Потом он набросился на меня, стал целовать...
— Схватил тебя и поцеловал...
— Целовал меня как сумасшедший, а потом попытался... — Она резко замолчала, скромно потупив глазки, стерва.
Винджер смотрел на мой рот, разукрашенный помадой. Наконец-то до меня стало доходить происходящее. Формальные улики — вот они: мой галстук распущен, сбит набок, на рубашке оторваны две пуговицы — бедняжка защищалась от насильника.
— Послушайте, — начал было я. — Минуту, друзья. Эта женщина жена убитого. Его звали Гораций Лоример, он был...
Я замолчал. Что я мог им сказать? То, что он обманывал государство, уклоняясь от уплаты налогов? Нет у меня никаких доказательств, под рукой нет, и в отношении контрабанды наркотиков... И у меня возникло неприятное ощущение, что, может быть, их никогда не будет.
Ева заговорила:
— Мой муж занимается — занимался — производством детского питания. Он выпускал консервы «Па Па».
В ее устах он вовсе не выглядел дьяволом в человеческом обличье.
— Может, и так. Но вы знакомы с капитаном Фини? Начальником отдела по борьбе с наркотиками?
— Мне известно, кто он такой, — сказал Винджер.
— Есть подозрения, что Лоример являлся крупным наркодельцом. В настоящий момент капитан Фини находится в Сан-Педро и проверяет информацию, которой я снабдил полицию. Может, ему даже посчастливилось уже собрать улики против Лоримера — покойного Лори-мера.
Винджер кивнул. Он вел себя не как человек, который считает, что я вру; но также не создалось впечатления, что он верит мне. То есть он вел себя уклончиво. В любом случае он не позволял себе грубостей в обращении со мной и, как полагается, просто выслушивал обе версии одной истории.
Вдруг ни с того ни с сего в моей голове начался болевой тарарам. Я поморщился и дотронулся рукой до больной шишки в том месте, где начинали расти волосы. Кожа была содрана и ощущалась рана размером в добрый дюйм. Я почувствовал липкую кровь на лбу.
— Как это случилось? — спросил Винджер.
— Она швырнула в меня эту проклятую статуэтку.
— К счастью, я все-таки попала в него, — съязвила Ева. — Когда он целовал меня... и все такое — мы сидели на диване...
Она не досказала фразу — догадайтесь, мол, сами...
Меня бросило в холод. Чуть позже я начал понимать, какая все-таки умная пройдоха моя Ева. Она не просто все спланировала быстро и четко до того, как позвонить в полицию, но и изобразила все в нужном свете, вставляя каждую мелочь в самый подходящий момент, чтобы она прозвучала как нельзя более убедительно и произвела бы самый выигрышный эффект.
Сейчас она торопливо продолжала:
— Мы сидели на диване. Я... я, защищаясь, отклонилась назад и схватила статуэтку. Я ударила его. — Она гордо дернула головой. — Потом я сразу позвонила в полицию. А примерно с минуту назад он начал приходить в себя. Слава Богу, что вы вовремя подоспели.
— Бред сумасшедшего! — возмутился я. — У тебя этот номер не пройдет, Ева. Я согласен, ты большая выдумщица. Кто-то другой мог бы и попасться на твою удочку, но только не я, со мной у тебя ничего не выйдет.
Я повернулся к полицейским.
— Ей приходится все это сочинять на ходу, и у нее, признаюсь, здорово получается. Но я хочу спросить у вас, есть ли смысл в том, что я явился сюда, укокошил ее мужа, а потом принялся трепать эту крошку? Боже, есть множество других, более приятных способов. Лично я за приглушенный свет и тихую музыку, а холодные трупы рядом с постелью охлаждают мой пыл. Если она говорит, что маленький автоматический пистолет принадлежит ей, то можете не сомневаться, так оно и есть. Но Лоример выбежал в спальню, а потом вернулся с ним...
— Врешь, он этого не делал. Я свирепо посмотрел на нее.
— Ева, заткнись. Или я сейчас подойду и врежу тебе разик как следует. — Я бросил взгляд на полицейских. — Даже если за это меня застрелят.
Она заткнулась.
Я стоял и рассказывал офицерам, что происходило на самом деле, излагая все быстро, пересказывая только основные моменты.
Затем Винджер сказал:
— Ладно. Давайте-ка прогуляемся в центр. Другой офицер воспользовался телефоном и позвонил в управление. Потом обратился к Еве:
— Не трогайте руками эту статую, мадам. Ева начало было поднимать с пола увесистое произведение искусства, которым меня огрела. Она выпрямилась.
— Извините. Я только хотела поставить Гермеса обратно на пьедестал.
— Кого?
Это имя прозвучало как колокол. Как колокол, звонящий по кому-то. Мне кажется, вы догадались, по кому. Оно всплыло в моей памяти, и это отразилось на моем лице.
Ева бросила на меня изумленный взгляд.
— Гермес, — вспомнил я, — произведение Праксителя.
Замечательно. Грандиозно. Такой же в точности статуэткой один сопляк из «Лупо» в Сан-Франциско расшиб башку своему возлюбленному. Если б я сразу узнал эту штуковину, это хоть мало-мальски расправило бы мои перья, насторожило бы меня и избавило бы от кучи проблем.
Но, к сожалению, я не узнал ее. Вы не находите, что мне иногда немножко не хватает культуры?
Винджер повторил:
— Поедемте в центр.
И мы поехали.
Глава 21
Отдел убийств находится на третьем этаже управления полиции Лос-Анджелеса, и, полагаю, я побывал здесь уже тысячи раз — правда, при более счастливых обстоятельствах.
Мой закадычный, самый старый друг в Лос-Анджелесе — капитан из отдела убийств Фил Сэмсон. К хорошим друзьям я также отношу лейтенанта Роулинза, сержанта Кейси и десяток других сотрудников из одного только отдела убийств. Я знаком еще с пятью сотнями полицейских Лос-Анджелеса достаточно хорошо, чтобы потрепаться с ними или поспорить за чашкой кофе. И большинство из них знают правду: я никогда не соврал ни одному из них, ни разу.
Меня называли ненормальным, распутным сукиным сыном, придурком, неотесанным растрепой и малокультурным идиотом — можно привести и другие, более красочные определения, и большинство из них, что поделаешь, точны и соответствуют моему образу, но ни один человек, знавший меня, не стал бы обвинять меня в непорядочности. Естественно, Ева не могла этого знать. Но все равно было неприятно.
Потому что Ева упорно, как попугай, твердила свое. Она пересказала свою байку снова, и у нее это вышло так же хорошо, как в первый раз, а потом она подала на меня жалобу и подписала ее.
Я тоже рассказал свою версию. Но, когда я закончил, оказалось, что нет ни одного вещественного доказательства, по которому можно было бы задержать Герду Лоример. Раньше это как-то не приходило мне в голову. До тех пор пока Джим не даст своих показаний и тем самым не засвидетельствует мои слова, — против Евы не было ни одной улики. Гораций мертв; Аарон тоже мертв; а Джим — без сознания или умирает.
Она была женой Горация Лоримера, да. Ну и что с того? Она работала моделью в Лагуна-Парадиз. Ну и что? Она присутствовала на вечеринке в субботу вечером вместе со мной и Джимом; она называла себя Евой Энджерс; она и ее дорогой покойный муж как-то случайно оказались в «Пурпурной комнате». Опять-таки ну и что?
Хромированный автоматический пистолет зарегистрирован на имя Герды Лоример, это точно. Пистолет из сумки Евы, из которого я застрелил Горация, не числился ни за кем из них, возможно, это краденое оружие. Ева заявляла, что я принес его с собой к ним в номер; я утверждал, что он лежал в ее сумке. Ни с той, ни с другой стороны не было никаких доказательств. Полиция отправила пистолет на экспертизу, чтобы сравнить пули, находящиеся в оружии, с теми, что были обнаружены в Лоримере, и Джиме, и Аароне.
Ева отрицала все, что держалось только на моих словах, то есть все, что я не мог подтвердить фактами; я отрицал практически все, что говорила она. Но я не мог доказать, что она имеет отношение к преступлению, пока не мог; и в конце концов, ведь это я застрелил ее мужа.
Поэтому они собирались ее отпустить. Они вынуждены были так поступить.
Они также намеревались освободить и меня. Кое-какие моменты немного прояснились, но все, что я действительно сделал, — это убил ее мужа в целях самозащиты. И в деле было записано: «Ждет результатов следствия».
Я находился в отделе убийств вместе с капитаном Сэмсоном и Биллом Роулинзом. Сэм — крупный, резкий парень с хорошо спрятанным добрейшим сердцем, серо-стальными волосами и всегда чисто выбритым лицом. Зажав крепкими зубами черную сигару, он пошевелил своей мощной, твердой челюстью и прорычал:
— А на что ты надеялся, Шелл?
— Тысяча чертей, я же знаю, что она виновна.
— Я уже раньше слышал от тебя эту песню — чаще, чем мне бы того хотелось. Все, что у нас есть, — это твои слова. Где твои вещественные доказательства? Где подтверждение твоих слов? Мы не можем заставить Лори-мера говорить — ты об этом позаботился.
— Да, я все устроил.
— Покойники не дают показаний. Во всяком случае, мы в отделе пока этому не научились. А у тебя нет ни единого факта о том, что на самом деле творится на Бри-Айленде. Если Фини откопает героин в этом чертовом банановом пюре, или что там, он приедет сюда, и тогда, возможно, у тебя появится кое-что. Но если он вернется ни с чем...
— Подожди минутку.
Что-то он такое сказал, и это что-то щелкнуло в голове и зазудело. Он говорил о «вещественных доказательствах».
— Ладно, вот она идет, — заметил Сэм.
Я бросил взгляд через плечо. Все это время Ева находилась в комнате, где вели допрос, и теперь выходила через открытую дверь. Свободная как птица.
Я выругался про себя, вышел в холл и наблюдал, как она ускользает от меня. Она двигалась грациозно, бедра слегка покачивались, как и в тот субботний вечер, когда она удалялась от нас с Джимом возле бассейна. Эти раздавшиеся вширь бедра, этот опасный зад покачивались и колебались грациозно и устрашающе, как голова кобры.
Если говорить о «вещественных доказательствах», то у нее, несомненно, была масса доказательств, свидетельствующих о ее уникальности. И она на самом деле чем-то походила на прародительницу Еву, во всяком случае, внешне.
И тут меня осенило. Я радостно ощерился.
— Ева! — позвал я.
Я не бросился ее догонять. Но когда она обернулась, я сделал ей знак вернуться. Она замешкалась, потом небрежно пожала плечами и направилась в мою сторону. Я провел ее в отдел убийств. Сэмсон поднял на нас глаза и нахмурился. Роулинз едва заметно улыбнулся, прикидывая в уме, что я задумал.
— Наблюдай за дверью, — сказал я ему. — Хватай ее, если она надумает бежать. Роулинз осклабился.
— Уж я-то ее поймаю.
Я повернулся и сурово посмотрел на Еву.
— Сам не понимаю, почему я так долго не обращал на это внимания, — начал я. — Всегда в полном порядке, всегда одета с иголочки, и эта детская челка. Помнишь воскресное утро? На тебе было полотенце. Ты только что встала, только что вышла из-под душа. А твои волосы были превосходно уложены, даже не намокли. Теперь я догадался: это парик, а твои естественные волосы были, конечно, в беспорядке, Ева.
В ее глазах мелькнула тень, а губы сжались.
Вообще-то я шел на риск. Да и она не хотела, чтобы я сорвал с нее эту чертову штуковину, — вероятно, она могла бы возбудить против меня дело за оскорбление личности или, по крайней мере, за надругательство над ее головой; даже Сэмсон попытался остановить меня. Но я подумал: что ж, давай, возбуждай против меня дело, давай, брось меня за решетку.
Я сорвал с нее парик.
С изнанки он был эластичный, впереди торчал маленький гребешок и несколько заколок. У нее были светлые, какого-то оранжевого оттенка волосы, прямые, сбившиеся в кучу и не очень-то красиво завитые, но тем не менее довольно симпатичные. По мне, они были даже очень красивые.
— Сэм, — сказал я. — Уэсли Симпсон говорил, что ребята из лаборатории обнаружили на подушке Аарона светлые волосы, — естественно, Ева ничего об этом не знает. — Я показал на ее голову. — Вот чьи это волосы. Бьюсь об заклад, эксперты это докажут как пить дать.
Ева уставилась на меня, ее лицо пылало, а глаза сверкали сталью, холодной, как ее сердце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
— Схватил тебя и поцеловал...
— Целовал меня как сумасшедший, а потом попытался... — Она резко замолчала, скромно потупив глазки, стерва.
Винджер смотрел на мой рот, разукрашенный помадой. Наконец-то до меня стало доходить происходящее. Формальные улики — вот они: мой галстук распущен, сбит набок, на рубашке оторваны две пуговицы — бедняжка защищалась от насильника.
— Послушайте, — начал было я. — Минуту, друзья. Эта женщина жена убитого. Его звали Гораций Лоример, он был...
Я замолчал. Что я мог им сказать? То, что он обманывал государство, уклоняясь от уплаты налогов? Нет у меня никаких доказательств, под рукой нет, и в отношении контрабанды наркотиков... И у меня возникло неприятное ощущение, что, может быть, их никогда не будет.
Ева заговорила:
— Мой муж занимается — занимался — производством детского питания. Он выпускал консервы «Па Па».
В ее устах он вовсе не выглядел дьяволом в человеческом обличье.
— Может, и так. Но вы знакомы с капитаном Фини? Начальником отдела по борьбе с наркотиками?
— Мне известно, кто он такой, — сказал Винджер.
— Есть подозрения, что Лоример являлся крупным наркодельцом. В настоящий момент капитан Фини находится в Сан-Педро и проверяет информацию, которой я снабдил полицию. Может, ему даже посчастливилось уже собрать улики против Лоримера — покойного Лори-мера.
Винджер кивнул. Он вел себя не как человек, который считает, что я вру; но также не создалось впечатления, что он верит мне. То есть он вел себя уклончиво. В любом случае он не позволял себе грубостей в обращении со мной и, как полагается, просто выслушивал обе версии одной истории.
Вдруг ни с того ни с сего в моей голове начался болевой тарарам. Я поморщился и дотронулся рукой до больной шишки в том месте, где начинали расти волосы. Кожа была содрана и ощущалась рана размером в добрый дюйм. Я почувствовал липкую кровь на лбу.
— Как это случилось? — спросил Винджер.
— Она швырнула в меня эту проклятую статуэтку.
— К счастью, я все-таки попала в него, — съязвила Ева. — Когда он целовал меня... и все такое — мы сидели на диване...
Она не досказала фразу — догадайтесь, мол, сами...
Меня бросило в холод. Чуть позже я начал понимать, какая все-таки умная пройдоха моя Ева. Она не просто все спланировала быстро и четко до того, как позвонить в полицию, но и изобразила все в нужном свете, вставляя каждую мелочь в самый подходящий момент, чтобы она прозвучала как нельзя более убедительно и произвела бы самый выигрышный эффект.
Сейчас она торопливо продолжала:
— Мы сидели на диване. Я... я, защищаясь, отклонилась назад и схватила статуэтку. Я ударила его. — Она гордо дернула головой. — Потом я сразу позвонила в полицию. А примерно с минуту назад он начал приходить в себя. Слава Богу, что вы вовремя подоспели.
— Бред сумасшедшего! — возмутился я. — У тебя этот номер не пройдет, Ева. Я согласен, ты большая выдумщица. Кто-то другой мог бы и попасться на твою удочку, но только не я, со мной у тебя ничего не выйдет.
Я повернулся к полицейским.
— Ей приходится все это сочинять на ходу, и у нее, признаюсь, здорово получается. Но я хочу спросить у вас, есть ли смысл в том, что я явился сюда, укокошил ее мужа, а потом принялся трепать эту крошку? Боже, есть множество других, более приятных способов. Лично я за приглушенный свет и тихую музыку, а холодные трупы рядом с постелью охлаждают мой пыл. Если она говорит, что маленький автоматический пистолет принадлежит ей, то можете не сомневаться, так оно и есть. Но Лоример выбежал в спальню, а потом вернулся с ним...
— Врешь, он этого не делал. Я свирепо посмотрел на нее.
— Ева, заткнись. Или я сейчас подойду и врежу тебе разик как следует. — Я бросил взгляд на полицейских. — Даже если за это меня застрелят.
Она заткнулась.
Я стоял и рассказывал офицерам, что происходило на самом деле, излагая все быстро, пересказывая только основные моменты.
Затем Винджер сказал:
— Ладно. Давайте-ка прогуляемся в центр. Другой офицер воспользовался телефоном и позвонил в управление. Потом обратился к Еве:
— Не трогайте руками эту статую, мадам. Ева начало было поднимать с пола увесистое произведение искусства, которым меня огрела. Она выпрямилась.
— Извините. Я только хотела поставить Гермеса обратно на пьедестал.
— Кого?
Это имя прозвучало как колокол. Как колокол, звонящий по кому-то. Мне кажется, вы догадались, по кому. Оно всплыло в моей памяти, и это отразилось на моем лице.
Ева бросила на меня изумленный взгляд.
— Гермес, — вспомнил я, — произведение Праксителя.
Замечательно. Грандиозно. Такой же в точности статуэткой один сопляк из «Лупо» в Сан-Франциско расшиб башку своему возлюбленному. Если б я сразу узнал эту штуковину, это хоть мало-мальски расправило бы мои перья, насторожило бы меня и избавило бы от кучи проблем.
Но, к сожалению, я не узнал ее. Вы не находите, что мне иногда немножко не хватает культуры?
Винджер повторил:
— Поедемте в центр.
И мы поехали.
Глава 21
Отдел убийств находится на третьем этаже управления полиции Лос-Анджелеса, и, полагаю, я побывал здесь уже тысячи раз — правда, при более счастливых обстоятельствах.
Мой закадычный, самый старый друг в Лос-Анджелесе — капитан из отдела убийств Фил Сэмсон. К хорошим друзьям я также отношу лейтенанта Роулинза, сержанта Кейси и десяток других сотрудников из одного только отдела убийств. Я знаком еще с пятью сотнями полицейских Лос-Анджелеса достаточно хорошо, чтобы потрепаться с ними или поспорить за чашкой кофе. И большинство из них знают правду: я никогда не соврал ни одному из них, ни разу.
Меня называли ненормальным, распутным сукиным сыном, придурком, неотесанным растрепой и малокультурным идиотом — можно привести и другие, более красочные определения, и большинство из них, что поделаешь, точны и соответствуют моему образу, но ни один человек, знавший меня, не стал бы обвинять меня в непорядочности. Естественно, Ева не могла этого знать. Но все равно было неприятно.
Потому что Ева упорно, как попугай, твердила свое. Она пересказала свою байку снова, и у нее это вышло так же хорошо, как в первый раз, а потом она подала на меня жалобу и подписала ее.
Я тоже рассказал свою версию. Но, когда я закончил, оказалось, что нет ни одного вещественного доказательства, по которому можно было бы задержать Герду Лоример. Раньше это как-то не приходило мне в голову. До тех пор пока Джим не даст своих показаний и тем самым не засвидетельствует мои слова, — против Евы не было ни одной улики. Гораций мертв; Аарон тоже мертв; а Джим — без сознания или умирает.
Она была женой Горация Лоримера, да. Ну и что с того? Она работала моделью в Лагуна-Парадиз. Ну и что? Она присутствовала на вечеринке в субботу вечером вместе со мной и Джимом; она называла себя Евой Энджерс; она и ее дорогой покойный муж как-то случайно оказались в «Пурпурной комнате». Опять-таки ну и что?
Хромированный автоматический пистолет зарегистрирован на имя Герды Лоример, это точно. Пистолет из сумки Евы, из которого я застрелил Горация, не числился ни за кем из них, возможно, это краденое оружие. Ева заявляла, что я принес его с собой к ним в номер; я утверждал, что он лежал в ее сумке. Ни с той, ни с другой стороны не было никаких доказательств. Полиция отправила пистолет на экспертизу, чтобы сравнить пули, находящиеся в оружии, с теми, что были обнаружены в Лоримере, и Джиме, и Аароне.
Ева отрицала все, что держалось только на моих словах, то есть все, что я не мог подтвердить фактами; я отрицал практически все, что говорила она. Но я не мог доказать, что она имеет отношение к преступлению, пока не мог; и в конце концов, ведь это я застрелил ее мужа.
Поэтому они собирались ее отпустить. Они вынуждены были так поступить.
Они также намеревались освободить и меня. Кое-какие моменты немного прояснились, но все, что я действительно сделал, — это убил ее мужа в целях самозащиты. И в деле было записано: «Ждет результатов следствия».
Я находился в отделе убийств вместе с капитаном Сэмсоном и Биллом Роулинзом. Сэм — крупный, резкий парень с хорошо спрятанным добрейшим сердцем, серо-стальными волосами и всегда чисто выбритым лицом. Зажав крепкими зубами черную сигару, он пошевелил своей мощной, твердой челюстью и прорычал:
— А на что ты надеялся, Шелл?
— Тысяча чертей, я же знаю, что она виновна.
— Я уже раньше слышал от тебя эту песню — чаще, чем мне бы того хотелось. Все, что у нас есть, — это твои слова. Где твои вещественные доказательства? Где подтверждение твоих слов? Мы не можем заставить Лори-мера говорить — ты об этом позаботился.
— Да, я все устроил.
— Покойники не дают показаний. Во всяком случае, мы в отделе пока этому не научились. А у тебя нет ни единого факта о том, что на самом деле творится на Бри-Айленде. Если Фини откопает героин в этом чертовом банановом пюре, или что там, он приедет сюда, и тогда, возможно, у тебя появится кое-что. Но если он вернется ни с чем...
— Подожди минутку.
Что-то он такое сказал, и это что-то щелкнуло в голове и зазудело. Он говорил о «вещественных доказательствах».
— Ладно, вот она идет, — заметил Сэм.
Я бросил взгляд через плечо. Все это время Ева находилась в комнате, где вели допрос, и теперь выходила через открытую дверь. Свободная как птица.
Я выругался про себя, вышел в холл и наблюдал, как она ускользает от меня. Она двигалась грациозно, бедра слегка покачивались, как и в тот субботний вечер, когда она удалялась от нас с Джимом возле бассейна. Эти раздавшиеся вширь бедра, этот опасный зад покачивались и колебались грациозно и устрашающе, как голова кобры.
Если говорить о «вещественных доказательствах», то у нее, несомненно, была масса доказательств, свидетельствующих о ее уникальности. И она на самом деле чем-то походила на прародительницу Еву, во всяком случае, внешне.
И тут меня осенило. Я радостно ощерился.
— Ева! — позвал я.
Я не бросился ее догонять. Но когда она обернулась, я сделал ей знак вернуться. Она замешкалась, потом небрежно пожала плечами и направилась в мою сторону. Я провел ее в отдел убийств. Сэмсон поднял на нас глаза и нахмурился. Роулинз едва заметно улыбнулся, прикидывая в уме, что я задумал.
— Наблюдай за дверью, — сказал я ему. — Хватай ее, если она надумает бежать. Роулинз осклабился.
— Уж я-то ее поймаю.
Я повернулся и сурово посмотрел на Еву.
— Сам не понимаю, почему я так долго не обращал на это внимания, — начал я. — Всегда в полном порядке, всегда одета с иголочки, и эта детская челка. Помнишь воскресное утро? На тебе было полотенце. Ты только что встала, только что вышла из-под душа. А твои волосы были превосходно уложены, даже не намокли. Теперь я догадался: это парик, а твои естественные волосы были, конечно, в беспорядке, Ева.
В ее глазах мелькнула тень, а губы сжались.
Вообще-то я шел на риск. Да и она не хотела, чтобы я сорвал с нее эту чертову штуковину, — вероятно, она могла бы возбудить против меня дело за оскорбление личности или, по крайней мере, за надругательство над ее головой; даже Сэмсон попытался остановить меня. Но я подумал: что ж, давай, возбуждай против меня дело, давай, брось меня за решетку.
Я сорвал с нее парик.
С изнанки он был эластичный, впереди торчал маленький гребешок и несколько заколок. У нее были светлые, какого-то оранжевого оттенка волосы, прямые, сбившиеся в кучу и не очень-то красиво завитые, но тем не менее довольно симпатичные. По мне, они были даже очень красивые.
— Сэм, — сказал я. — Уэсли Симпсон говорил, что ребята из лаборатории обнаружили на подушке Аарона светлые волосы, — естественно, Ева ничего об этом не знает. — Я показал на ее голову. — Вот чьи это волосы. Бьюсь об заклад, эксперты это докажут как пить дать.
Ева уставилась на меня, ее лицо пылало, а глаза сверкали сталью, холодной, как ее сердце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29