Все как сейчас с Россией, которая целиком сейчас нужна только малопьющему народу для самоуважения. А всем сильным и богатым мира сего и, конечно, соседям нашим, она, целиковая, никак не нужна. Им лучше, чтобы были Московское, Татарское, Красноярское и др. др. др. княжества. И талдычат на всех углах – империи обречены на распад! Я в «Литературке» недавно читал, что, оказывается, что русские, которые акают, не очень любят русских, которые окают и потому их надо развести по разным государствам.
– Нас может спасти только Бог и непорочность... – вздохнула Вероника. – Русская дева, может быть... Тогда, во Франции никто не верил, что я непорочна. Все говорили – авантюристка! И говорили, пока король не приказал подвергнуть меня унизительному осмотру... И во время суда тоже вплотную интересовались.
– Бог, непорочность – это категории в нашей стране малозначащие, – усмехнулся Бельмондо. – Кстати, насчет Бога... Как только Баламут в него заверил, его, я имею в виду Баламута, как-то меньше для нас оставаться стало... То в небо смотрит, то молится, то в благости сидит...
Борис попал в самую точку – мы все об этом думали. И посмотрели на Баламута, как на прокисшее пиво. И тут сверху раздалось: «Эй-эй-эй!» Мы мгновенно вскинули глаза и услышали с верхушек скал раскатистый крик Худосокова:
– Болтуны вы все!
Бельмондо первым пришел в себя и закричал в небеса:
– А что прикажешь делать? Слышишь, Ленчик, тут Баламут хочет с тобой за жизнь поговорить... Он говорит, что в каждом человеке есть доброта и Бог... И в тебе, мол, есть...
– Насчет доброты – это не ко мне! – крикнул Худосоков в ответ. – Я у Господа Бога – обезьяна, я другим департаментом заведую.
– Я так и знал... А он хотел тебе протез в знак искреннего уважения вернуть...
– Пусть себе оставит! Когда у меня фантазия иссякнет, я ему ногу отпилю, ха-ха-ха!
Тишина была полной минуту. Лишь звуки лениво спадающей воды раздавались от водопада.
– Меня несколько дней не будет... – раздалось сверху, когда мы уже решили, что Худосоков ушел. – Мне надо по делам в Москву съездить...
* * *
Уже вечерело, и мы занялись приготовлением ужина – а попросту собрали все, что осталось съедобного в наших рюкзаках. Набралось несколько кусочков подсохшего хлеба, одна банка кильки и килограмм ячневой крупы с жучками.
– Завтра будем лапу сосать, – вздохнул Бельмондо.
– Зачем, дорогой, лапу? – улыбнулся я – А жучки, червячки с паучками? Здесь земля сырая, удобренная козлами... Я думаю, с квадратного метра нашей сотки мы граммов по сто живого веса наберем...
И, вытащив за травяные волосы кусочек дерна, достал из образовавшейся ямки длиннющего упитанного дождевого червяка и протянул его Бельмондо. Борис сморщился и пересел от меня подальше.
– Ну и зря! – сказал я, бережно укладывая под ком земли будущую пищу. – Это, конечно, хуже жареных головастиков, но вполне питательно и вкусно.
– А ты и головастиков ел? – насторожилась Ольга.
– Да... Однажды наш отрядный шофер на привале нажарил их хохмы ради и уговорил попробовать. Неловко было отказаться, и я съел одного и тут же потянулся за следующим – вкусными оказались, как семечки. Потом от желающих отбоя не было...
В этот момент сверху раздался дикий крик. Мы вскинули головы и увидели летящего вниз человека. Борис кинулся к расчетной точке падения и успел резко, обеими руками оттолкнуть его в сторону. Этот цирковой маневр получился у него не вполне удачно, и человек весьма гулко шлепнулся о землю.
Мы подбежали и окружили пришельца – невысокого крепкого, чернявого, с носом уточкой. Убедившись, что он мертв, я пошарил у него в одежде и нашел «Беретту» с тремя запасными обоймами, широкий охотничий нож и водительское удостоверение на имя Оторвилапко Ивана Ивановича.
– Вот, блин, замотали хохлы-родственнички! – выругался Бельмондо, отправившись искать саперную лопатку. – Скоро нам придется по одним могилам ходить.
Было уже темно, и могилу мы выкопали неглубокую. Похоронив Оторвилапко, перекурили над холмиком и отправились спать.
* * *
Ранним утром сонный Баламут пошел в туалет и увидел, что могила Оторвилапко освободилась. Постояв у нее, он решил нас разбудить, но не успел – прятавшийся в уборной «мертвец» набросился на него с увесистым булыжником. От булыжника Баламут увернулся, но это было его последней удачей – Оторвилапко подмял его и начал бить. От первого удара Николай, наконец, пробудился и сделал то, что должен был сделать сразу – закричал истошным голосом. Мы вмиг проснулись, выскочили из штольни и, глядя на сцену, развернувшуюся у туалета, с минуту соображали, что происходит. Самым сообразительным оказался Бельмондо и через пару минут Оторвилапко был квалифицированно избит и связан. Затянув последний узел, Борис доверительно спросил пленника:
– Козел тебя столкнул, да?
Подельник Худосокова не ответил, глаза его сузились и стали жесткими...
– Молчать будет... – вздохнул Баламут. А Бельмондо, махнув на последнего рукой, продолжил проникновенно убеждать трофей одного из своих рогатых потомков:
– Ты, Оторвипопка, давай, говори без копоти... Ты имей в виду, если что, мы мучить тебя не будем, мы просто оторвем, что кому понравится, подержим над огнем и съедим. Извини, нам питаться кроме тебя нечем, понимаешь, продовольственный кризис у нас... Лично я уже одиннадцать часов ничего не ел и это на меня действует.
Оторвилапко презрительно улыбнулся одними губами и прикрыл глаза.
– Не уважает... – констатировал Бельмондо, вздохнув. – Конечно, интеллигенцией от нас за версту прет, этот еще придурок (он кивнул на Баламута) каждую минуту крестится...
– Знаете, что... – начал Баламут, не обратив внимания на обидные слова Бориса. – Мне кажется, что этого залетного субчика надо прикончить: очухается – опять драться полезет.
Мы удивленно посмотрели на Николая.
– Ты чего это вдруг? – первым нарушил тишину Бельмондо. – Я думал ты его охмурять начнешь, проповеди про «не убий» и «подставь другую щеку» читать...
– Да мы с Софией еще со вчерашнего обеда заметили, что Адам и Ева из наших душ среди вас, еретиков и безбожников, выветриваться стали... Может быть, это от недоедания...
– Вот так вот всегда, – покачала головой Ольга, ехидно улыбаясь. – Только появится в человеке хорошее, так сразу и выветривается... Но насчет этого отморозка ты прав, прикончить его надо...
– Прикончить и съесть! – убежденно сказал Бельмондо. – Я смотрел, есть у него мягкие места... И не жирный, постный... На неделю всем нам вполне хватит. А потом и косточки сахарные в дело пойдут...
– А может, его поменять? На эквивалент его калорийности? – предложил я, понимая, что в сложившейся ситуации съедение нами Оторвилапко вещь весьма реальная.
– На пакет сушек что ли? – прыснула София.
– Не, хохла надо менять на сало! – рассмеялся полуукраинец Бельмондо. – Только на сало!
– Стоп, ребята! – посмеявшись, посерьезнела Ольга. – Есть идея. Тащите его в штольню.
Мы с Бельмондо и Баламутом пожали плечами и, взявшись за руки и ноги Оторвилапко, понесли Оторвилапко в штольню.
– Ты, Борис, на этого фрукта комплекцией похож... Понимаешь? – сказала Ольга, когда мы, бросив ношу у стены, посмотрели на дувушку.
– Понимаю... – кисло выдавил Бельмондо. – Камикадзе из меня хочешь сделать?
– Да. Я сама бы пошла, но, видишь, фигура у меня неподходящая... Они сразу раскусят, что к чему.
– Камикадзе, так камикадзе... – помедлив, вздохнул Борис. – Давайте раздевайте его...
Оторвилапко, видимо, слышал все. Как только я склонился над ним, он схватил меня за горло и начал душить. Я не успел испугаться – Ольга ударила его ногой в висок и он, вскрикнув, отвалился.
* * *
Переодевание Бельмондо не заняло много времени. Когда с маскарадом было покончено, мы попросили Бориса лечь ближе к устью штольни и принялись сравнивать его с пленником.
– Нос совсем другой, – высказался первым Баламут. – У этого хрена он уточкой, а у Бориса, хоть и хохол наполовину – русский. Надо его расквасить.
– Попробуй только – сам наверх полезешь, – моментально распахнув глаза, возмутился Бельмондо. – Тоже мне Станиславский...
В это время в штольню вбежала София и сказала, что сверху кто-то зовет Оторвилапко. Мы выскочили наружу и услышали призывный крик:
– Иван! Иван!
– Здесь он! Козел его столкнул, – закричал я в ответ. – Спускай веревку! Нам дохлятина зднсь не нужна!
И побежал в штольню. Вручив Борису «Беретту», попросил его лечь на плед спиной вверх и потащил к посадочной площадке. Баламут споро обвязал товарища веревкой, спустившейся с небес, и закричал в голубизну: «Тащи!!»
Спустя три минуты Бельмондо скрылся за обрезом скалы. Вероника зарыдала, к ней бросились Ольга с Софией, взяли под руки и увели в штольню.
* * *
Перестрелка наверху началась не сразу. Услышав выстрелы «Беретты», мы заулыбались. Однако спустя пятнадцать минут наша радость без остатка растворилась в томительно долгом ожидании.
– А не полезть ли мне наверх и не посмотреть, что там делает Борис, – предложил, в конце концов, Николай.
– А это идея... – согласился я. В это время Ольга тронула мое плечо сзади. Я обернулся к ней; она указала мне кивком на устье штольни.
Взглянув в указанном направлении, я увидел Оторвилапко с саперной лопаткой в руках. Он выглядел как Сильвестр Сталлоне в роли Рэмбо.
– Мне отвлечься надо... – попросила Ольга. – Оставь его мне...
И пошла к "Рэмбо!.
Тот не двинул и бровью – он был профессиональным наемником, одинаково серьезно относившимся и к обезумевшей кошке, и к боксеру в тяжелом весе. "Ее черный пояс против него, что носовой платочек против насморка, – думал я, вглядываясь в холодные глаза недобитка. – А может быть, она просто решила умереть? Не в силах вынести навязчивых мыслей о дочери?
Подстегнутый догадкой; я метнулся к Ольге, схватил за плечо. И получил крепкий удар пяткой под колено и одновременно – затылком в нос. Я упал, а она, и, не обернувшись, пошла к чужаку. Приблизилась, сделала обманное движение и ударила в глаз (она всегда била в глаз). Но «Рэмбо» неуловимым движением левой отвел удар, и тут же саперная лопатка устремилась к Ольгиной голове... «Все!!!» – взорвался я мыслью. И тут наверху хлопнул выстрел, «Рэмбо» осел и медленно повалился на девушку... Она брезгливо оттолкнула его, поднялась на ноги и побрела в штольню.
А мы, в поисках таинственного стрелка, закрутили головами, оглядывая верхушки скал. Никого не увидев, присели вокруг Оторвилапко.
– Вот она дырочка! – Баламут сунул указательный палец в маленькое, точащееся сукровицей отверстие чуть выше лба убитого. – А выходное отверстие точно в заднице.
– Борис, что ли, стрелял? – задумчиво спросил я.
– А кто же еще? – не совсем уверенно протянул Баламут... – Не свои же его замочили?
– А почему он тогда прячется? – посмотрела на него София.
– Может, он не от нас прячется... – посмотрела на скалы Вероника. – Там же их много...
– Знаете, чего я боюсь, – нахмурился я, покусывая губы. – Он там ошивается, а вдруг Лидкин Кирилл заявится? Молодой, около двадцати, наверняка в детдоме воспитывался. Где еще? Только в детдоме. Короче, могут они друг друга урезонить. Если уже не урезонили. Полезу-ка я наверх...
– Нет, ты очень уж тяжелый, мы тебя не удержим. Лучше уж Николай Сергеевич полезет... – сказал Баламут и, сходив за веревкой с кошкой, принялся укладывать ее кольцами.
– А ведь кроме тебя, Коля, еще двое выбраться могут... – вдруг осенило меня.
– Ну-ну... – усмехнулся Баламут. – Ты внизу, на тебе Ольга, либо София... Веронике нельзя напрягаться, у Ольги ладони пораненные, значит, может выбраться только София. А я ее не отпущу, пока не узнаю наверняка, что там делается...
* * *
Через полчаса я стоял под первым крюком, на моих плечах стояла София. А Баламут раз за разом пытался на нее взобраться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
– Нас может спасти только Бог и непорочность... – вздохнула Вероника. – Русская дева, может быть... Тогда, во Франции никто не верил, что я непорочна. Все говорили – авантюристка! И говорили, пока король не приказал подвергнуть меня унизительному осмотру... И во время суда тоже вплотную интересовались.
– Бог, непорочность – это категории в нашей стране малозначащие, – усмехнулся Бельмондо. – Кстати, насчет Бога... Как только Баламут в него заверил, его, я имею в виду Баламута, как-то меньше для нас оставаться стало... То в небо смотрит, то молится, то в благости сидит...
Борис попал в самую точку – мы все об этом думали. И посмотрели на Баламута, как на прокисшее пиво. И тут сверху раздалось: «Эй-эй-эй!» Мы мгновенно вскинули глаза и услышали с верхушек скал раскатистый крик Худосокова:
– Болтуны вы все!
Бельмондо первым пришел в себя и закричал в небеса:
– А что прикажешь делать? Слышишь, Ленчик, тут Баламут хочет с тобой за жизнь поговорить... Он говорит, что в каждом человеке есть доброта и Бог... И в тебе, мол, есть...
– Насчет доброты – это не ко мне! – крикнул Худосоков в ответ. – Я у Господа Бога – обезьяна, я другим департаментом заведую.
– Я так и знал... А он хотел тебе протез в знак искреннего уважения вернуть...
– Пусть себе оставит! Когда у меня фантазия иссякнет, я ему ногу отпилю, ха-ха-ха!
Тишина была полной минуту. Лишь звуки лениво спадающей воды раздавались от водопада.
– Меня несколько дней не будет... – раздалось сверху, когда мы уже решили, что Худосоков ушел. – Мне надо по делам в Москву съездить...
* * *
Уже вечерело, и мы занялись приготовлением ужина – а попросту собрали все, что осталось съедобного в наших рюкзаках. Набралось несколько кусочков подсохшего хлеба, одна банка кильки и килограмм ячневой крупы с жучками.
– Завтра будем лапу сосать, – вздохнул Бельмондо.
– Зачем, дорогой, лапу? – улыбнулся я – А жучки, червячки с паучками? Здесь земля сырая, удобренная козлами... Я думаю, с квадратного метра нашей сотки мы граммов по сто живого веса наберем...
И, вытащив за травяные волосы кусочек дерна, достал из образовавшейся ямки длиннющего упитанного дождевого червяка и протянул его Бельмондо. Борис сморщился и пересел от меня подальше.
– Ну и зря! – сказал я, бережно укладывая под ком земли будущую пищу. – Это, конечно, хуже жареных головастиков, но вполне питательно и вкусно.
– А ты и головастиков ел? – насторожилась Ольга.
– Да... Однажды наш отрядный шофер на привале нажарил их хохмы ради и уговорил попробовать. Неловко было отказаться, и я съел одного и тут же потянулся за следующим – вкусными оказались, как семечки. Потом от желающих отбоя не было...
В этот момент сверху раздался дикий крик. Мы вскинули головы и увидели летящего вниз человека. Борис кинулся к расчетной точке падения и успел резко, обеими руками оттолкнуть его в сторону. Этот цирковой маневр получился у него не вполне удачно, и человек весьма гулко шлепнулся о землю.
Мы подбежали и окружили пришельца – невысокого крепкого, чернявого, с носом уточкой. Убедившись, что он мертв, я пошарил у него в одежде и нашел «Беретту» с тремя запасными обоймами, широкий охотничий нож и водительское удостоверение на имя Оторвилапко Ивана Ивановича.
– Вот, блин, замотали хохлы-родственнички! – выругался Бельмондо, отправившись искать саперную лопатку. – Скоро нам придется по одним могилам ходить.
Было уже темно, и могилу мы выкопали неглубокую. Похоронив Оторвилапко, перекурили над холмиком и отправились спать.
* * *
Ранним утром сонный Баламут пошел в туалет и увидел, что могила Оторвилапко освободилась. Постояв у нее, он решил нас разбудить, но не успел – прятавшийся в уборной «мертвец» набросился на него с увесистым булыжником. От булыжника Баламут увернулся, но это было его последней удачей – Оторвилапко подмял его и начал бить. От первого удара Николай, наконец, пробудился и сделал то, что должен был сделать сразу – закричал истошным голосом. Мы вмиг проснулись, выскочили из штольни и, глядя на сцену, развернувшуюся у туалета, с минуту соображали, что происходит. Самым сообразительным оказался Бельмондо и через пару минут Оторвилапко был квалифицированно избит и связан. Затянув последний узел, Борис доверительно спросил пленника:
– Козел тебя столкнул, да?
Подельник Худосокова не ответил, глаза его сузились и стали жесткими...
– Молчать будет... – вздохнул Баламут. А Бельмондо, махнув на последнего рукой, продолжил проникновенно убеждать трофей одного из своих рогатых потомков:
– Ты, Оторвипопка, давай, говори без копоти... Ты имей в виду, если что, мы мучить тебя не будем, мы просто оторвем, что кому понравится, подержим над огнем и съедим. Извини, нам питаться кроме тебя нечем, понимаешь, продовольственный кризис у нас... Лично я уже одиннадцать часов ничего не ел и это на меня действует.
Оторвилапко презрительно улыбнулся одними губами и прикрыл глаза.
– Не уважает... – констатировал Бельмондо, вздохнув. – Конечно, интеллигенцией от нас за версту прет, этот еще придурок (он кивнул на Баламута) каждую минуту крестится...
– Знаете, что... – начал Баламут, не обратив внимания на обидные слова Бориса. – Мне кажется, что этого залетного субчика надо прикончить: очухается – опять драться полезет.
Мы удивленно посмотрели на Николая.
– Ты чего это вдруг? – первым нарушил тишину Бельмондо. – Я думал ты его охмурять начнешь, проповеди про «не убий» и «подставь другую щеку» читать...
– Да мы с Софией еще со вчерашнего обеда заметили, что Адам и Ева из наших душ среди вас, еретиков и безбожников, выветриваться стали... Может быть, это от недоедания...
– Вот так вот всегда, – покачала головой Ольга, ехидно улыбаясь. – Только появится в человеке хорошее, так сразу и выветривается... Но насчет этого отморозка ты прав, прикончить его надо...
– Прикончить и съесть! – убежденно сказал Бельмондо. – Я смотрел, есть у него мягкие места... И не жирный, постный... На неделю всем нам вполне хватит. А потом и косточки сахарные в дело пойдут...
– А может, его поменять? На эквивалент его калорийности? – предложил я, понимая, что в сложившейся ситуации съедение нами Оторвилапко вещь весьма реальная.
– На пакет сушек что ли? – прыснула София.
– Не, хохла надо менять на сало! – рассмеялся полуукраинец Бельмондо. – Только на сало!
– Стоп, ребята! – посмеявшись, посерьезнела Ольга. – Есть идея. Тащите его в штольню.
Мы с Бельмондо и Баламутом пожали плечами и, взявшись за руки и ноги Оторвилапко, понесли Оторвилапко в штольню.
– Ты, Борис, на этого фрукта комплекцией похож... Понимаешь? – сказала Ольга, когда мы, бросив ношу у стены, посмотрели на дувушку.
– Понимаю... – кисло выдавил Бельмондо. – Камикадзе из меня хочешь сделать?
– Да. Я сама бы пошла, но, видишь, фигура у меня неподходящая... Они сразу раскусят, что к чему.
– Камикадзе, так камикадзе... – помедлив, вздохнул Борис. – Давайте раздевайте его...
Оторвилапко, видимо, слышал все. Как только я склонился над ним, он схватил меня за горло и начал душить. Я не успел испугаться – Ольга ударила его ногой в висок и он, вскрикнув, отвалился.
* * *
Переодевание Бельмондо не заняло много времени. Когда с маскарадом было покончено, мы попросили Бориса лечь ближе к устью штольни и принялись сравнивать его с пленником.
– Нос совсем другой, – высказался первым Баламут. – У этого хрена он уточкой, а у Бориса, хоть и хохол наполовину – русский. Надо его расквасить.
– Попробуй только – сам наверх полезешь, – моментально распахнув глаза, возмутился Бельмондо. – Тоже мне Станиславский...
В это время в штольню вбежала София и сказала, что сверху кто-то зовет Оторвилапко. Мы выскочили наружу и услышали призывный крик:
– Иван! Иван!
– Здесь он! Козел его столкнул, – закричал я в ответ. – Спускай веревку! Нам дохлятина зднсь не нужна!
И побежал в штольню. Вручив Борису «Беретту», попросил его лечь на плед спиной вверх и потащил к посадочной площадке. Баламут споро обвязал товарища веревкой, спустившейся с небес, и закричал в голубизну: «Тащи!!»
Спустя три минуты Бельмондо скрылся за обрезом скалы. Вероника зарыдала, к ней бросились Ольга с Софией, взяли под руки и увели в штольню.
* * *
Перестрелка наверху началась не сразу. Услышав выстрелы «Беретты», мы заулыбались. Однако спустя пятнадцать минут наша радость без остатка растворилась в томительно долгом ожидании.
– А не полезть ли мне наверх и не посмотреть, что там делает Борис, – предложил, в конце концов, Николай.
– А это идея... – согласился я. В это время Ольга тронула мое плечо сзади. Я обернулся к ней; она указала мне кивком на устье штольни.
Взглянув в указанном направлении, я увидел Оторвилапко с саперной лопаткой в руках. Он выглядел как Сильвестр Сталлоне в роли Рэмбо.
– Мне отвлечься надо... – попросила Ольга. – Оставь его мне...
И пошла к "Рэмбо!.
Тот не двинул и бровью – он был профессиональным наемником, одинаково серьезно относившимся и к обезумевшей кошке, и к боксеру в тяжелом весе. "Ее черный пояс против него, что носовой платочек против насморка, – думал я, вглядываясь в холодные глаза недобитка. – А может быть, она просто решила умереть? Не в силах вынести навязчивых мыслей о дочери?
Подстегнутый догадкой; я метнулся к Ольге, схватил за плечо. И получил крепкий удар пяткой под колено и одновременно – затылком в нос. Я упал, а она, и, не обернувшись, пошла к чужаку. Приблизилась, сделала обманное движение и ударила в глаз (она всегда била в глаз). Но «Рэмбо» неуловимым движением левой отвел удар, и тут же саперная лопатка устремилась к Ольгиной голове... «Все!!!» – взорвался я мыслью. И тут наверху хлопнул выстрел, «Рэмбо» осел и медленно повалился на девушку... Она брезгливо оттолкнула его, поднялась на ноги и побрела в штольню.
А мы, в поисках таинственного стрелка, закрутили головами, оглядывая верхушки скал. Никого не увидев, присели вокруг Оторвилапко.
– Вот она дырочка! – Баламут сунул указательный палец в маленькое, точащееся сукровицей отверстие чуть выше лба убитого. – А выходное отверстие точно в заднице.
– Борис, что ли, стрелял? – задумчиво спросил я.
– А кто же еще? – не совсем уверенно протянул Баламут... – Не свои же его замочили?
– А почему он тогда прячется? – посмотрела на него София.
– Может, он не от нас прячется... – посмотрела на скалы Вероника. – Там же их много...
– Знаете, чего я боюсь, – нахмурился я, покусывая губы. – Он там ошивается, а вдруг Лидкин Кирилл заявится? Молодой, около двадцати, наверняка в детдоме воспитывался. Где еще? Только в детдоме. Короче, могут они друг друга урезонить. Если уже не урезонили. Полезу-ка я наверх...
– Нет, ты очень уж тяжелый, мы тебя не удержим. Лучше уж Николай Сергеевич полезет... – сказал Баламут и, сходив за веревкой с кошкой, принялся укладывать ее кольцами.
– А ведь кроме тебя, Коля, еще двое выбраться могут... – вдруг осенило меня.
– Ну-ну... – усмехнулся Баламут. – Ты внизу, на тебе Ольга, либо София... Веронике нельзя напрягаться, у Ольги ладони пораненные, значит, может выбраться только София. А я ее не отпущу, пока не узнаю наверняка, что там делается...
* * *
Через полчаса я стоял под первым крюком, на моих плечах стояла София. А Баламут раз за разом пытался на нее взобраться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53