– А я думаю, с кем выпить?
– Привет, – буркнул Олег и сел на стул рядом с Хрестюком. – Я рад, что могу решить твою проблему.
Возле стола было всего два свободных места: одно – во главе – конечно же, принадлежало Милене, а второе оказалось свободным. Видимо, Хрестюк пришел без дамы.
В это время в гостиную вихрем влетела Милка с двумя бутылками виски в руках, быстро познакомила Олега со всеми присутствующими (кое-кого он уже знал), и все дружно выпили за товарища, присоединившегося к их компании. Потом выпили еще, и еще, и еще…
Тосты были просты, бесхитростны, но по сути: «Ну, за единение!», «Ну, за искусство!». И так далее.
Олегу хотелось поболтать с Миленой, но ее вниманием завладел крутой мэн с золотой цепью на шее. Художник знал его – это был известный в городе банкир, из молодых.
Банк ему сделал папа, он же нашел денежных клиентов, но юнец считал, что у него семь пядей во лбу и потрясающая коммерческая хватка.
К Олегу прилип, как жевательная резинка к штанам, Хрестюк. Он наконец нашел благодарного слушателя и молол языком без остановки.
– … В милицию вызывали, расспрашивали о Фитиалове, – бубнил Хрестюк с таинственным видом. – Мужики говорили, что у него на квартире и в мастерской был обыск. Как тебе все это?
– Никак. Наверное, обычная процедура. Я в этом мало смыслю.
– Вот! Все думают, как ты. Ничего подобного. Если так глубоко копают, значит, у органов есть какие-то сомнения.
– Какие могут быть сомнения? Судя по твоему рассказу, Фитиалова сбил грузовик. Водитель задержан. Обычное дорожно-транспортное происшествие. Которое предполагает следствие и суд. Фитиалову угораздило попасть в статистику. А статистика говорит, что в нашей стране каждый год по причине ДТП гибнет более тридцати тысяч человек.
– Жаль, что тебя не было на похоронах. У всех нас глаза на лоб полезли. Его хоронили словно какого-нибудь депутата. Один гроб чего стоит. Откуда у вдовы Фитиалова такие деньги? Да он из долгов не вылезал! А поминки… В центральном ресторане. Картину представляешь? Ешь от пуза и пей, хоть залейся. Из самой Москвы какие-то большие господа приезжали. Он что, был подпольным Героем России?
– Когда присоединимся к нему, спросим.
– Все шутишь… – Хрестюк прервался на несколько мгновений, чтобы выпить очередную рюмку, быстро зажевал чем-то и продолжил: – Между прочим, он так и не отдал мне долг… четыреста пятьдесят рубчиков. Мелочь, конечно, но сейчас не помешали бы. Слушай, едва не забыл! – Поэт стукнул себя ладонью по лбу. – Голова садовая… Сегодня с утра тебя разыскивал Злотник.
– Зачем?
– Сам у него спроси.
Злотник еще с советских времен руководил областным художественным фондом. С виду он был похож на барбоса; впрочем, и его внутренняя сущность была чисто бульдожьей.
– Спрошу. Но сначала объясни – что значит разыскивал? Он что, звонил тебе? Я вроде в секретари никого не нанимал.
– Нет, мне Злотник не звонил. Прусман рассказал. Говорит, что ты как в воду канул. В квартире телефон не отвечает, а мастерская заперта. Где ты был?
– Прусман, говоришь… – Вопрос Хрестюка художник пропустил мимо ушей. – Ну, ежели так…
Прусман был ходячим справочным бюро. У него почти на все вопросы находился ответ. Олег совсем не удивился, что Злотник, не найдя его по телефону, первым делом обратился к Прусману. Но зачем он понадобился старому прохиндею?
Злотник слыл несгибаемым ленинцем. Свой партбилет, который уже никому не был нужен, он вставил в рамочку под стекло и повесил дома на стену, рядом с многочисленными грамотами и указами о награждении его орденами и медалями.
Но, при всей своей коммунистической сущности, Злотник был хапугой и лизоблюдом. Потому и продержался на «хлебной» должности при всех властях.
Хлебной потому, что он сдавал помещения худфонда в аренду разным дельцам и имел с этого очень даже неплохие деньги, которые без зазрения совести клал в собственный карман.
– Ты звякни ему, – с какой-то непонятной настойчивостью сказал Хрестюк. – Злотник так просто обрывать телефоны не будет.
– Сегодня уже поздно. А завтра… Завтра посмотрим.
– Может, работу тебе какую подкинет… – осторожно высказал предположение Хрестюк. – Завидую я вам, художникам. Вы с голоду не помрете. На худой конец можно вывески рисовать. Вон сколько сейчас расплодилось разных бутиков и маркетов. А нам, поэтам, впору по миру идти с протянутой рукой.
– Когда говорят пушки, музы молчат. Ты эту прописную истину знаешь. Конечно, у нас нынче не горячая фаза войны, но окопное сидение точно. Жди и ваяй свои нетленки. Будет и на твоей улице праздник.
– Ага… такой как у Фитиалова.
Хрестюк вдруг приуныл и умолк. Приняв мрачную демоническую позу, он вперил глаза в окно и задумался. А может, к нему пришла муза, о которой так вовремя вспомнили, и поэт начал складывать в голове стихотворные строки.
– Почему грустим? – спросила Милка.
Она подошла к Олегу сзади и положила ему руки на плечи.
– Жениться хочу, – пошутил он. – Да вот только нынешним невестам подавай богатых женихов. А когда творческий человек был состоятельным? Редкие исключения не в счет. Бог поступил мудро, всех наделил по справедливости: кому – талант, кому – деньги… А нищим, сирым и убогим предоставил место в раю.
– Женись на мне. Я из тех, кому нужен не просто богатенький Буратино, а мужчина. Желательно умный и талантливый. Ты подходишь мне по всем статьям.
– Поздно, Маня, пить «Боржоми», когда почки отвалились. Ты уже раз пренебрегла моими чувствами. Поэтому я люблю тебя как настоящего друга. И не более того.
– Хитрец… – Милка потеребила Олега за волосы. – Викинг… Вся жизнь в сражениях. Думаю, насчет женитьбы ты маленько приврал. Я права?
– Скажем так – помечтал. Перефразирую известную вещь, скажу следующее: «Редкая женщина может долететь до середины души творческого человека. А дальше хоть топись – стена».
– Оказывается, у тебя прорезался литературный талант. Неужто надумал издать мемуары? Пожалуйста, не забудь и обо мне написать, хоть пару строк.
– Литературный талант здесь ни при чем. Дело в том, что у меня есть приятели из писательской среды. Вот один сидит, – кивнул Олег на Хрестюка, который по-прежнему пребывал в трансе. – Считай, что я лишь подхватил небольшое, но заразное литературное недомогание.
– А скажи мне, друг сердешный, что тебя привело ко мне? Насколько я знаю, ходить по гостям ты не большой любитель.
– Просто соскучился, – соврал Олег и покраснел.
– Старо предание, но верится с трудом. Я, конечно, тронута, но мне кажется, у тебя что-то другое на уме. Может, тебе деньги нужны? Говори, не стесняйся. У меня есть, я дам.
Олег вдруг понял, что у него сейчас даже язык не повернется попросить у Милки взаймы. Он еще никогда не занимал у женщин. Так низко пасть Олег просто не мог себе позволить, хотя мыслишка попросить у старой подруги две-три тысячи рублей все же крутилась у него в голове. Но он стоически боролся с этим искушение.
– Милка, я тебя не узнаю. Что может сотворить с творческим человеком бизнес… Ты стала прагматиком до мозга костей. Я, конечно, знаю, что в бизнесе настоящих друзей нет, а есть только «нужники» – нужные люди. Но никогда не думал, что у тебя появятся такие подозрения на мой счет.
Олег понимал, что его слова насквозь фальшивы, но не мог остановиться. Милка невольно зацепила его воспаленный нерв. Он вдруг увидел с предельной ясностью, над краем какой пропасти стоит.
Мужчина в расцвете сил, таланта и возможностей – и без гроша в кармане! Это было невыносимое зрелище, и Олег постарался побыстрее закрыть свой третий глаз, принадлежащий чересчур живому воображению.
Но полынная горечь от своей полной несостоятельности, охватившая все его естество, осталась.
– Ну не злись, перестань… – Милка наклонилась и чмокнула его в щеку. – Я из добрых побуждений… Ты ведь мне друг.
– Я не злюсь. Это я брюзжу. Старость, понимаете ли, уже замаячила на горизонте…
Милка весело рассмеялась.
– Алька, ты погляди на себя. Красавец-мужчина в расцвете сил. В волосах расческа ломается, настолько они густы, кожа словно у юноши из рекламного ролика, плечи – косая сажень… А, что я говорю! Одни твои голубые глаза чего стоят. Когда-то ты только глянул на меня, и я уже была готова немедленно, без раздумий, прыгнуть к тебе в постель.
– Умеешь ты леща кидать… Будем считать, что я польщен. Жаль только, что мне было неизвестно, какой я хороший, в студенческие годы.
– Ты все еще в обиде на меня?
– С какой стати? Что было, то быльем поросло. Мы чересчур разные люди, Милка. Я скучный тип. Хорошо, что мы не поженились. Ты все равно сбежала бы от меня через год-два. А то и раньше.
– Как знать, как знать…
Продолжить разговор им не дали. К Милке подошла одна из женщин (Олег уже забыл, как ее зовут) и они защебетали на тему, которая была ему совсем неинтересна. Поднявшись, художник прошел на кухню, чтобы перекурить. За ним потянулся и Хрестюк, все такой же грустный и отрешенный.
– Ты почему скис? – спросил Олег.
– Перевелись люди… Куда мы катимся? Раньше, бывало, придешь в компанию, так тебя затерзают – почитай стихи, да почитай стихи… А сейчас? Рядом с ними сидит поэт, а они все про риэлтеров, брокеров, процентные ставки… Никакой романтики. Как роботы. Только пью, жрут и бабки заколачивают. Они даже детей не рожают, чтобы не мешали жить красиво и без забот.
– Считай себя динозавром, уникумом. Так легче прожить. Каждая новая эпоха требует своих героев. Мы с тобой родились слишком поздно. Этим нужно и утешиться.
– Наверное, ты прав… Горюй, не горюй – все равно ничего изменить нельзя. Слушай, давай я почитаю тебе кое-что из новенького, поэму. Ты не против?
– Грузи… – Олег обречено махнул рукой.
Хрестюк принял вдохновенную позу и начал декламировать. Олег смотрел на него пустыми, ничего не выражающими глазами. Он отключился от действительности, ничего не видел и не слышал.
В этот момент Олег был очень далеко – в своей глубокой юности…
Глава 12
Пока обучение художественному ремеслу вел дед, Олег никогда не писал людей с натуры. Чаще всего он рисовал так называемые «гипсы» – головы скульптур и торсы античных героев.
В художественном институте ситуация была иная. Там очень много внимания уделялось именно занятиям с натурщиками. Олегу, набившему руку под руководством деда на «гипсах», такие упражнения казались семечками, которые он щелкал, что называется, походя.
Нередко преподаватели ругали его за небрежность в работе с живой натурой, но не могли не отдавать должное способности Олега улавливать малозаметные черты характера человека, которого он рисовал. Юный Радлов двумя-тремя штрихами буквально обнажал внутреннюю, скрытую от посторонних, сущность натурщика.
Из-за этой специфической особенности его художественного таланта некоторые натурщики отказывались ему позировать. А кое-кто и вовсе сменил род занятий, потому что такое поведение преподаватели считали капризом и жаловались руководству института.
Иногда Олегу казалось, что натурщики его просто боятся. А почему, по какой причине, – он не понимал.
Об этом знал дед. Когда Олег поступил в институт, он повесил ему на шею оберег с наказом никогда не снимать, в особенности во время работы с живой натурой. Оберег представлял собой хорошо полированный кусочек обсидиана, вмонтированный в серебряную оправу, представляющую собой переплетение языческих символов.
Когда старый художник был жив, Олегу поневоле приходилось носить эту неказистую с виду подвеску на грубо сработанной цепочке, потому что дед проверял наличие оберега почти каждый день. Чтобы к нему не было на сей счет вопросов от друзей-приятелей, юному Радлову приходилось застегивать рубашку на все пуговицы.
После смерти деда Олег сразу выбросил из головы его наказ и снял оберег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
– Привет, – буркнул Олег и сел на стул рядом с Хрестюком. – Я рад, что могу решить твою проблему.
Возле стола было всего два свободных места: одно – во главе – конечно же, принадлежало Милене, а второе оказалось свободным. Видимо, Хрестюк пришел без дамы.
В это время в гостиную вихрем влетела Милка с двумя бутылками виски в руках, быстро познакомила Олега со всеми присутствующими (кое-кого он уже знал), и все дружно выпили за товарища, присоединившегося к их компании. Потом выпили еще, и еще, и еще…
Тосты были просты, бесхитростны, но по сути: «Ну, за единение!», «Ну, за искусство!». И так далее.
Олегу хотелось поболтать с Миленой, но ее вниманием завладел крутой мэн с золотой цепью на шее. Художник знал его – это был известный в городе банкир, из молодых.
Банк ему сделал папа, он же нашел денежных клиентов, но юнец считал, что у него семь пядей во лбу и потрясающая коммерческая хватка.
К Олегу прилип, как жевательная резинка к штанам, Хрестюк. Он наконец нашел благодарного слушателя и молол языком без остановки.
– … В милицию вызывали, расспрашивали о Фитиалове, – бубнил Хрестюк с таинственным видом. – Мужики говорили, что у него на квартире и в мастерской был обыск. Как тебе все это?
– Никак. Наверное, обычная процедура. Я в этом мало смыслю.
– Вот! Все думают, как ты. Ничего подобного. Если так глубоко копают, значит, у органов есть какие-то сомнения.
– Какие могут быть сомнения? Судя по твоему рассказу, Фитиалова сбил грузовик. Водитель задержан. Обычное дорожно-транспортное происшествие. Которое предполагает следствие и суд. Фитиалову угораздило попасть в статистику. А статистика говорит, что в нашей стране каждый год по причине ДТП гибнет более тридцати тысяч человек.
– Жаль, что тебя не было на похоронах. У всех нас глаза на лоб полезли. Его хоронили словно какого-нибудь депутата. Один гроб чего стоит. Откуда у вдовы Фитиалова такие деньги? Да он из долгов не вылезал! А поминки… В центральном ресторане. Картину представляешь? Ешь от пуза и пей, хоть залейся. Из самой Москвы какие-то большие господа приезжали. Он что, был подпольным Героем России?
– Когда присоединимся к нему, спросим.
– Все шутишь… – Хрестюк прервался на несколько мгновений, чтобы выпить очередную рюмку, быстро зажевал чем-то и продолжил: – Между прочим, он так и не отдал мне долг… четыреста пятьдесят рубчиков. Мелочь, конечно, но сейчас не помешали бы. Слушай, едва не забыл! – Поэт стукнул себя ладонью по лбу. – Голова садовая… Сегодня с утра тебя разыскивал Злотник.
– Зачем?
– Сам у него спроси.
Злотник еще с советских времен руководил областным художественным фондом. С виду он был похож на барбоса; впрочем, и его внутренняя сущность была чисто бульдожьей.
– Спрошу. Но сначала объясни – что значит разыскивал? Он что, звонил тебе? Я вроде в секретари никого не нанимал.
– Нет, мне Злотник не звонил. Прусман рассказал. Говорит, что ты как в воду канул. В квартире телефон не отвечает, а мастерская заперта. Где ты был?
– Прусман, говоришь… – Вопрос Хрестюка художник пропустил мимо ушей. – Ну, ежели так…
Прусман был ходячим справочным бюро. У него почти на все вопросы находился ответ. Олег совсем не удивился, что Злотник, не найдя его по телефону, первым делом обратился к Прусману. Но зачем он понадобился старому прохиндею?
Злотник слыл несгибаемым ленинцем. Свой партбилет, который уже никому не был нужен, он вставил в рамочку под стекло и повесил дома на стену, рядом с многочисленными грамотами и указами о награждении его орденами и медалями.
Но, при всей своей коммунистической сущности, Злотник был хапугой и лизоблюдом. Потому и продержался на «хлебной» должности при всех властях.
Хлебной потому, что он сдавал помещения худфонда в аренду разным дельцам и имел с этого очень даже неплохие деньги, которые без зазрения совести клал в собственный карман.
– Ты звякни ему, – с какой-то непонятной настойчивостью сказал Хрестюк. – Злотник так просто обрывать телефоны не будет.
– Сегодня уже поздно. А завтра… Завтра посмотрим.
– Может, работу тебе какую подкинет… – осторожно высказал предположение Хрестюк. – Завидую я вам, художникам. Вы с голоду не помрете. На худой конец можно вывески рисовать. Вон сколько сейчас расплодилось разных бутиков и маркетов. А нам, поэтам, впору по миру идти с протянутой рукой.
– Когда говорят пушки, музы молчат. Ты эту прописную истину знаешь. Конечно, у нас нынче не горячая фаза войны, но окопное сидение точно. Жди и ваяй свои нетленки. Будет и на твоей улице праздник.
– Ага… такой как у Фитиалова.
Хрестюк вдруг приуныл и умолк. Приняв мрачную демоническую позу, он вперил глаза в окно и задумался. А может, к нему пришла муза, о которой так вовремя вспомнили, и поэт начал складывать в голове стихотворные строки.
– Почему грустим? – спросила Милка.
Она подошла к Олегу сзади и положила ему руки на плечи.
– Жениться хочу, – пошутил он. – Да вот только нынешним невестам подавай богатых женихов. А когда творческий человек был состоятельным? Редкие исключения не в счет. Бог поступил мудро, всех наделил по справедливости: кому – талант, кому – деньги… А нищим, сирым и убогим предоставил место в раю.
– Женись на мне. Я из тех, кому нужен не просто богатенький Буратино, а мужчина. Желательно умный и талантливый. Ты подходишь мне по всем статьям.
– Поздно, Маня, пить «Боржоми», когда почки отвалились. Ты уже раз пренебрегла моими чувствами. Поэтому я люблю тебя как настоящего друга. И не более того.
– Хитрец… – Милка потеребила Олега за волосы. – Викинг… Вся жизнь в сражениях. Думаю, насчет женитьбы ты маленько приврал. Я права?
– Скажем так – помечтал. Перефразирую известную вещь, скажу следующее: «Редкая женщина может долететь до середины души творческого человека. А дальше хоть топись – стена».
– Оказывается, у тебя прорезался литературный талант. Неужто надумал издать мемуары? Пожалуйста, не забудь и обо мне написать, хоть пару строк.
– Литературный талант здесь ни при чем. Дело в том, что у меня есть приятели из писательской среды. Вот один сидит, – кивнул Олег на Хрестюка, который по-прежнему пребывал в трансе. – Считай, что я лишь подхватил небольшое, но заразное литературное недомогание.
– А скажи мне, друг сердешный, что тебя привело ко мне? Насколько я знаю, ходить по гостям ты не большой любитель.
– Просто соскучился, – соврал Олег и покраснел.
– Старо предание, но верится с трудом. Я, конечно, тронута, но мне кажется, у тебя что-то другое на уме. Может, тебе деньги нужны? Говори, не стесняйся. У меня есть, я дам.
Олег вдруг понял, что у него сейчас даже язык не повернется попросить у Милки взаймы. Он еще никогда не занимал у женщин. Так низко пасть Олег просто не мог себе позволить, хотя мыслишка попросить у старой подруги две-три тысячи рублей все же крутилась у него в голове. Но он стоически боролся с этим искушение.
– Милка, я тебя не узнаю. Что может сотворить с творческим человеком бизнес… Ты стала прагматиком до мозга костей. Я, конечно, знаю, что в бизнесе настоящих друзей нет, а есть только «нужники» – нужные люди. Но никогда не думал, что у тебя появятся такие подозрения на мой счет.
Олег понимал, что его слова насквозь фальшивы, но не мог остановиться. Милка невольно зацепила его воспаленный нерв. Он вдруг увидел с предельной ясностью, над краем какой пропасти стоит.
Мужчина в расцвете сил, таланта и возможностей – и без гроша в кармане! Это было невыносимое зрелище, и Олег постарался побыстрее закрыть свой третий глаз, принадлежащий чересчур живому воображению.
Но полынная горечь от своей полной несостоятельности, охватившая все его естество, осталась.
– Ну не злись, перестань… – Милка наклонилась и чмокнула его в щеку. – Я из добрых побуждений… Ты ведь мне друг.
– Я не злюсь. Это я брюзжу. Старость, понимаете ли, уже замаячила на горизонте…
Милка весело рассмеялась.
– Алька, ты погляди на себя. Красавец-мужчина в расцвете сил. В волосах расческа ломается, настолько они густы, кожа словно у юноши из рекламного ролика, плечи – косая сажень… А, что я говорю! Одни твои голубые глаза чего стоят. Когда-то ты только глянул на меня, и я уже была готова немедленно, без раздумий, прыгнуть к тебе в постель.
– Умеешь ты леща кидать… Будем считать, что я польщен. Жаль только, что мне было неизвестно, какой я хороший, в студенческие годы.
– Ты все еще в обиде на меня?
– С какой стати? Что было, то быльем поросло. Мы чересчур разные люди, Милка. Я скучный тип. Хорошо, что мы не поженились. Ты все равно сбежала бы от меня через год-два. А то и раньше.
– Как знать, как знать…
Продолжить разговор им не дали. К Милке подошла одна из женщин (Олег уже забыл, как ее зовут) и они защебетали на тему, которая была ему совсем неинтересна. Поднявшись, художник прошел на кухню, чтобы перекурить. За ним потянулся и Хрестюк, все такой же грустный и отрешенный.
– Ты почему скис? – спросил Олег.
– Перевелись люди… Куда мы катимся? Раньше, бывало, придешь в компанию, так тебя затерзают – почитай стихи, да почитай стихи… А сейчас? Рядом с ними сидит поэт, а они все про риэлтеров, брокеров, процентные ставки… Никакой романтики. Как роботы. Только пью, жрут и бабки заколачивают. Они даже детей не рожают, чтобы не мешали жить красиво и без забот.
– Считай себя динозавром, уникумом. Так легче прожить. Каждая новая эпоха требует своих героев. Мы с тобой родились слишком поздно. Этим нужно и утешиться.
– Наверное, ты прав… Горюй, не горюй – все равно ничего изменить нельзя. Слушай, давай я почитаю тебе кое-что из новенького, поэму. Ты не против?
– Грузи… – Олег обречено махнул рукой.
Хрестюк принял вдохновенную позу и начал декламировать. Олег смотрел на него пустыми, ничего не выражающими глазами. Он отключился от действительности, ничего не видел и не слышал.
В этот момент Олег был очень далеко – в своей глубокой юности…
Глава 12
Пока обучение художественному ремеслу вел дед, Олег никогда не писал людей с натуры. Чаще всего он рисовал так называемые «гипсы» – головы скульптур и торсы античных героев.
В художественном институте ситуация была иная. Там очень много внимания уделялось именно занятиям с натурщиками. Олегу, набившему руку под руководством деда на «гипсах», такие упражнения казались семечками, которые он щелкал, что называется, походя.
Нередко преподаватели ругали его за небрежность в работе с живой натурой, но не могли не отдавать должное способности Олега улавливать малозаметные черты характера человека, которого он рисовал. Юный Радлов двумя-тремя штрихами буквально обнажал внутреннюю, скрытую от посторонних, сущность натурщика.
Из-за этой специфической особенности его художественного таланта некоторые натурщики отказывались ему позировать. А кое-кто и вовсе сменил род занятий, потому что такое поведение преподаватели считали капризом и жаловались руководству института.
Иногда Олегу казалось, что натурщики его просто боятся. А почему, по какой причине, – он не понимал.
Об этом знал дед. Когда Олег поступил в институт, он повесил ему на шею оберег с наказом никогда не снимать, в особенности во время работы с живой натурой. Оберег представлял собой хорошо полированный кусочек обсидиана, вмонтированный в серебряную оправу, представляющую собой переплетение языческих символов.
Когда старый художник был жив, Олегу поневоле приходилось носить эту неказистую с виду подвеску на грубо сработанной цепочке, потому что дед проверял наличие оберега почти каждый день. Чтобы к нему не было на сей счет вопросов от друзей-приятелей, юному Радлову приходилось застегивать рубашку на все пуговицы.
После смерти деда Олег сразу выбросил из головы его наказ и снял оберег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43