— Еще бы! Он на этом вырос. Его отец еще в тридцатых годах выиграл Большой Национальный Приз. А сейчас он важная шишка в Национальном Комитете по конному спорту. — В ответ на ее недоумевающий взгляд я пояснил:
— Это административный орган, которому подведомственны скачки с препятствиями.
— А-а! А сам Кемп-Лор выигрывал какой-нибудь Национальный Приз?
— Нет. По-моему, он вообще не ездит верхом. У него от лошадей астма, что ли... Он часто бывает на скачках, но мне с ним разговаривать не приходилось.
Скачки никогда особенно не трогали Джоан, а тут ее интерес и вовсе угас.
Прозвенел дверной звонок. Она пошла открывать и вернулась в сопровождении мужчины с незаконченного портрета. Это был один из тех двух. Он все еще продолжал волновать ее. Уверенно обняв Джоан за талию, поцеловал ее и кивнул мне.
— Ну, как прошел концерт? — спросила она. Он играл партию первой скрипки в Лондонском симфоническом оркестре.
— Так себе, — ответил он, — Моцарт прозвучал неплохо, если не считать того, что какой-то идиот начал аплодировать после замедления и испортил переход к аллегро.
Джоан сочувственно поахала. Я встал. Мне неприятно было видеть, как хорошо им вдвоем.
Зевнув, он пожелал мне доброй ночи, снимая при этом черный галстук и расстегивая воротничок рубашки.
Я вежливо ответил: «Доброй ночи, Брайан!», а про себя подумал: «Чтоб ты сдох!»
Джоан проводила меня до двери. Ее силуэт четко выделялся на фоне мягко освещенной комнаты, где Брайан, усевшись, снимал туфли.
Я сказал ровным голосом:
— Спасибо за бифштекс... и за телевизор.
— Приходи еще.
— Обязательно.
— А как Паулина?
— Замуж собирается. За сэра Мортона Хенджа. Джоан рассмеялась.
Глава 3
Через две недели, как погиб Арт, я провел ночь в доме Питера Клуни. Это был первый день Челтенхэмских скачек.
Машины у меня не было. Я, как обычно, приехал специальным скаковым поездом, прихватив с собой лишь маленький чемоданчик с кое-какими вещичками.
Я был занят в двух скачках — по одной в день — и собирался найти какую-нибудь гостиницу подешевле. Но Питер предложил заночевать у него. Я поблагодарил и согласился.
День предстоял неинтересный. Я должен был скакать на новичке с противной кличкой Ослик, не обещавшего никаких шансов на победу. «Сошел с дистанции» или «Внезапно остановился» — вот что про него было известно. Не могу понять, почему его владелец так носится с этим проклятым животным. Но на всякий случай заранее подготовил Ослику несколько комплиментов. Ведь владельцам не нравится, когда им прямо дают понять, что их лошадь никуда не годится. Такого жокея, режущего правду-матку, просто перестают нанимать.
Ценою больших усилий мне удалось чуть-чуть разбудить Ослика — от старта к финишу. Так что, хотя мы и финишировали практически последними, с дистанции не сошли. Победа была уже в том, что лошадь вообще выдержала скачку. К моему удивлению, тренер думал так же. Он похлопал меня по плечу и предложил скакать назавтра еще на одном новичке.
Ослик был первой лошадью из конюшен Джеймса Эксминстера, на которой я скакал. Он пригласил меня, чтобы не подвергать риску своих постоянных жокеев. Вообще на мою долю доставалось много таких скачек. Но я был рад и этому. Если наработать достаточно опыта на плохих лошадях, это сослужит добрую службу, когда достанется хорошая.
В конце дня мы с Питером уселись в солидный семейный автомобиль и поехали к нему. Он жил вблизи Котсуолдовских холмов — милях в двадцати от Челтенхэма — в маленькой деревушке, расположенной в лощине.
Питер указал:
— Вон тот дом с белыми окнами — мой.
Мы спустились с холма и остановились у современного кирпичного домика с подстриженной лужайкой и ровными цветочными клумбами.
Жена Питера вышла нам навстречу. На вид она была не старше школьницы, но вскоре ожидала ребенка. Она застенчиво пожала мне руку.
— Питер звонил, что вы приедете, Все готово.
Я последовал за ней. Внутри дома было удивительно чисто. Пахло полировкой для мебели. Полы покрыты голубоватым линолеумом, и на нем разложены терракотовые коврики. Жена Питера сделала их сама.
В гостиной одна из стен была сплошь покрыта фотографиями. Пока жена готовила к столу, Питер показывал мне снимки.
Было ясно, что супруги любят друг друга. Это проявлялось в каждом взгляде, слове, прикосновении. Оба такие добродушные, отзывчивые.
— Вы давно женаты? — спросил я, откусывая кусочек сыра. Питер ответил:
— Девять месяцев. — А его жена очаровательно покраснела.
Мы убрали посуду и потом весь вечер смотрели телевизор и болтали о скачках. Когда собрались спать, супруги начали извиняться:
— Мы еще не успели обставиться как следует...
— Мне будет вполне удобно, Выспался я прекрасно.
Утром, после завтрака, пока Питер хлопотал по хозяйству, его жена показывала мне свой садик. Каждый цветок и овощ она, казалось знала в «лицо». Растения были ухожены так же тщательно, как и все в доме.
— Питеру теперь приходится делать за меня всю домашнюю работу, — сказала она с любовью. — Он очень заботливый муж. Самый лучший на свете! Именно о таком человеке я мечтала всю жизнь.
Мы выехали в Челтенхэм позже, чем собирались. Вверх на холм по извилистой дороге мы поднялись на большой скорости, не думая об осторожности. На наше счастье, в этот момент встречных машин не было. Но перед поворотом на главное шоссе мы заметили танковый перевозчик, наглухо загораживающий проезд. Бледному мрачному Питеру пришлось примерно с четверть мили ехать задом, прежде чем он смог развернуть машину. Танковый перевозчик удлинил наш путь миль на двадцать.
Несколько раз Питер восклицал с отчаянием:
— Я опаздываю! — Он был занят в первой скачке. А тренер, у которого он служит, требовал, чтобы Питер появлялся в весовой за час. Ведь тренеры должны объявлять, какой жокей скачет на их лошади, примерно за сорок пять минут до начала скачек. И если они рискнут и объявят жокея, который не явится, — то какие бы уважительные ни были на то причины, сам тренер не оберется неприятностей.
И вот тренер, для которого должен был скакать Питер, предпочитал не рисковать. Если ровно за час до скачки жокей не появлялся, он находил замену.
Когда мы добрались, до начала первой скачки оставалось сорок три минуты. От стоянки Питер бросился бежать, хотя мы оба понимали, что ему не успеть, — до весовой не близко. Я последовал за ним, и когда подходил, со звонком включился репродуктор, и диктор стал объявлять лошадей и жокеев, участвующих в первой скачке. П.Клуни в списке не было.
Я нашел его в раздевалке, сидящим на скамье и обхватившим голову руками.
— Он не стал дожидаться, — с несчастным видом воскликнул Питер. — Я знал, что так и будет. Я знал! Вместо меня поставили Ингерсола.
Я посмотрел на Тик-Тока. В другом конце раздевалки он натягивал скаковые сапоги поверх нейлоновых чулок. На нем — алый вязаный камзол, тот самый, в котором должен был скакать Питер.
Тик-Ток заметил мой взгляд, состроил гримасу и сочувственно покачал головой. Но он не был виноват в том, что эту скачку отдали ему, и не считал нужным извиняться.
Хуже всего было то, что он победил. Когда алый камзол победителя проскочил финиш, я стоял рядом с Питером на жокейских скамьях. И услышал, как он сдавленно всхлипнул, — вот-вот расплачется, Ему удалось сдержаться, но глаза были влажные и ни кровинки в лице.
— Не расстраивайтесь, — неловко ободрил его я, смутившись. — Это еще не конец света.
Конечно, ему не повезло, что мы опоздали. Но тренер, для которого он должен был скакать, человек хотя и нетерпеливый, но разумный. Поэтому и речи не было о том, чтобы больше не приглашать Питера. В тот день, попозже, Питер скакал на его лошади. Но она шла хуже, чем ожидали, и, захромав, сошла с круга, И в весовой он жутко всем надоел, твердя без конца про танковый перевозчик.
Мои дела были чуточку лучше. И хоть в скачке молодняка моя лошадь упала, прыгая через воду, я отделался травяными пятнами на брюках.
У молодого жеребца, на котором я в последней скачке должен был скакать для Джеймса Эксминстера, была такая же дурная репутация, как и у Ослика. И я опасался, что мне придется заканчивать скачку в единственном числе. Но, по непонятным причинам, мы от самого старта великолепно поладили с этим капризным животным. И, к моему изумлению, — а это чувство разделяли все присутствующие на ипподроме — мы перескочили через последний барьер вторыми. И на прямой у финиша, шедшей в гору, вырвались вперед. А предполагаемый фаворит закончил скачку четвертым.
Это моя вторая победа в сезоне и первая в Челтенхэме встречена была гробовым молчанием. В загоне, где расседлывают победителей, я попытался как-то оправдаться перед Джеймсом Эксминстером:
— Мне очень жаль, сэр, но я не смог иначе...
Я знал, что он не поставил ни пенни на эту лошадь. А ее владелец даже не явился, чтобы полюбопытствовать, как она пройдет дистанцию.
Не отвечая, он задумчиво смотрел на меня. И я подумал, что этот тренер уже никогда — даже в самом крайнем случае — не пригласит меня. Бывает, что неожиданно победить так же скверно, как и проиграть на фаворите.
Я расстегнул пряжки подпруги и, надев седло на руку, стоял в ожидании, когда же разразится буря.
— Ну что ж, идите взвесьтесь, — неожиданно сказал Эксминстер, — А после того, как оденетесь, я хотел бы поговорить с вами.
Когда я выходил из раздевалки. Джеймс стоял посреди весовой, разговаривая с лордом Тирролдом, лошадей которого он тренировал. Они замолчали и обернулись ко мне. Но я не смог разглядеть выражения их лиц — они стояли спиной к свету.
Джеймс Эксминстер спросил:
— На какую конюшню вы больше всего работаете?
— В основном я скачу на лошадях фермеров, которые сами их тренируют. Постоянно я не работаю ни у одного из известных тренеров. Но я скакал для некоторых из них, когда они просили. Например, мистер Келлар несколько раз приглашал меня.
«И это, — иронически подумал я, — правдивая картина того ничтожного места, которое я занял в мире скачек.»
— Я слышал, кое-кто из тренеров говорил, что для совсем уж плохих лошадей они всегда могут пригласить Финна, — сказал лорд Тирролд, обращаясь исключительно к Эксминстер.
Тот усмехнулся в ответ:
— Как раз это я и сделал сегодня, А что в результате? Как мне объяснить владельцу, что для меня это такая же неожиданность, как и для него. Я часто повторял ему, что лошадь никуда не годится, — обернулся он ко мне. — А теперь из-за вас я выгляжу форменным идиотом.
— Извините, сэр!
— Ну, не стоит так расстраиваться, У вас еще будет случай показать себя. Есть у меня ленивая старая кляча, на которой, если вы еще не заняты, я прошу скакать в субботу. И еще на той неделе я займу вас — раза два или три. А там... поглядим.
— Большое вам спасибо! — изумленно выговорил я. Будто он сунул мне в руку золотой слиток, а я ожидал скорпиона. Если я неплохо покажу себя на его лошадях, он сможет приглашать меня регулярно в качестве запасного жокея. А для меня — это огромный шаг вперед! Джеймс Эксминстер участливо и даже озорно улыбнулся:
— Ну, тогда Герань на скачках с препятствиями в Херефорде. Вы не заняты в субботу?
— Нет.
— Как насчет веса? Нужно весить десять стонов (63 кг), — Будет порядок, Мне предстояло согнать три фута за два дня, но никогда еще необходимость голодать не выглядела так привлекательно, — Ну и хорошо. Значит, там и встретимся, Я услышал, как они с лордом Тирролдом рассмеялись, выходя из весовой. Стоял и смотрел им вслед. Это была парочка, выигравшая все призы в состязаниях по скачкам с препятствиями. Джеймс Эксминстер был во всех отношениях «большим человеком»: двухметрового роста, солидного сложения, он двигался, говорил и принимал решения суверенной легкостью. У него было крупное лицо с выдающимся вперед носом и тяжелой квадратной челюстью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30