Ни разу. Хотя мог бы это сделать. Но публика такие истории не забывает. Знаете, грязь прилипает.
— Миссис Бетьюн...
— Пол уже третий раз борется за место в парламенте, — безнадежно проговорила она. — Прошлые два раза он знал, что проиграет Деннису Нэглу.
Но теперь партия сказала, он должен выиграть, потому что на недавних дополнительных выборах маятник качнулся в нашу пользу. И еще потому, что ваша партия не выставила Оринду, а привезла чужого, не местного кандидата. Партия никогда больше не выставит кандидатуру Пола. В этот раз получилось хуже всего, потому что все было на его стороне. Это вина ужасного Ушера Рудда. Я могла бы убить его... — Она уткнулась лицом в платок, словно хотела закрыться от мира, и, поглаживая мою руку, пробормотала:
— Никогда не забуду вашу доброту.
А там наверху, на сцене, с по-прежнему самодовольным видом стоял ее тупой муж.
Месяц назад я понятия не имел о существовании Бетьюнов, подумал я. Не видел, как расцветает драгоценная Полли. Не слышал об Оринде или об Алдерни Уайверне. Не встречал миссис Китченс и ее фанатичного отвратительного Леонарда. Не знал толстенького деятельного Мервина и не подозревал о существовании Кристэл. Меня не интересуют фамилии Фейт, Мардж и Лаванды. Но совершенно определенно, я никогда не забуду подлого рыжего террориста, чья высшая радость в жизни вынюхать тайные удовольствия человека для того, чтобы придавить его. Бобби Ушера, проклятого Рудда.
Глава 9
Итак, отец отправился в Вестминстер, а я — в Эксетер. И друг о друге мы знали не из живого сиюминутного переживания, а из спокойного, наполненного картинами воспоминания о прошлом.
Иногда я неделями не видел его, но теперь мы часто разговаривали по телефону. Парламент еще находился на летних каникулах. Он так же войдет туда как новичок, как и я, когда начнется мой первый семестр.
Тем временем под критическим наблюдением Сталлуорти я каждое утро ездил на тренировки с Будущим Сары. И это не выглядело так плохо, как бывало у Вивиана Дэрриджа. Когда я спросил у Сталлуорти, пошлет ли он гнедого на скачки, чтобы я мог в них участвовать, на любые скачки, какие будут, он избрал неприметный стипль-чез в Уинкэнтоне в четверг. При этом он заметил, что надеется — я оправдаю затраты. Отцу придется заплатить за транспортировку лошади, за специальные подковы для скачек, не говоря уже о плате за участие. Радость и чувство вины смешались во мне, когда ехал с Джимом в его машине в Уинкэнтон, где он сделал заявку на участие и оседлал лошадь. И потом я видел, что он с таким же недоверием воспринял мою победу, как и я сам, когда миновал линию финиша первым.
— Он летел! — воскликнул я, потрясенный и удивленный, снимая седло на площадке для победителя.
— Классный конь.
— Да, я видел.
Джим не выражал особенного энтузиазма. Как я потом открыл, причина коренилась в том, что он не сделал ставку на гнедого, потому что не верил в нашу победу. И Сталлуорти тоже не слишком обрадовался.
— Вы выбросили на ветер лучшую победу лошади. Где ваш здравый смысл?
Если бы я хоть на ми-лугу подумал, что вы вырветесь вперед, когда упал фаворит, я бы сказал, что надо держать гнедого на жестких поводьях, чтобы в следующий раз мы могли поставить на него деньги конюшни. Не могу представить, что скажет вам отец.
— Хорошо сработано, — сказал отец.
— Но никто не ставил на эту...
— Не слушай Сталлуорти. Слушай меня. Лошадь твоя, и делай то, что тебе нравится. Если можешь — выигрывай. И не думай, что я не ставлю на тебя. У меня есть договор с букмекером, что, где бы и когда бы ты ни участвовал в скачках, я всегда ставлю на тебя начальную ставку. Вчера я на тебе выиграл двадцать к одному... Я даже выучил жаргон скачек! Всегда стремись к победе. Понял?
— Да, — вяло промямлил я.
— И меня вовсе не огорчит, если ты проиграешь из-за того, что другая лошадь быстрее. Только соблюдай правила и не сломай себе шею.
— О'кей.
— Ты хочешь чего-то еще?
— М-м-м...
— Ты ничего не добьешься, если боишься сказать мне.
— Не то чтобы боюсь... — протянул я.
— Тогда что?
— М-м-м... Ты не позвонишь Сталлуорти? Не попросишь его на будущей неделе послать твою лошадь на стипль-чез новичков в Ньютон-Эббот? Он заявил гнедого, но теперь не хочет, чтобы он участвовал. Сталлуорти говорит, мол, слишком скоро. Он говорит, что лошади придется нести пять штрафных фунтов пенальти, потому что я вчера выиграл на нем.
— А ему придется?
— Да. Но до начала занятий не так много скачек, подходящих скачек, на которых я могу работать с гнедым. Сталлуорти хочет выигрывать, а я хочу просто участвовать в скачках.
— Да. Знаю. — Он помолчал. — Я договорюсь насчет Ньютон-Эббота.
Что-нибудь еще?
— Только... спасибо.
— Передай мой поклон Будущему Сары. — Из трубки донесся его смех.
Чувствуя себя немного глупо, я передал поклон гнедому. Хотя вообще-то у меня появилась привычка разговаривать с ним. Иногда громко, если мы одни, иногда мысленно. Хотя я работал с очень многими лошадьми, он был первым, с кем я общался каждый день. Он прекрасно подходил мне и по размеру, и по моему жокейскому умению. Несомненно, он узнавал меня. И вроде бы чуть ли не облегченно вздыхал, когда я появлялся утром, чтобы забрать его на тренировки. Мы выиграли заезд в Уинкэнтоне, потому что знали и доверяли друг другу.
И когда я на последней прямой попросил его о максимальной скорости, он понял по прошлому опыту, что от него требуется. И, по-моему, несомненно, гнедой пришел в восторг, когда наконец пересек финиш первым. Джим простил нам с гнедым успех и с интересом наблюдал, что будет дальше. Джим от природы умел ладить с лошадьми. И, как я постепенно понял, тренировал их в основном он. Сталлуорти, хотя по уторам часто наблюдал за галопирующими скакунами, выигрывал скачки пером, заполняя формы участия, иногда занимаясь перевозкой и взвешиванием лошадей и подсчетами, где вернее можно выиграть.
Центральную часть тренировочного поля пересекали два ряда учебных препятствий. Одно состояло из трех барьеров для прыжков, а второе представляло собой забор из березовых бревен. Джим, потратив несколько дней, научил нас, меня и гнедого, преодолевать березовый забор. Мы со все возрастающей точностью подходили к препятствию, рассчитывая шаг, ближе, еще ближе, чуть назад и только потом прыжок.
До сих пор мои знания о том, как провести скачку, шли от наблюдения за другими жокеями. Джим учил меня на практике, изнутри. И в первый месяц, проведенный с Будущим Сары, я стал превращаться из всадника, похожего на ветряную мельницу, с некоординированными движениями и с головой, полной розовых мечтаний, в думающего, компетентного жокея-любителя.
Сталлуорти долго ворчал на владельцев, которые ничего не смыслят в скачках и которым лучше бы оставить решения тренеру. Но все же, хотя и недовольный, послал гнедого нести пять штрафных фунтов в Ньютон-Эббот.
Я никогда раньше не участвовал в скачках, которые проходили на скаковом круге. И при первом же взгляде на него почувствовал, что глупо было не прислушаться к суждениям Сталлуорти. Трасса стипль-чеза, почти полторы мили, проходила по плоскому кругу с резкими поворотами. Короткая трава лишь чуть покрывала твердую, как камень, почву, пропеченную августовским солнцем.
Сталлуорти приехал с несколькими скакунами из своей конюшни и критически разглядывал скаковые дорожки. Джим, седлая Будущее Сары, говорил, что гнедой знает дорогу лучше, чем я. (Я прошел весь маршрут часа два назад, чтобы увидеть с близкого расстояния препятствия и подходы к ним.) Еще Джим сказал, чтобы я вспомнил все, чему он учил меня дома, и на многое не рассчитывал. Во-первых, Будущее Сары в невыгодном положении — несет пять штрафных фунтов, во-вторых, все другие жокеи — профессионалы, это не любительские скачки.
Как обычно, меня соблазняла и удовлетворяла скорость. И то, что мы пришли третьими, уже сделало для меня этот день полным значения. Хотя Сталлуорти, который, кстати, тренировал и победителя, несколько раз повторил:
— Я же вам говорил. Я говорил вашему отцу, что слишком многого ожидать нельзя. Может быть, в следующий раз вы прислушаетесь к моим словам.
— Неважно, — утешал меня Джим. — Если бы ты сегодня выиграл, то на скачках в Эксетере, в следующее воскресенье, уже пришлось бы нести десять фунтов пенальти. Конечно, если предположить, что тебе удастся убедить старика послать туда гнедого. Он скажет, слишком рано, лошадь не отдохнула.
Что, наверно, так и есть.
Старик (Сталлуорти) провел по телефону битву с отцом против участия гнедого в скачках в Эксетере. Эту битву выиграл отец.
Так же блистательно провел битву гнедой, опередив ближайшего соперника на шесть корпусов. В Холдон-Муре под Эксетером прямые дорожки для галопа длиннее, и они лучше подходили Будущему Сары. Он нес пять фунтов пенальти, а не десять, и это, конечно, облегчило победу. Позже отец уверял меня, что выигрыша, который он получил, хватит для оплаты моих тренировок до Рождества. Два дня спустя я хладнокровно отправился учить математику.
А отец учился тактике «заднескамеечника» в парламенте. Но партия послала его в Хупуэстерн не для этого. Он пытался объяснить мне, что дорога вверх идет через офис уполномоченного партии. Для меня это звучало как самоистязание, хотя он и смеялся.
— Офис уполномоченного подсаживает, продвигает на министерский уровень.
— И твои толкачи продвигают тебя вверх?
— Ну... пока что... да.
— Министр чего? — недоверчиво спросил я. — Разве ты не слишком молодой?
— По-настоящему устремленные вверх парни стоят на выбранном пути к двадцати двум годам. В тридцать восемь я старый.
— Мне не нравятся политики.
— Я не умею ездить верхом и выигрывать скачки. Если от тебя откажется уполномоченный партии (УП), то это конец политической карьеры, — объяснял отец. — Быть избранным — первый гигантский шаг, второй — завоевать одобрение УП.
Когда вновь избранный депутат от Хупуэстерна был вскоре назначен заместителем министра торговли и промышленности, это, несомненно, дня всех структур правительства прозвучало как сигнал, что над горизонтом поднялась яркая, быстро движущаяся комета.
Я ходил слушать его первую речь, незаметно устроившись на галерее. Он говорил об электрических лампах, весь парламент хохотал, и на рынке ценных бумаг поднялись акции предпринимателей Хупуэстерна.
Я встретился с ним за обедом после речи. Он был в очень приподнятом настроении, как всегда после публичного спектакля.
— Полагаю, ты больше не ездил в Хупуэстерн? — спросил он.
— Нет.
— А я, конечно, был там. У Леонарда Китченса неприятности.
— У кого?
— У Леонарда...
— Ах, да. Да, неуравновешенные усы. Какие неприятности?
— У полиции теперь есть ружье, из которого, может быть, кто-то стрелял в нас в тот вечер.
— У полиции? — удивился я, когда он замолчал. — Ты имеешь в виду полицейского Джо, чья мать водит школьный автобус?
— Джо, чья мать водит школьный автобус, на самом деле детектив сержант Джо Дюк. Да, он теперь получил из «Спящего дракона» очень сильно заржавевшее ружье 22-го калибра. Кажется, дело было так. Когда деревья сбросили листья, водосточные желоба на крыше отеля засорились, как бывало каждый год. И потоки дождевой воды вместо того, чтобы бежать по трубам, стали литься во все стороны. Послали человека залезть по лестнице на крышу и убрать листья. И он обнаружил, что закупорили желоба не только листья, а и ружье 22-го калибра.
— Но какое это имеет отношение к Леонарду Китченсу?
Отец поперчил свой бифштекс.
— Леонард Китченс садовод, который украшал отель гирляндами корзин с геранью.
— Но... — запротестовал я.
— Кроме того, в кладовке для щеток и тряпок на том этаже, где спальни, он держал что-то вроде тележки с инвентарем для ухода за цветами. Садовые ножницы, лейку с длинным носиком, удобрения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
— Миссис Бетьюн...
— Пол уже третий раз борется за место в парламенте, — безнадежно проговорила она. — Прошлые два раза он знал, что проиграет Деннису Нэглу.
Но теперь партия сказала, он должен выиграть, потому что на недавних дополнительных выборах маятник качнулся в нашу пользу. И еще потому, что ваша партия не выставила Оринду, а привезла чужого, не местного кандидата. Партия никогда больше не выставит кандидатуру Пола. В этот раз получилось хуже всего, потому что все было на его стороне. Это вина ужасного Ушера Рудда. Я могла бы убить его... — Она уткнулась лицом в платок, словно хотела закрыться от мира, и, поглаживая мою руку, пробормотала:
— Никогда не забуду вашу доброту.
А там наверху, на сцене, с по-прежнему самодовольным видом стоял ее тупой муж.
Месяц назад я понятия не имел о существовании Бетьюнов, подумал я. Не видел, как расцветает драгоценная Полли. Не слышал об Оринде или об Алдерни Уайверне. Не встречал миссис Китченс и ее фанатичного отвратительного Леонарда. Не знал толстенького деятельного Мервина и не подозревал о существовании Кристэл. Меня не интересуют фамилии Фейт, Мардж и Лаванды. Но совершенно определенно, я никогда не забуду подлого рыжего террориста, чья высшая радость в жизни вынюхать тайные удовольствия человека для того, чтобы придавить его. Бобби Ушера, проклятого Рудда.
Глава 9
Итак, отец отправился в Вестминстер, а я — в Эксетер. И друг о друге мы знали не из живого сиюминутного переживания, а из спокойного, наполненного картинами воспоминания о прошлом.
Иногда я неделями не видел его, но теперь мы часто разговаривали по телефону. Парламент еще находился на летних каникулах. Он так же войдет туда как новичок, как и я, когда начнется мой первый семестр.
Тем временем под критическим наблюдением Сталлуорти я каждое утро ездил на тренировки с Будущим Сары. И это не выглядело так плохо, как бывало у Вивиана Дэрриджа. Когда я спросил у Сталлуорти, пошлет ли он гнедого на скачки, чтобы я мог в них участвовать, на любые скачки, какие будут, он избрал неприметный стипль-чез в Уинкэнтоне в четверг. При этом он заметил, что надеется — я оправдаю затраты. Отцу придется заплатить за транспортировку лошади, за специальные подковы для скачек, не говоря уже о плате за участие. Радость и чувство вины смешались во мне, когда ехал с Джимом в его машине в Уинкэнтон, где он сделал заявку на участие и оседлал лошадь. И потом я видел, что он с таким же недоверием воспринял мою победу, как и я сам, когда миновал линию финиша первым.
— Он летел! — воскликнул я, потрясенный и удивленный, снимая седло на площадке для победителя.
— Классный конь.
— Да, я видел.
Джим не выражал особенного энтузиазма. Как я потом открыл, причина коренилась в том, что он не сделал ставку на гнедого, потому что не верил в нашу победу. И Сталлуорти тоже не слишком обрадовался.
— Вы выбросили на ветер лучшую победу лошади. Где ваш здравый смысл?
Если бы я хоть на ми-лугу подумал, что вы вырветесь вперед, когда упал фаворит, я бы сказал, что надо держать гнедого на жестких поводьях, чтобы в следующий раз мы могли поставить на него деньги конюшни. Не могу представить, что скажет вам отец.
— Хорошо сработано, — сказал отец.
— Но никто не ставил на эту...
— Не слушай Сталлуорти. Слушай меня. Лошадь твоя, и делай то, что тебе нравится. Если можешь — выигрывай. И не думай, что я не ставлю на тебя. У меня есть договор с букмекером, что, где бы и когда бы ты ни участвовал в скачках, я всегда ставлю на тебя начальную ставку. Вчера я на тебе выиграл двадцать к одному... Я даже выучил жаргон скачек! Всегда стремись к победе. Понял?
— Да, — вяло промямлил я.
— И меня вовсе не огорчит, если ты проиграешь из-за того, что другая лошадь быстрее. Только соблюдай правила и не сломай себе шею.
— О'кей.
— Ты хочешь чего-то еще?
— М-м-м...
— Ты ничего не добьешься, если боишься сказать мне.
— Не то чтобы боюсь... — протянул я.
— Тогда что?
— М-м-м... Ты не позвонишь Сталлуорти? Не попросишь его на будущей неделе послать твою лошадь на стипль-чез новичков в Ньютон-Эббот? Он заявил гнедого, но теперь не хочет, чтобы он участвовал. Сталлуорти говорит, мол, слишком скоро. Он говорит, что лошади придется нести пять штрафных фунтов пенальти, потому что я вчера выиграл на нем.
— А ему придется?
— Да. Но до начала занятий не так много скачек, подходящих скачек, на которых я могу работать с гнедым. Сталлуорти хочет выигрывать, а я хочу просто участвовать в скачках.
— Да. Знаю. — Он помолчал. — Я договорюсь насчет Ньютон-Эббота.
Что-нибудь еще?
— Только... спасибо.
— Передай мой поклон Будущему Сары. — Из трубки донесся его смех.
Чувствуя себя немного глупо, я передал поклон гнедому. Хотя вообще-то у меня появилась привычка разговаривать с ним. Иногда громко, если мы одни, иногда мысленно. Хотя я работал с очень многими лошадьми, он был первым, с кем я общался каждый день. Он прекрасно подходил мне и по размеру, и по моему жокейскому умению. Несомненно, он узнавал меня. И вроде бы чуть ли не облегченно вздыхал, когда я появлялся утром, чтобы забрать его на тренировки. Мы выиграли заезд в Уинкэнтоне, потому что знали и доверяли друг другу.
И когда я на последней прямой попросил его о максимальной скорости, он понял по прошлому опыту, что от него требуется. И, по-моему, несомненно, гнедой пришел в восторг, когда наконец пересек финиш первым. Джим простил нам с гнедым успех и с интересом наблюдал, что будет дальше. Джим от природы умел ладить с лошадьми. И, как я постепенно понял, тренировал их в основном он. Сталлуорти, хотя по уторам часто наблюдал за галопирующими скакунами, выигрывал скачки пером, заполняя формы участия, иногда занимаясь перевозкой и взвешиванием лошадей и подсчетами, где вернее можно выиграть.
Центральную часть тренировочного поля пересекали два ряда учебных препятствий. Одно состояло из трех барьеров для прыжков, а второе представляло собой забор из березовых бревен. Джим, потратив несколько дней, научил нас, меня и гнедого, преодолевать березовый забор. Мы со все возрастающей точностью подходили к препятствию, рассчитывая шаг, ближе, еще ближе, чуть назад и только потом прыжок.
До сих пор мои знания о том, как провести скачку, шли от наблюдения за другими жокеями. Джим учил меня на практике, изнутри. И в первый месяц, проведенный с Будущим Сары, я стал превращаться из всадника, похожего на ветряную мельницу, с некоординированными движениями и с головой, полной розовых мечтаний, в думающего, компетентного жокея-любителя.
Сталлуорти долго ворчал на владельцев, которые ничего не смыслят в скачках и которым лучше бы оставить решения тренеру. Но все же, хотя и недовольный, послал гнедого нести пять штрафных фунтов в Ньютон-Эббот.
Я никогда раньше не участвовал в скачках, которые проходили на скаковом круге. И при первом же взгляде на него почувствовал, что глупо было не прислушаться к суждениям Сталлуорти. Трасса стипль-чеза, почти полторы мили, проходила по плоскому кругу с резкими поворотами. Короткая трава лишь чуть покрывала твердую, как камень, почву, пропеченную августовским солнцем.
Сталлуорти приехал с несколькими скакунами из своей конюшни и критически разглядывал скаковые дорожки. Джим, седлая Будущее Сары, говорил, что гнедой знает дорогу лучше, чем я. (Я прошел весь маршрут часа два назад, чтобы увидеть с близкого расстояния препятствия и подходы к ним.) Еще Джим сказал, чтобы я вспомнил все, чему он учил меня дома, и на многое не рассчитывал. Во-первых, Будущее Сары в невыгодном положении — несет пять штрафных фунтов, во-вторых, все другие жокеи — профессионалы, это не любительские скачки.
Как обычно, меня соблазняла и удовлетворяла скорость. И то, что мы пришли третьими, уже сделало для меня этот день полным значения. Хотя Сталлуорти, который, кстати, тренировал и победителя, несколько раз повторил:
— Я же вам говорил. Я говорил вашему отцу, что слишком многого ожидать нельзя. Может быть, в следующий раз вы прислушаетесь к моим словам.
— Неважно, — утешал меня Джим. — Если бы ты сегодня выиграл, то на скачках в Эксетере, в следующее воскресенье, уже пришлось бы нести десять фунтов пенальти. Конечно, если предположить, что тебе удастся убедить старика послать туда гнедого. Он скажет, слишком рано, лошадь не отдохнула.
Что, наверно, так и есть.
Старик (Сталлуорти) провел по телефону битву с отцом против участия гнедого в скачках в Эксетере. Эту битву выиграл отец.
Так же блистательно провел битву гнедой, опередив ближайшего соперника на шесть корпусов. В Холдон-Муре под Эксетером прямые дорожки для галопа длиннее, и они лучше подходили Будущему Сары. Он нес пять фунтов пенальти, а не десять, и это, конечно, облегчило победу. Позже отец уверял меня, что выигрыша, который он получил, хватит для оплаты моих тренировок до Рождества. Два дня спустя я хладнокровно отправился учить математику.
А отец учился тактике «заднескамеечника» в парламенте. Но партия послала его в Хупуэстерн не для этого. Он пытался объяснить мне, что дорога вверх идет через офис уполномоченного партии. Для меня это звучало как самоистязание, хотя он и смеялся.
— Офис уполномоченного подсаживает, продвигает на министерский уровень.
— И твои толкачи продвигают тебя вверх?
— Ну... пока что... да.
— Министр чего? — недоверчиво спросил я. — Разве ты не слишком молодой?
— По-настоящему устремленные вверх парни стоят на выбранном пути к двадцати двум годам. В тридцать восемь я старый.
— Мне не нравятся политики.
— Я не умею ездить верхом и выигрывать скачки. Если от тебя откажется уполномоченный партии (УП), то это конец политической карьеры, — объяснял отец. — Быть избранным — первый гигантский шаг, второй — завоевать одобрение УП.
Когда вновь избранный депутат от Хупуэстерна был вскоре назначен заместителем министра торговли и промышленности, это, несомненно, дня всех структур правительства прозвучало как сигнал, что над горизонтом поднялась яркая, быстро движущаяся комета.
Я ходил слушать его первую речь, незаметно устроившись на галерее. Он говорил об электрических лампах, весь парламент хохотал, и на рынке ценных бумаг поднялись акции предпринимателей Хупуэстерна.
Я встретился с ним за обедом после речи. Он был в очень приподнятом настроении, как всегда после публичного спектакля.
— Полагаю, ты больше не ездил в Хупуэстерн? — спросил он.
— Нет.
— А я, конечно, был там. У Леонарда Китченса неприятности.
— У кого?
— У Леонарда...
— Ах, да. Да, неуравновешенные усы. Какие неприятности?
— У полиции теперь есть ружье, из которого, может быть, кто-то стрелял в нас в тот вечер.
— У полиции? — удивился я, когда он замолчал. — Ты имеешь в виду полицейского Джо, чья мать водит школьный автобус?
— Джо, чья мать водит школьный автобус, на самом деле детектив сержант Джо Дюк. Да, он теперь получил из «Спящего дракона» очень сильно заржавевшее ружье 22-го калибра. Кажется, дело было так. Когда деревья сбросили листья, водосточные желоба на крыше отеля засорились, как бывало каждый год. И потоки дождевой воды вместо того, чтобы бежать по трубам, стали литься во все стороны. Послали человека залезть по лестнице на крышу и убрать листья. И он обнаружил, что закупорили желоба не только листья, а и ружье 22-го калибра.
— Но какое это имеет отношение к Леонарду Китченсу?
Отец поперчил свой бифштекс.
— Леонард Китченс садовод, который украшал отель гирляндами корзин с геранью.
— Но... — запротестовал я.
— Кроме того, в кладовке для щеток и тряпок на том этаже, где спальни, он держал что-то вроде тележки с инвентарем для ухода за цветами. Садовые ножницы, лейку с длинным носиком, удобрения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36