ложные концепции, и их экспериментальная проверка стоит огромных финансовых средств и усилий ученых, а также задерживает развитие науки на десятилетия, если не века.
Меня слушали почти не перебивая, потому что я заверил, что, в общем, не имею в виду именно их науку и именно Соединенные Штаты, потому что, сказал я, США еще не весь мир, и мир чуть-чуть больше этой страны, с чем компания за столом охотно, хотя и растерянно согласилась. Но стоило мне опять заикнуться о проблемах космологии, на меня набросился Примак: «Какие проблемы? Ну, назовите хотя бы одну!»
Я сказал, ну вот например то, что обсуждалось и на этой конференции. Как успели сформироваться галактики и даже кластеры галактик, когда на это современная космологическая модель практически не оставляет времени, тогда как в Deep field (глубоком поле), полученном с Хаббловского телескопа, видны вполне сформированные галактики с доплеровским красным смещением, говорящим о их возрасте, чуть ли не совпадающем с возрастом Вселенной, по оценкам современной космологической теории.
В ответ я снова получил кислую улыбку. Если бы я мог их коллекционировать, я наверняка попал бы в книгу рекордов Гиннеса как обладатель наибольшей коллекции кислых улыбок.
Далее Нэнси Абрамс решительно доложила, о чем их книга, подавила поползновение атеистически настроенной астрофизички что-то возразить о Боге, и наконец мы все были освобождены друг от друга тем фактом, что из-за своего стола поднялся корифей и старейший ученый Donald Lynden-Bell – британский астрофизик, известный своими теориями галактик, содержащих центральные массивные черные дыры, которые являются источниками энергии квазаров. Он принципиально отказался пользоваться микрофоном, поскольку обладает поразительно громким голосом. Дональд Линден-Белл поведал собравшимся всю историю открытия черных дыр, начав с Ньютона, причем говорил так, как будто был с ним лично знаком и дружен. Основная идея его речи заключалась в том, что при взаимодействии ученых происходит накопление заблуждений, которые выстраиваются в ложные концепции, а экспериментальная проверка последних стоит огромных финансовых средств и усилий, а также задерживает развитие науки на десятилетия, если не века.
Джоэль Примак срочно сделал вид, что спит. Нэнси сидела с отсутствующим взглядом, однако агрессивно помахивая ногой.
После речи мы пожали друг другу руки и чинно расстались.
На обратном пути мы с супругой посетили место, где Джордж Вашингтон принимал командование над революционными войсками в день, ставший Днем независимости Америки. Рядом стоял памятник Линкольну.
«Один не желал платить налоги Британии, создавшей Северо-американские колонии, другой решил разорить независимый, кормивший всю страну Юг... – подумалось мне. – Славные вехи американской истории...»
Мы покидали черные дыры Гарварда, взмывая на канадском самолете в туманную высь Массачусетских небес... Я с удовлетворением вспоминал, как в последний день своего пребывания сообщил таксисту, что космология – лженаука...
Глава 3
Гравитация Острова свободы
Посещение Гарварда и занимательная встреча на банкете меня не удовлетворили, и я продолжил свой путь по косогорам планеты Земля в поисках чего-нибудь еще, что могло бы пролить свет в моем понимании самых, я бы сказал, коренных вопросов мироздания, столь далеких, казалось бы, от суеты мирской, однако таких же суетных, как и любые другие начинания человека.
Так случилось и в то утро, когда я с легким недоумением проснулся в бунгало гостиничного комплекса «Los Caneyes», обустроенного в индейско-крестьянском стиле, находящегося поблизости от крошечного, грязного городка с обманчиво-сладким названием «Santa-Clara», где-то в центре Острова свободы, в простонародье именуемого Куба.
«Куба далеко! Куба рядом!» Какой там рядом! Больше чем рядом! Вот она, наползла на меня огромным пространством океана, без стеснения заглядывающего сначала в круглое окошечко самолета, подернутое сахарком лютого надоблачного морозца, а потом пялющееся зеленью вод в окно гостиницы в Гаване на неизвестно каком этаже... окно, открывающееся в полный рост. Такого в западных гостиницах не встретишь. Остров свободы воистину свободен. Хочешь – прыгай в окно, а хочешь – повремени.
Сначала Куба встретила меня дышащим в лицо океаном, а вот теперь слеповато глядящей на меня выкрашенной стеной гостиничного домика – гордого строения туристической деревушки, полнящейся курами...
Если учесть, что я слыву домоседом и тихоней, такие бешеные прыжки в пространстве пугают не только меня. А тот факт, что за последние три месяца это уже второе мое пришествие на остров, хотя до этого я на нем никогда не бывал, вполне позволяет заподозрить, что Куба возобладала надо мной какой-то особой индивидуальной гравитацией, притягивающей именно меня, мой крошечный чемоданчик и мою верную спутницу, – разумеется, тоже с чемоданчиком, весело-зеленым и мелким, как коробочка из-под каши «Геркулес».
Все случилось по воле бумажки, официального письма из университета, проводящего конференцию по гравитации и космологии. Я всегда неровно дышал к бумажкам, а тут в ответ на мою скромную просьбу пригласить меня с супругой на конференцию в качестве научных писателей, кубинские товарищи ответили не каким-нибудь завалящим интернетным сообщением, а настоящей официальной бумажкой с огромной овальной печатью!
Я болезненно увлечен космологией – наукой, которая одновременно и манит, и настраивает против себя своей самоуверенной и подчас несносной фантазией, называемой моделированием и теориями, фантазией, строго подкрепленной высшей математикой, что должно делать ее более реальной, однако оставляя менее приемлемой.
Космология – это раздел астрономии и астрофизики, изучающий происхождение, крупномасштабную структуру и эволюцию Вселенной. Данные для космологии в основном получают из астрономических наблюдений. Эти наблюдения в начале 1920-х годов, в сочетании с прогрессом в теоретической физике, сумели поставить космологию в ряд точных наук, тогда как до этого она, скорее, была областью философии и отменным поводом сжигать еретиков на кострах.
Сейчас сложились две космологические школы: эмпирики ограничиваются интерпретацией наблюдательных данных, не экстраполируя свои модели в неизученные области; теоретики пытаются объяснить наблюдаемую Вселенную, используя некоторые гипотезы, отобранные по принципу простоты и элегантности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17