Его лицо не стало при этом более привлекательным, но улыбка осветила его глаза и совершенно изменила выражение лица, чудесным образом преобразив весь его облик: исчезли грубая неуклюжесть и агрессивность.
– Ага, – подтвердил он, с удовольствием погрузившись в воспоминания. – Сколько раз говорила мне это, Мишель-то. Дескать, если я на ней не женюсь, так она тут же утопится.
– А для такой угрозы были какие-то основания?
– Так это же просто шутка, понимаете?
– Она не была беременна?
– Беременна? Мишель? Нет, сэр, не была.
– В Бонне у вас были с ней интимные отношения?
– Вот что: по-моему, это вас не касается, мистер Хоуп.
– Возможно. Но если мы не хотим, чтобы вы попали на электрический стул…
– Я и пальцем не дотронулся до Мишель, пока мы не поженились.
– Понятно.
– Это правда. Немножко целовались, немножко обнимались, но больше ничего не было. Мишель была девственницей, когда я на ней женился. Пришлось учить ее всему как несмышленыша. Богом клянусь, мистер Хоуп, ничего такого в Бонне между нами не было.
– А какие чувства вызывало у вас ее поведение с другими мужчинами?
– Какими такими «другими мужчинами»? Кроме меня, у Мишель никого не было. Она была мне верной женой, мистер Хоуп. А если кто говорит другое, так он просто врет.
– Но вы ведь очень ревновали ее, разве не так?
– У меня не было причин ее ревновать. С чего это мужу ревновать свою жену, если она ведет себя как полагается?
– Вы никогда не ссорились из-за ее недостойного, как вам казалось, поведения?
– Не знаю, что это значит: недо… как вы сказали?
– Вам не казалось, что она уделяет слишком много внимания другим мужчинам?
– Нет. Потому что она и не делала этого, все ясно и просто. Она любила меня, мистер Хоуп. Женщина, которая сходит с ума по своему мужу, не станет ни на кого смотреть…
– Она все еще была без ума от вас после полутора лет брака, так?
– Да, сэр.
– У вас не было никаких проблем, верно?
– Не совсем так, кое-что изменилось, но…
– Что именно?
– Вы же знаете, как бывает, когда люди женятся, они… А вы женаты, мистер Хоуп?
– Был.
– Тогда вы знаете, как все происходит. Все меняется. Это не значит, что люди больше не любят друг друга, просто приходится приспосабливаться друг к другу, все становится иначе.
– Так что же изменилось, что стало по-другому?
– Да разные мелочи в личном плане. Мистер Хоуп, к убийству Мишель все это не имеет никакого касательства, мне так кажется. Никакого. Не было между нами никаких таких раздоров, не за что мне было убивать ее. Совсем не за что.
– Какие же мелочи в личном плане у вас не ладились?
– Личное, оно и есть личное. Это означает, что не станешь это обсуждать ни со своим священником, ни с доктором, а уж тем более – с адвокатом.
– А это были такие «мелочи», которые можно было бы обсудить со священником или с доктором?
– Это очень личное, мистер Хоуп, и поставим на этом точку, давайте забудем про это.
– Ладно. Поговорим о вашей службе за океаном. Вы служили в военной полиции, верно?
– Верно.
– А не были ли вы чересчур жестоки с теми солдатами, которых брали под стражу?
– Нет, сэр.
– А когда вам попадались пьяные, часто приходилось пускать в ход дубинку?
– Нет, сэр.
– Вы что же, никогда не били солдат, которые…
– Никогда.
– Мистер Харпер, у меня слишком противоречивые показания.
– Чьи же это?
– Ваши, Салли Оуэн, Ллойда Дэвиса. Единственное, на чем, кажется, все сходятся, – что вы появились в Майами в воскресенье утром, пятнадцатого ноября. Все же остальное…
– Я и правда был там.
– Но помимо этого…
– Не знаю, зачем кому-то понадобилось врать про меня и Мишель: какая была она, каким был я. В нашем браке был полный порядок, мы любили друг друга, и каждый, кто говорит, что это не так, просто самый последний лжец. А теперь, вот что хотелось бы узнать, мистер Хоуп, – почему меня не выпускают отсюда? Вот поэтому весь день напролет я пытался добраться до вас, пока вы там болтались по Майами да собирали разные сплетни про меня и Мишель. Хочу знать, что вы делаете, чтобы вызволить меня отсюда. Этот сукин сын, судья, сказал мне, что до суда меня не отпустят, может, аж до самого января, – так я что же, буду сидеть здесь все это время? Как это вам пришло в голову отправить сегодня утром со мной к судье этого несмышленыша? Я наперед вам сказал бы, что никакой судья не станет разговаривать с таким вот недоноском, который предлагал внести за меня залог. Так когда вы вытащите меня отсюда, приятель, – вот что хотелось бы знать.
– От меня это не зависит, – сказал я. – По закону нельзя заставить суд выпустить вас под залог. Вам отказали в освобождении под залог, потому что суд рассматривает это преступление как особо жестокое. Вот почему вам грозит электрический стул, мистер Харпер, – по той причине, что преступление «носило характер мучения или истязания и было совершено с особой жестокостью». Я цитирую параграф из Свода законов нашего штата, отягчающие вину обстоятельства делают его тяжким преступлением, караемым смертью. Поэтому очень прошу вас еще раз обдумать все, о чем мы с вами только что говорили, и если вы в чем-то солгали мне…
– Я говорил вам чистую правду.
– Тогда лгут все остальные. Знакомы ли вы с человеком по имени Лютер Джексон?
– Нет, сэр.
– Он утверждает, что видел вас на пляже с Мишель в ту ночь, когда ее убили.
– Он ошибается.
– Еще один врет, так? Лжет Салли Оуэн, лжет Ллойд Дэвис, лжет Лютер…
– Может, их просто память подводит. По крайней мере, Салли никогда мне не симпатизировала, а Ллойд, – так с ним я встречался в основном по делам. Кстати, мистер Хоуп. Скажите точно, во что мне все это обойдется?
– У меня еще не было случая обсудить подробно этот вопрос с моим партнером, – ответил я. – Я уже говорил вам…
– Так мне хотелось бы, чтобы вы побыстрее разобрались с этим делом. Какой же смысл: на электрический стул тебя не посадят, а потом до конца дней будешь вкалывать, чтобы расплатиться с парочкой адвокатов?
– Мистер Харпер, – предложил я, – давайте сначала разберемся с самым важным, ладно?
– По-моему, это и есть самое важное. И я хочу, чтобы все до последней буковки было записано на бумаге, слышите? Когда явитесь за наградой, я хочу, чтобы у меня все было записано черным по белому, ясно? Не хочу, чтобы потом все изменилось, как вам взбредет в голову.
– Я составлю договор, – пообещал я с глубоким вздохом.
– Ладно, – согласился Харпер, удовлетворенно кивнув.
Я подумал о том, что человек, которого больше волнует гонорар адвокату, чем грозящая ему смертная казнь, конечно, абсолютно невиновен. В таком случае, почему же его версия всех событий так разительно противоречит той, что рассказали мне Салли Оуэн и Ллойд Дэвис…
– Вы сказали, что Салли Оуэн никогда не испытывала к вам симпатии. Почему она была настроена против вас?
– Ее муж – мой приятель. Ее бывший муж. Когда дело дошло до развода, я встаг на его сторону. Она мне этого не простила. И никогда не простит.
– Где он сейчас? Ее бывший муж?
– Да здесь, в Калузе. У него винный магазинчик на углу Вайн и Второй улицы, кажется, так, на Второй или на Третьей улице.
– Его зовут Эндрю, верно? – спросил я, с трудом вспоминая имя. – Я не ошибаюсь, Эндрю?
– Эндрю Оуэн, верно.
– А что означает буква «Н» в вашем имени?
– Что?
– «Н»? Ваш второй инициал?
– Нэт. Меня назвали в честь Нэта Тернера. А как это связано со всем остальным?
– Терпеть не могу тайн, – ответил я.
* * *
Было уже около пяти, когда я добрался до винного магазинчика, в котором Эндрю Оуэн был и владельцем и продавцом. Когда я вошел, он стоял за кассовым аппаратом, ящик для денег выдвинут; за спиной хозяина тесными рядами выстроились бутылки виски разного оттенка коричневого. Хозяин тоже был коричневым – цвета красного дерева. Он был почти одного роста со мной, но весил намного больше, – дородный мужчина с громадными ручищами, которыми он проворно перекладывал деньги из ящика кассы на прилавок, раскладывая их в аккуратные маленькие пачки: единицы, пятерки, десятки, и пачечка потоньше – двадцатки. Наконец он перевел взгляд на меня.
– Чего угодно? – спросил он. – Я собираюсь закрывать.
– Меня зовут Мэттью Хоуп, – ответил я, – представляю интересы…
– Хоуп, – повторил он и, посмотрев на меня более внимательно, кивнул.
Выйдя из-за прилавка, он подошел к двери, запер ее, а затем перевернул висевшую на ней табличку, теперь за стеклом красовалось объявление: «Закрыто». Не оборачиваясь, он произнес:
– Помню вас. Вы тот самый адвокат, который отсудил для Салли такие громадные алименты.
– Ну, не такие уж и большие, – возразил я, вспомнив о том, сколько ухитрилась выжать из меня моя собственная супруга под руководством этого сладкоречивого адвокатишки, Элиота Маклауфлина.
– Дом да три сотни зелененьких в месяц слишком много для таких, как я, – сказал Оуэн, возвратившись к прилавку. – Так о чем речь на этот раз? Она что, хочет начать по новой? Я выплачиваю ей алименты аккуратно, каждый месяц, все до последнего цента. Что ей…
– То, с чем я к вам пришел, не имеет никакого отношения к бракоразводному соглашению.
– Так что же это?
– Вашему другу Джорджу Харперу предъявлено обвинение в убийстве жены. Я адвокат…
– Понятно. Видел по телику, – сказал Оуэн.
– Я защищаю его интересы.
– По-моему, он выбрал не самый плохой вариант. Раз вы добились таких благ для Салли, так и Джорджу будет не так уж плохо.
– Он ваш друг, не так ли?
– Вообще-то вы могли бы и так его назвать.
– А как вы его назвали бы?
– Конечно, другом.
– Насколько близким другом?
– Да как вам сказать. Мы частенько вместе рыбачили. Он был ко мне внимателен, когда началась вся эта кутерьма с Салли. Это близкий друг? Наверное. Кто знает? В последнее время мы как-то потеряли контакт, но, мне думается, мы были хорошими друзьями.
– Почему же изменились ваши отношения? Что случилось?
– Ничего. Кто говорит «изменились»? Джордж все еще мне друг, ясно? Просто люди плывут по течению, приятель, и течение уносит их в разные стороны.
– А как он помогал вам, пока шел бракоразводный процесс?
– Подставлял свое плечо, чтобы выплакаться, – ответил Оуэн.
Точно так же сказала мне его бывшая супруга, когда рассказывала о своих отношениях с Мишель.
– Может, расскажете поподробнее?
– Конечно, почему бы нет? Хотя лучше бы вам попросить меня об этом во время развода, тогда, может, и мне осталось бы что-нибудь, кроме рубашки на плечах. Я ужасно любил Салли. На развод подала она, а не я. Я плакался Джорджу, а он меня слушал. Он очень внимательно слушал меня. Друг в беде…
– Когда это было?
– Да уже почти год прошел. При разводе вы представляли ее интересы, разве вы не помните, когда это было?
– Хотел уточнить… К тому времени они с Мишель стали подругами?
– Конечно.
– Близкими подругами?
– Наверное.
– Настолько близкими, что Мишель доверяла ей свои секреты?
– Приятель, у меня, знаете ли, хватало и своих неприятностей, и мне было неинтересно, о чем разговаривает Мишель с моей женой.
Кто-то забарабанил в дверь.
– Закрыто! – закричал Оуэн. – Прочитайте объявление! Написано же «закрыто»! – Покачав головой, он обратился ко мне: – Проклятые пьянчуги, до последней минуты все ждут, никак не могут утолить жажду. Ведь написано: «закрыто», так для чего колотить в дверь? – Он посмотрел в сторону двери и еще раз прокричал: – Закрыто! Расходитесь по домам! Ничего не выйдет! – Покачав головой, он пробормотал себе под нос: – Проклятые пьяницы! – а потом вновь обратился ко мне: – Такая вот история.
– Харпер когда-нибудь говорил о Мишель?
– Нет.
– А казался он вам ревнивым?
– Нет.
– Как Мишель вела себя с другими мужчинами?
– Прекрасно.
– Кокетничала с кем-нибудь?
– Нет.
– Видели ли вы хоть раз, чтобы они ссорились при посторонних?
– Нет.
– А не случалось ли вам заставать ее в слезах у себя дома?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
– Ага, – подтвердил он, с удовольствием погрузившись в воспоминания. – Сколько раз говорила мне это, Мишель-то. Дескать, если я на ней не женюсь, так она тут же утопится.
– А для такой угрозы были какие-то основания?
– Так это же просто шутка, понимаете?
– Она не была беременна?
– Беременна? Мишель? Нет, сэр, не была.
– В Бонне у вас были с ней интимные отношения?
– Вот что: по-моему, это вас не касается, мистер Хоуп.
– Возможно. Но если мы не хотим, чтобы вы попали на электрический стул…
– Я и пальцем не дотронулся до Мишель, пока мы не поженились.
– Понятно.
– Это правда. Немножко целовались, немножко обнимались, но больше ничего не было. Мишель была девственницей, когда я на ней женился. Пришлось учить ее всему как несмышленыша. Богом клянусь, мистер Хоуп, ничего такого в Бонне между нами не было.
– А какие чувства вызывало у вас ее поведение с другими мужчинами?
– Какими такими «другими мужчинами»? Кроме меня, у Мишель никого не было. Она была мне верной женой, мистер Хоуп. А если кто говорит другое, так он просто врет.
– Но вы ведь очень ревновали ее, разве не так?
– У меня не было причин ее ревновать. С чего это мужу ревновать свою жену, если она ведет себя как полагается?
– Вы никогда не ссорились из-за ее недостойного, как вам казалось, поведения?
– Не знаю, что это значит: недо… как вы сказали?
– Вам не казалось, что она уделяет слишком много внимания другим мужчинам?
– Нет. Потому что она и не делала этого, все ясно и просто. Она любила меня, мистер Хоуп. Женщина, которая сходит с ума по своему мужу, не станет ни на кого смотреть…
– Она все еще была без ума от вас после полутора лет брака, так?
– Да, сэр.
– У вас не было никаких проблем, верно?
– Не совсем так, кое-что изменилось, но…
– Что именно?
– Вы же знаете, как бывает, когда люди женятся, они… А вы женаты, мистер Хоуп?
– Был.
– Тогда вы знаете, как все происходит. Все меняется. Это не значит, что люди больше не любят друг друга, просто приходится приспосабливаться друг к другу, все становится иначе.
– Так что же изменилось, что стало по-другому?
– Да разные мелочи в личном плане. Мистер Хоуп, к убийству Мишель все это не имеет никакого касательства, мне так кажется. Никакого. Не было между нами никаких таких раздоров, не за что мне было убивать ее. Совсем не за что.
– Какие же мелочи в личном плане у вас не ладились?
– Личное, оно и есть личное. Это означает, что не станешь это обсуждать ни со своим священником, ни с доктором, а уж тем более – с адвокатом.
– А это были такие «мелочи», которые можно было бы обсудить со священником или с доктором?
– Это очень личное, мистер Хоуп, и поставим на этом точку, давайте забудем про это.
– Ладно. Поговорим о вашей службе за океаном. Вы служили в военной полиции, верно?
– Верно.
– А не были ли вы чересчур жестоки с теми солдатами, которых брали под стражу?
– Нет, сэр.
– А когда вам попадались пьяные, часто приходилось пускать в ход дубинку?
– Нет, сэр.
– Вы что же, никогда не били солдат, которые…
– Никогда.
– Мистер Харпер, у меня слишком противоречивые показания.
– Чьи же это?
– Ваши, Салли Оуэн, Ллойда Дэвиса. Единственное, на чем, кажется, все сходятся, – что вы появились в Майами в воскресенье утром, пятнадцатого ноября. Все же остальное…
– Я и правда был там.
– Но помимо этого…
– Не знаю, зачем кому-то понадобилось врать про меня и Мишель: какая была она, каким был я. В нашем браке был полный порядок, мы любили друг друга, и каждый, кто говорит, что это не так, просто самый последний лжец. А теперь, вот что хотелось бы узнать, мистер Хоуп, – почему меня не выпускают отсюда? Вот поэтому весь день напролет я пытался добраться до вас, пока вы там болтались по Майами да собирали разные сплетни про меня и Мишель. Хочу знать, что вы делаете, чтобы вызволить меня отсюда. Этот сукин сын, судья, сказал мне, что до суда меня не отпустят, может, аж до самого января, – так я что же, буду сидеть здесь все это время? Как это вам пришло в голову отправить сегодня утром со мной к судье этого несмышленыша? Я наперед вам сказал бы, что никакой судья не станет разговаривать с таким вот недоноском, который предлагал внести за меня залог. Так когда вы вытащите меня отсюда, приятель, – вот что хотелось бы знать.
– От меня это не зависит, – сказал я. – По закону нельзя заставить суд выпустить вас под залог. Вам отказали в освобождении под залог, потому что суд рассматривает это преступление как особо жестокое. Вот почему вам грозит электрический стул, мистер Харпер, – по той причине, что преступление «носило характер мучения или истязания и было совершено с особой жестокостью». Я цитирую параграф из Свода законов нашего штата, отягчающие вину обстоятельства делают его тяжким преступлением, караемым смертью. Поэтому очень прошу вас еще раз обдумать все, о чем мы с вами только что говорили, и если вы в чем-то солгали мне…
– Я говорил вам чистую правду.
– Тогда лгут все остальные. Знакомы ли вы с человеком по имени Лютер Джексон?
– Нет, сэр.
– Он утверждает, что видел вас на пляже с Мишель в ту ночь, когда ее убили.
– Он ошибается.
– Еще один врет, так? Лжет Салли Оуэн, лжет Ллойд Дэвис, лжет Лютер…
– Может, их просто память подводит. По крайней мере, Салли никогда мне не симпатизировала, а Ллойд, – так с ним я встречался в основном по делам. Кстати, мистер Хоуп. Скажите точно, во что мне все это обойдется?
– У меня еще не было случая обсудить подробно этот вопрос с моим партнером, – ответил я. – Я уже говорил вам…
– Так мне хотелось бы, чтобы вы побыстрее разобрались с этим делом. Какой же смысл: на электрический стул тебя не посадят, а потом до конца дней будешь вкалывать, чтобы расплатиться с парочкой адвокатов?
– Мистер Харпер, – предложил я, – давайте сначала разберемся с самым важным, ладно?
– По-моему, это и есть самое важное. И я хочу, чтобы все до последней буковки было записано на бумаге, слышите? Когда явитесь за наградой, я хочу, чтобы у меня все было записано черным по белому, ясно? Не хочу, чтобы потом все изменилось, как вам взбредет в голову.
– Я составлю договор, – пообещал я с глубоким вздохом.
– Ладно, – согласился Харпер, удовлетворенно кивнув.
Я подумал о том, что человек, которого больше волнует гонорар адвокату, чем грозящая ему смертная казнь, конечно, абсолютно невиновен. В таком случае, почему же его версия всех событий так разительно противоречит той, что рассказали мне Салли Оуэн и Ллойд Дэвис…
– Вы сказали, что Салли Оуэн никогда не испытывала к вам симпатии. Почему она была настроена против вас?
– Ее муж – мой приятель. Ее бывший муж. Когда дело дошло до развода, я встаг на его сторону. Она мне этого не простила. И никогда не простит.
– Где он сейчас? Ее бывший муж?
– Да здесь, в Калузе. У него винный магазинчик на углу Вайн и Второй улицы, кажется, так, на Второй или на Третьей улице.
– Его зовут Эндрю, верно? – спросил я, с трудом вспоминая имя. – Я не ошибаюсь, Эндрю?
– Эндрю Оуэн, верно.
– А что означает буква «Н» в вашем имени?
– Что?
– «Н»? Ваш второй инициал?
– Нэт. Меня назвали в честь Нэта Тернера. А как это связано со всем остальным?
– Терпеть не могу тайн, – ответил я.
* * *
Было уже около пяти, когда я добрался до винного магазинчика, в котором Эндрю Оуэн был и владельцем и продавцом. Когда я вошел, он стоял за кассовым аппаратом, ящик для денег выдвинут; за спиной хозяина тесными рядами выстроились бутылки виски разного оттенка коричневого. Хозяин тоже был коричневым – цвета красного дерева. Он был почти одного роста со мной, но весил намного больше, – дородный мужчина с громадными ручищами, которыми он проворно перекладывал деньги из ящика кассы на прилавок, раскладывая их в аккуратные маленькие пачки: единицы, пятерки, десятки, и пачечка потоньше – двадцатки. Наконец он перевел взгляд на меня.
– Чего угодно? – спросил он. – Я собираюсь закрывать.
– Меня зовут Мэттью Хоуп, – ответил я, – представляю интересы…
– Хоуп, – повторил он и, посмотрев на меня более внимательно, кивнул.
Выйдя из-за прилавка, он подошел к двери, запер ее, а затем перевернул висевшую на ней табличку, теперь за стеклом красовалось объявление: «Закрыто». Не оборачиваясь, он произнес:
– Помню вас. Вы тот самый адвокат, который отсудил для Салли такие громадные алименты.
– Ну, не такие уж и большие, – возразил я, вспомнив о том, сколько ухитрилась выжать из меня моя собственная супруга под руководством этого сладкоречивого адвокатишки, Элиота Маклауфлина.
– Дом да три сотни зелененьких в месяц слишком много для таких, как я, – сказал Оуэн, возвратившись к прилавку. – Так о чем речь на этот раз? Она что, хочет начать по новой? Я выплачиваю ей алименты аккуратно, каждый месяц, все до последнего цента. Что ей…
– То, с чем я к вам пришел, не имеет никакого отношения к бракоразводному соглашению.
– Так что же это?
– Вашему другу Джорджу Харперу предъявлено обвинение в убийстве жены. Я адвокат…
– Понятно. Видел по телику, – сказал Оуэн.
– Я защищаю его интересы.
– По-моему, он выбрал не самый плохой вариант. Раз вы добились таких благ для Салли, так и Джорджу будет не так уж плохо.
– Он ваш друг, не так ли?
– Вообще-то вы могли бы и так его назвать.
– А как вы его назвали бы?
– Конечно, другом.
– Насколько близким другом?
– Да как вам сказать. Мы частенько вместе рыбачили. Он был ко мне внимателен, когда началась вся эта кутерьма с Салли. Это близкий друг? Наверное. Кто знает? В последнее время мы как-то потеряли контакт, но, мне думается, мы были хорошими друзьями.
– Почему же изменились ваши отношения? Что случилось?
– Ничего. Кто говорит «изменились»? Джордж все еще мне друг, ясно? Просто люди плывут по течению, приятель, и течение уносит их в разные стороны.
– А как он помогал вам, пока шел бракоразводный процесс?
– Подставлял свое плечо, чтобы выплакаться, – ответил Оуэн.
Точно так же сказала мне его бывшая супруга, когда рассказывала о своих отношениях с Мишель.
– Может, расскажете поподробнее?
– Конечно, почему бы нет? Хотя лучше бы вам попросить меня об этом во время развода, тогда, может, и мне осталось бы что-нибудь, кроме рубашки на плечах. Я ужасно любил Салли. На развод подала она, а не я. Я плакался Джорджу, а он меня слушал. Он очень внимательно слушал меня. Друг в беде…
– Когда это было?
– Да уже почти год прошел. При разводе вы представляли ее интересы, разве вы не помните, когда это было?
– Хотел уточнить… К тому времени они с Мишель стали подругами?
– Конечно.
– Близкими подругами?
– Наверное.
– Настолько близкими, что Мишель доверяла ей свои секреты?
– Приятель, у меня, знаете ли, хватало и своих неприятностей, и мне было неинтересно, о чем разговаривает Мишель с моей женой.
Кто-то забарабанил в дверь.
– Закрыто! – закричал Оуэн. – Прочитайте объявление! Написано же «закрыто»! – Покачав головой, он обратился ко мне: – Проклятые пьянчуги, до последней минуты все ждут, никак не могут утолить жажду. Ведь написано: «закрыто», так для чего колотить в дверь? – Он посмотрел в сторону двери и еще раз прокричал: – Закрыто! Расходитесь по домам! Ничего не выйдет! – Покачав головой, он пробормотал себе под нос: – Проклятые пьяницы! – а потом вновь обратился ко мне: – Такая вот история.
– Харпер когда-нибудь говорил о Мишель?
– Нет.
– А казался он вам ревнивым?
– Нет.
– Как Мишель вела себя с другими мужчинами?
– Прекрасно.
– Кокетничала с кем-нибудь?
– Нет.
– Видели ли вы хоть раз, чтобы они ссорились при посторонних?
– Нет.
– А не случалось ли вам заставать ее в слезах у себя дома?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35