Луга вокруг дома были поделены на множество загонов, обнесенных потемневшими от непогоды деревянными заборами; в некоторых загонах бродили ухоженные, но непородистые кони. Вдоль одной стороны самого большого загона были выстроены раскрашенные полосами воротца, шесты и барьерчики – этакая пародия на спортивные препятствия. В дальнем конце загона какой-то мужчина в твидовой куртке и черной шляпе с высокой тульей медленно ехал верхом по кругу, глядя вниз и сосредоточившись на ведущей передней ноге лошади, – он занимался дрессировкой. За ним наблюдал ребенок, держащий под уздцы пони. Видимо, учить требовалось не только лошадь.
Все вокруг выглядело добротным, но говорило о возможном недостатке финансов.
Мой водитель затормозил на обочине неприметной подъездной дороги. Он сказал, что должен проверить, туда ли мы заехали, но проверять ему не пришлось. Дверь открылась прежде, чем он дошел до нее, и на пороге показалась полногрудая женщина средних лет, одетая в брюки для верховой езды, рубашку и тускло-зеленый свитер. Ее сопровождали два молодых пса породы Лабрадор.
– Мистер Лайон? – донесся до меня ее голос, громкий, властный и недовольный.
Мой водитель махнул рукой в сторону машины, из которой неохотно вылезал я.
– Я Томас Лайон, – сказал я, подходя поближе. Она пожала мне руку с негостеприимной холодной вежливостью и с такой же вежливостью пригласила в дом, предоставив водителя самому себе.
– Я Элисон Висборо. Говард предупредил меня, что вы приедете, – объявила она, проведя меня в холодную опрятную комнату, обставленную твердыми на вид сине-зелеными креслами и диванами, скорее отпугивающими, чем притягивающими. Я присел на неудобный краешек одного кресла, она – на другое. Псы были бесцеремонно оставлены в коридоре.
– Вы моложе, чем я ожидала, – произнесла она, бессознательно четко выговаривая гласные. – Вы уверены, что вы тот, за кого себя выдаете?
– До сих пор был уверен.
Она пристально посмотрела на меня. Я сказал:
– Я отнюдь не людоед, которого вы описали в «Барабанном бое».
– Вы довели Говарда до отчаяния, – жестко возразила она. – Что-то надо было предпринять. Я не ожидала такого шума. Меньше всего я намеревалась поставить в неловкое положение Говарда. Он объяснил мне, что ваша гнусная кинокомпания зла на меня, но, когда я вижу несправедливость, я должна рассказать о ней.
– Всегда? – с интересом спросил я.
– Конечно.
– И часто это доставляет вам неприятности?
– Я не из тех, кто боится трудностей.
– Можете ли вы написать краткое извинение в адрес кинокомпании, – спросил я, – ради блага Говарда?
Она возмущенно покачала головой, потом обдумала мое предложение и наконец, кажется, заколебалась; необычное состояние для нее, предположил я.
У нее были короткие темные волосы с пробивающейся сединой, бесстрашные карие глаза, обветренная кожа, на лице никакой косметики, никаких украшений на загрубевших от работы руках.
– Вы говорили с кем-то работающим в «Барабанном бое»? – поинтересовался я.
Она вновь заколебалась, и вид у нее был не особенно радостный.
– Я говорила не совсем то, – неохотно ответила она, – что она записала себе.
– Она?
– Она – моя старая приятельница. Мы вместе учились в школе. Она работает в разделе «Жар со звезд», и я думала, что это поможет Говарду в борьбе против вас. Она не писала того, что там было напечатано. Она просто передала информацию редактору раздела, как всегда делает. Понимаете, она собирает материал, а потом его в газете делают сенсационным, как она мне объясняла. Кто-то специально занимается этим.
Делать сенсационным – ну и процесс! Но я предполагал, что без этого жалобы Говарда не стоили бы места в газете.
– Как долго, – продолжал я, – вы знаете Говарда?
– Зачем вам это знать?
– Я только гадал, насколько глубоки могут быть ваши обязательства перед ним.
С оттенком враждебности, которого я ожидал, она сказала:
– Я могу считать себя обязанной человеку, даже если знакома с ним всего пять минут.
– Уверен в этом.
– На самом деле я знаю Говарда с тех пор, как он нанес нам визит после смерти папы.
Слово «папа» она произнесла совершенно естественно; это только я счел его странным и неподходящим для особы в ее возрасте.
– Он явился, чтобы встретиться с вашей матерью?
– В принципе, я так полагаю.
– Из-за некролога?
Она кивнула:
– Говард посчитал его интересным.
– Хм-м… – Я помедлил. – Вам случайно не известно, кто написал этот некролог?
– Зачем вам это знать?
Я пожал плечами.
– Из интереса. Мне показалось, что автор вкладывал в него личные чувства.
– Понимаю. – Она помолчала секунду, потом призналась: – Я сама написала его. Он, конечно, был отредактирован для газеты, но основа была моя.
– Да? – неопределенно отозвался я. – Вы писали о потенциальной карьере вашего отца, погубленной смертью Сони?
– Да..
– Вы писали так, словно это волновало вас.
– Конечно, меня это волновало, – с горячностью произнесла она. – Папа никогда не обсуждал это со мной, но я знала, что ему было горько.
– Хм, – откликнулся я, – а почему смерть Сони заставила его оставить политику?
Нетерпеливо, как будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся, она ответила:
– Скандал, конечно. Но он никогда не говорил об этом. Он никогда не позволил бы снять этот фильм. Родбери и я тоже против, но мы ничего не можем поделать. Книга была Говарда, а не наша. Наше имя, имя папы, в ней не проставлено. Говард сказал, что вы заставили его сделать дурацкие ненужные изменения в сценарии, и я, конечно, поняла, что кто-то должен остановить вас. Ради Говарда и ради памяти папы я должна была сделать это.
И едва не добилась успеха, подумал я.
Я сказал, не пытаясь защитить ни свою политику, ни политику компании:
– Простите, а кто такой Родбери?
– Мой брат, Родди. Конечно же, Родди.
– Могу ли я встретиться с вашей матерью? – спросил я.
– Зачем?
– Чтобы засвидетельствовать ей свое почтение.
Отказать Элисон не успела. Полузакрытая дверь распахнулась под нажимом трости, находившейся в руках худой хромой женщины лет семидесяти с небольшим. Она приближалась медленно и угрожающе и, прежде чем я поднялся на ноги, уведомила меня, что я чудовище.
– Вы тот человек, не так ли, – прошипела она сквозь зубы, – который утверждает, что я изменяла мужу с Джексоном Уэллсом? С Джексоном Уэллсом! – Ее тонким голосом говорил весь мир попранных классовых различий. – Отвратительный человек! Я предостерегала сестру, что ей не следует выходить за него замуж, но она была упряма и не желала слушать. Он был для нее недостаточно хорош. И вы можете думать, что я… я… – У нее почти не находилось слов. – Я едва могла быть учтивой с этим человеком – и он был почти на двадцать лет моложе меня.
Она дрожала от негодования. Ее дочь поднялась, взяла мать за локоть и подвела к одному из кресел, незыблемая твердость которого неожиданно помогла старой женщине прийти в себя.
У нее были коротко стриженные белые вьющиеся волосы, высокие скулы; должно быть, когда-то она была красива, но то ли боль, то ли постоянные сетования на жизнь придали ее губам выражение вечного недовольства. Я подумал о Сильве, о ее яркой прелести и решил, что ей с этой женщиной, пожалуй, не стоит встречаться.
Я сказал без особых эмоций:
– Кинокомпания обсуждала с Говардом Тайлером изменения, которые хотела внести в определенные моменты действия книги. Сам я не участвовал в этом. Я был привлечен к работе уже после того, как основные изменения были согласованы. Тем не менее я считаю, что они были необходимы, поскольку делают картину сильной и зрелищной, хотя я понимаю ваше недовольство.
– Недовольство!
– В таком случае возмущение. Но поскольку ваша фамилия нигде не упоминается, поскольку сюжет придуман, то почти никто не найдет связи между фильмом и вами.
– Не будьте глупцом. Над нами будет смеяться весь Ньюмаркет.
– Я так не думаю, – возразил я. – Все это было так давно. Но я хотел бы задать вам вопрос и надеюсь, что вы не откажетесь ответить на него. Действительно ли ваша сестра Соня так глубоко уходила в воображаемую жизнь, как это описал в своей книге Говард? Была ли она в реальной жизни мечтательной молодой женщиной?
Пока Одри думала, Элисон сказала:
– Я никогда не встречалась с ее мужем и почти совсем не помню ее. Мне было только четырнадцать лет.
– Шестнадцать, – резко поправила ее мать. Элисон метнула на мать сердитый взгляд; у той был несколько самодовольный вид. Я понял, что между матерью и дочерью существовали трения, лишь наполовину подавленные правилами хорошего тона.
– Грезы? – напомнил я.
– Моя сестра, – зло произнесла Одри Висборо, – готова была броситься на каждого мужчину в брюках для верховой езды. Она несла чепуху о любовниках, которых у нее никогда не было. Очень глупо. Признаю, что я упомянула об этом Говарду, когда он впервые пришел сюда. Джексон Уэллс неплохо смотрелся в одежде наездника и, конечно, затрясся, когда Соня стала строить ему глазки. Никаких оснований для женитьбы не было.
– Э… – произнес я, не зная, что сказать.
– По крайней мере, свою дочь я уберегла от такой ошибки.
Элисон, ее незамужняя дочь, бросила на нее взгляд, полный застарелой горькой обиды. Я дипломатично прочистил горло и спросил:
– У вас случайно не найдется фотографии вашей сестры?
– Я думаю, нет.
– Даже времен вашей юности? Одри строго сказала:
– Соня была поздним и нежданным ребенком, она родилась, когда я уже была взрослой. Я полагаю, что сначала она была довольно милой девочкой. Я не очень много общалась с ней. Потом я вышла замуж за Руперта, и вот… Поведение Сони стало невыносимым. Она не слушалась меня.
– Но… когда она умерла таким образом?.. – Я оставил вопрос открытым, на него можно было дать какой угодно ответ.
Одри слегка вздрогнула.
– Ужасно! – сказала она, но это слово и эта дрожь были автоматическими, эмоции умерли давным-давно.
– У вас есть какие-нибудь соображения по поводу того, почему она умерла? – спросил я.
– Мы уже много раз повторяли, что нет.
– И это жестоко, – тем же тоном добавила Элисон, – что вы со своим фильмом вторгаетесь в нашу жизнь.
Одри эмоционально кивнула. По крайней мере, в этом мать и дочь были согласны друг с другом. Я спросил у Элисон:
– Так вы напишете ради Говарда короткую записку, принося извинения кинокомпании?
Она резко возразила:
– Вы заботитесь не о Говарде. Вас волнуют только собственные интересы.
Я терпеливо разъяснил ей истину:
– Говард написал хороший сценарий. Его имя внесено в титры. Если он не хочет судиться с компанией, он не должен обсуждать с посторонними происходящее на съемочной площадке. Он уважает вас, мисс Висборо. Дайте ему шанс сделать его лучшую работу.
Она моргнула, поднялась на свои крепкие ноги и покинула комнату, закрыв за собой дверь.
Ее мать кашлянула с непримиримым недоверием и промолвила:
– Могу я спросить, для чего вам понадобилась фотография моей сестры?
– Это могло бы быть полезно, потому что я хочу быть уверен, что актриса, которая играет ее в фильме, не будет похожа на нее. Например, если у вашей сестры были рыжие волосы, мы наденем на актрису черный парик.
Кажется, любые чувства из ее души давно были выдавлены натиском воли. Однако она ответила:
– У моей сестры от природы были тускло-коричневые волосы. Она терпеть не могла этого и красила их в любой цвет, какой только могла придумать. Однажды мой муж сильно разбранил ее, когда она пришла к нам с волосами, стриженными «под ежик» и выкрашенными в зеленый цвет.
Мне удалось подавить улыбку.
– Кошмарно, – сказал я.
– Мне все равно, что вы скажете о Соне, – продолжала она, – но мне отнюдь не все равно то, что вы клевещете на моего покойного мужа. Сумасшедший! Он никогда не был сумасшедшим. Он был человеком, наделенным рассудком и мудростью, с безупречной репутацией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Все вокруг выглядело добротным, но говорило о возможном недостатке финансов.
Мой водитель затормозил на обочине неприметной подъездной дороги. Он сказал, что должен проверить, туда ли мы заехали, но проверять ему не пришлось. Дверь открылась прежде, чем он дошел до нее, и на пороге показалась полногрудая женщина средних лет, одетая в брюки для верховой езды, рубашку и тускло-зеленый свитер. Ее сопровождали два молодых пса породы Лабрадор.
– Мистер Лайон? – донесся до меня ее голос, громкий, властный и недовольный.
Мой водитель махнул рукой в сторону машины, из которой неохотно вылезал я.
– Я Томас Лайон, – сказал я, подходя поближе. Она пожала мне руку с негостеприимной холодной вежливостью и с такой же вежливостью пригласила в дом, предоставив водителя самому себе.
– Я Элисон Висборо. Говард предупредил меня, что вы приедете, – объявила она, проведя меня в холодную опрятную комнату, обставленную твердыми на вид сине-зелеными креслами и диванами, скорее отпугивающими, чем притягивающими. Я присел на неудобный краешек одного кресла, она – на другое. Псы были бесцеремонно оставлены в коридоре.
– Вы моложе, чем я ожидала, – произнесла она, бессознательно четко выговаривая гласные. – Вы уверены, что вы тот, за кого себя выдаете?
– До сих пор был уверен.
Она пристально посмотрела на меня. Я сказал:
– Я отнюдь не людоед, которого вы описали в «Барабанном бое».
– Вы довели Говарда до отчаяния, – жестко возразила она. – Что-то надо было предпринять. Я не ожидала такого шума. Меньше всего я намеревалась поставить в неловкое положение Говарда. Он объяснил мне, что ваша гнусная кинокомпания зла на меня, но, когда я вижу несправедливость, я должна рассказать о ней.
– Всегда? – с интересом спросил я.
– Конечно.
– И часто это доставляет вам неприятности?
– Я не из тех, кто боится трудностей.
– Можете ли вы написать краткое извинение в адрес кинокомпании, – спросил я, – ради блага Говарда?
Она возмущенно покачала головой, потом обдумала мое предложение и наконец, кажется, заколебалась; необычное состояние для нее, предположил я.
У нее были короткие темные волосы с пробивающейся сединой, бесстрашные карие глаза, обветренная кожа, на лице никакой косметики, никаких украшений на загрубевших от работы руках.
– Вы говорили с кем-то работающим в «Барабанном бое»? – поинтересовался я.
Она вновь заколебалась, и вид у нее был не особенно радостный.
– Я говорила не совсем то, – неохотно ответила она, – что она записала себе.
– Она?
– Она – моя старая приятельница. Мы вместе учились в школе. Она работает в разделе «Жар со звезд», и я думала, что это поможет Говарду в борьбе против вас. Она не писала того, что там было напечатано. Она просто передала информацию редактору раздела, как всегда делает. Понимаете, она собирает материал, а потом его в газете делают сенсационным, как она мне объясняла. Кто-то специально занимается этим.
Делать сенсационным – ну и процесс! Но я предполагал, что без этого жалобы Говарда не стоили бы места в газете.
– Как долго, – продолжал я, – вы знаете Говарда?
– Зачем вам это знать?
– Я только гадал, насколько глубоки могут быть ваши обязательства перед ним.
С оттенком враждебности, которого я ожидал, она сказала:
– Я могу считать себя обязанной человеку, даже если знакома с ним всего пять минут.
– Уверен в этом.
– На самом деле я знаю Говарда с тех пор, как он нанес нам визит после смерти папы.
Слово «папа» она произнесла совершенно естественно; это только я счел его странным и неподходящим для особы в ее возрасте.
– Он явился, чтобы встретиться с вашей матерью?
– В принципе, я так полагаю.
– Из-за некролога?
Она кивнула:
– Говард посчитал его интересным.
– Хм-м… – Я помедлил. – Вам случайно не известно, кто написал этот некролог?
– Зачем вам это знать?
Я пожал плечами.
– Из интереса. Мне показалось, что автор вкладывал в него личные чувства.
– Понимаю. – Она помолчала секунду, потом призналась: – Я сама написала его. Он, конечно, был отредактирован для газеты, но основа была моя.
– Да? – неопределенно отозвался я. – Вы писали о потенциальной карьере вашего отца, погубленной смертью Сони?
– Да..
– Вы писали так, словно это волновало вас.
– Конечно, меня это волновало, – с горячностью произнесла она. – Папа никогда не обсуждал это со мной, но я знала, что ему было горько.
– Хм, – откликнулся я, – а почему смерть Сони заставила его оставить политику?
Нетерпеливо, как будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся, она ответила:
– Скандал, конечно. Но он никогда не говорил об этом. Он никогда не позволил бы снять этот фильм. Родбери и я тоже против, но мы ничего не можем поделать. Книга была Говарда, а не наша. Наше имя, имя папы, в ней не проставлено. Говард сказал, что вы заставили его сделать дурацкие ненужные изменения в сценарии, и я, конечно, поняла, что кто-то должен остановить вас. Ради Говарда и ради памяти папы я должна была сделать это.
И едва не добилась успеха, подумал я.
Я сказал, не пытаясь защитить ни свою политику, ни политику компании:
– Простите, а кто такой Родбери?
– Мой брат, Родди. Конечно же, Родди.
– Могу ли я встретиться с вашей матерью? – спросил я.
– Зачем?
– Чтобы засвидетельствовать ей свое почтение.
Отказать Элисон не успела. Полузакрытая дверь распахнулась под нажимом трости, находившейся в руках худой хромой женщины лет семидесяти с небольшим. Она приближалась медленно и угрожающе и, прежде чем я поднялся на ноги, уведомила меня, что я чудовище.
– Вы тот человек, не так ли, – прошипела она сквозь зубы, – который утверждает, что я изменяла мужу с Джексоном Уэллсом? С Джексоном Уэллсом! – Ее тонким голосом говорил весь мир попранных классовых различий. – Отвратительный человек! Я предостерегала сестру, что ей не следует выходить за него замуж, но она была упряма и не желала слушать. Он был для нее недостаточно хорош. И вы можете думать, что я… я… – У нее почти не находилось слов. – Я едва могла быть учтивой с этим человеком – и он был почти на двадцать лет моложе меня.
Она дрожала от негодования. Ее дочь поднялась, взяла мать за локоть и подвела к одному из кресел, незыблемая твердость которого неожиданно помогла старой женщине прийти в себя.
У нее были коротко стриженные белые вьющиеся волосы, высокие скулы; должно быть, когда-то она была красива, но то ли боль, то ли постоянные сетования на жизнь придали ее губам выражение вечного недовольства. Я подумал о Сильве, о ее яркой прелести и решил, что ей с этой женщиной, пожалуй, не стоит встречаться.
Я сказал без особых эмоций:
– Кинокомпания обсуждала с Говардом Тайлером изменения, которые хотела внести в определенные моменты действия книги. Сам я не участвовал в этом. Я был привлечен к работе уже после того, как основные изменения были согласованы. Тем не менее я считаю, что они были необходимы, поскольку делают картину сильной и зрелищной, хотя я понимаю ваше недовольство.
– Недовольство!
– В таком случае возмущение. Но поскольку ваша фамилия нигде не упоминается, поскольку сюжет придуман, то почти никто не найдет связи между фильмом и вами.
– Не будьте глупцом. Над нами будет смеяться весь Ньюмаркет.
– Я так не думаю, – возразил я. – Все это было так давно. Но я хотел бы задать вам вопрос и надеюсь, что вы не откажетесь ответить на него. Действительно ли ваша сестра Соня так глубоко уходила в воображаемую жизнь, как это описал в своей книге Говард? Была ли она в реальной жизни мечтательной молодой женщиной?
Пока Одри думала, Элисон сказала:
– Я никогда не встречалась с ее мужем и почти совсем не помню ее. Мне было только четырнадцать лет.
– Шестнадцать, – резко поправила ее мать. Элисон метнула на мать сердитый взгляд; у той был несколько самодовольный вид. Я понял, что между матерью и дочерью существовали трения, лишь наполовину подавленные правилами хорошего тона.
– Грезы? – напомнил я.
– Моя сестра, – зло произнесла Одри Висборо, – готова была броситься на каждого мужчину в брюках для верховой езды. Она несла чепуху о любовниках, которых у нее никогда не было. Очень глупо. Признаю, что я упомянула об этом Говарду, когда он впервые пришел сюда. Джексон Уэллс неплохо смотрелся в одежде наездника и, конечно, затрясся, когда Соня стала строить ему глазки. Никаких оснований для женитьбы не было.
– Э… – произнес я, не зная, что сказать.
– По крайней мере, свою дочь я уберегла от такой ошибки.
Элисон, ее незамужняя дочь, бросила на нее взгляд, полный застарелой горькой обиды. Я дипломатично прочистил горло и спросил:
– У вас случайно не найдется фотографии вашей сестры?
– Я думаю, нет.
– Даже времен вашей юности? Одри строго сказала:
– Соня была поздним и нежданным ребенком, она родилась, когда я уже была взрослой. Я полагаю, что сначала она была довольно милой девочкой. Я не очень много общалась с ней. Потом я вышла замуж за Руперта, и вот… Поведение Сони стало невыносимым. Она не слушалась меня.
– Но… когда она умерла таким образом?.. – Я оставил вопрос открытым, на него можно было дать какой угодно ответ.
Одри слегка вздрогнула.
– Ужасно! – сказала она, но это слово и эта дрожь были автоматическими, эмоции умерли давным-давно.
– У вас есть какие-нибудь соображения по поводу того, почему она умерла? – спросил я.
– Мы уже много раз повторяли, что нет.
– И это жестоко, – тем же тоном добавила Элисон, – что вы со своим фильмом вторгаетесь в нашу жизнь.
Одри эмоционально кивнула. По крайней мере, в этом мать и дочь были согласны друг с другом. Я спросил у Элисон:
– Так вы напишете ради Говарда короткую записку, принося извинения кинокомпании?
Она резко возразила:
– Вы заботитесь не о Говарде. Вас волнуют только собственные интересы.
Я терпеливо разъяснил ей истину:
– Говард написал хороший сценарий. Его имя внесено в титры. Если он не хочет судиться с компанией, он не должен обсуждать с посторонними происходящее на съемочной площадке. Он уважает вас, мисс Висборо. Дайте ему шанс сделать его лучшую работу.
Она моргнула, поднялась на свои крепкие ноги и покинула комнату, закрыв за собой дверь.
Ее мать кашлянула с непримиримым недоверием и промолвила:
– Могу я спросить, для чего вам понадобилась фотография моей сестры?
– Это могло бы быть полезно, потому что я хочу быть уверен, что актриса, которая играет ее в фильме, не будет похожа на нее. Например, если у вашей сестры были рыжие волосы, мы наденем на актрису черный парик.
Кажется, любые чувства из ее души давно были выдавлены натиском воли. Однако она ответила:
– У моей сестры от природы были тускло-коричневые волосы. Она терпеть не могла этого и красила их в любой цвет, какой только могла придумать. Однажды мой муж сильно разбранил ее, когда она пришла к нам с волосами, стриженными «под ежик» и выкрашенными в зеленый цвет.
Мне удалось подавить улыбку.
– Кошмарно, – сказал я.
– Мне все равно, что вы скажете о Соне, – продолжала она, – но мне отнюдь не все равно то, что вы клевещете на моего покойного мужа. Сумасшедший! Он никогда не был сумасшедшим. Он был человеком, наделенным рассудком и мудростью, с безупречной репутацией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47