А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Некоторое время он водил пальцем по ее линиям. Затем, в надежде что-то увидеть, тягуче взглянул в глаза. Женщина смотрела на него точно так, как смотрела Ксения, когда он угадывал ее прошлое. "Вот почему я стал говорить о большом чиновнике Газпрома! – подумал Смирнов, вспоминая газпромовский пансионат и коттедж с гостеприимным дубовым шкафом. – У них похожие глаза.
– Вы работаете в магазине, – вернулся из прошлого Смирнов. – Двенадцать часов на ногах, все требуют внимания, все что-то просят…
– Да…
– Вы молчите, не отвлекайте, – буркнул недовольно.
Недовольство его было вызвано тем, что, говоря о профессии женщины, на ее голени, ближе к колену, он нащупали довольно большой бугорок, несомненно, представлявший собой проявление тромба, закупорившего крупный сосуд. Точно такой же бугорок когда-то был на голени отчима.
– Обувайтесь, – сказал он, окончательно расстроившись – на другой ноге тоже был тромб.
– Что? Что вы увидели? Говорите же! – напугалась женщина перемене в его лице.
– Да не беспокойтесь, все у вас будет в порядке. Линия жизни уходит к самой пятке, зловредных транзакций и катароглифов Сян-Хуа-Цы в тройной вариации Лю-Шао-Ци очень мало. Зато полно весьма обнадеживающих четверных фрактальных синусов Иванова. И потому в будущем вас ждут приятные события, не буду о них говорить, чтобы не портить впечатления. Знаете, рассказывать хорошую судьбу так же противно, как перед просмотром хорошего фильма рассказывать его содержание. Но также вас ждет одна маленькая неприятность. Советую вам бросить работу в магазине – вы ведь там стоите целый день, – не покупать следующую собаку, а уделить больше внимания своим близким. Если вы позволите, я наедине скажу вашему мужу несколько теплых слов. Понимаете, он не всегда правильно ведет себя по отношению к вам, и я хочу ему кое-что объяснить.
Евгений Евгеньевич поднялся, взял мужа женщины под руку, отвел в сторону и зло зашептал:
– Слушай, мужик, ты хочешь, чтобы твоей жене отрезали ноги, а потом и все остальное? Думаю, что не хочешь. Так вот, ты ей ничего про этот разговор не скажешь, а когда приедешь домой, то достанешь свой жмотский кошелек и отведешь ее к самому лучшему врачу, специалисту по венам. Понял, мужик или по буквам повторить?
Мужчина смотрел со страхом, губы его заметно подрагивали. Достав бумажник, он вынул триста долларов и протянул провидцу.
Тот не взял. Евгений Евгеньевич не любил, когда откупаются от горя.
– Все, дорогой, поезд ушел, – пренебрежительно махнул он рукой. – Лучше купи ей что-нибудь. Или вообще отдай бумажник.
Когда они вернулись, мужчина отдал жене бумажник, глядя на нее испуганно-преданным взглядом. Та изумленно заулыбалась. Вторая пара во все глаза смотрела то на Смирнова, то на них. Старшина, подойдя незаметно, драматизировал ситуацию до предела:
– Он позавчера нагадал одной гражданке из Тамбова, что разбогатеет себе на голову, так что вы думаете? Она вчера в Анапе за полчаса сто тыщ в рулетку выиграла, лежит теперь с инфарктом… Потом, уже здесь, в Утрише, за сотню всего, сказал корешу моему домой из ресторана на маршрутке ехать, не на своей машине, но тот, вот дурак! не послушался, теперь в реанимации на гирьках висит и одну глюкозу через вену кушает…
25.
Со второй женщиной Евгений Евгеньевич разобрался быстро. Накатившая эйфория и сто долларов, полученные от ее мужа, говорили за него. Отправив вполне удовлетворенных клиентов к дельфинам, он разменял деньги и отдал старшине семьсот рублей. Оперативно явившаяся цыганка получила триста. Спрятав деньги, оба они просили Смирнова остаться хотя бы на недельку – старшина даже пообещал люкс в ближайшем пансионате, – но тот отказался. Все, что он хотел – это отойти от Утриша километров на пять, зажечь костер в укромном месте, испечь в золе ершей с окунями и пить вино, глядя на море и дружелюбные в тот день облака.
Но все или почти все вышло по-другому.
Он жал руку старшине, когда к ним подошла женщина лет тридцати. За плечами у нее был новенький рюкзак.
– А мне вы не погадаете? – спросила она бархатным голосом. И улыбнулась так открыто, так женственно, что у старшины, привыкшего к ефрейторским замашкам супруги (майорской, кстати дочери), отпала челюсть.
Евгений Евгеньевич реагировал аналогично. Милое лицо, льняные волосы, завораживающий пупок с малюсеньким золотым колечком под короткой синей кофточкой, короткие шорты, стройные, белые еще ноги в легких кроссовках, белые носочки с красной каймой и, главное, глаза – согревающие, добрые и чуть ироничные – это была его женщина. Он уже встречался с ней, да-да, конечно же, именно с ней, или с точно такой же, как она, встречался в студенческие годы, но тогда ничего не вышло, и не по их вине.
– Вас зовут Наташа, – сказал он голосом, сделавшимся непослушным.
– Да… – удивление округлило невероятно синие глаза женщины. Она стала чудо как хороша.
– Вы родились в Душанбе и учились в университете на филологическом факультете…
– Ой! Откуда вы знаете!? Это же невозможно!
– Он знает все! – отрезал старшина невозмутимо. – Вчера он нагадал одной женщине из Волгограда, что она отравится, а сегодня она утонула. Сам ее в морг сопровождал. Редкостная красавица была, муж так убивался – в мертвецкой даже трупы плакали.
– В самом деле!? – испуганно посмотрела Наташа.
– В самом. А что касается вас, гражданка, то перед гаданием заплатить надо, а то он наврет.
– А сколько?
Цыганка объяснила – она уже все знала, – и ушла, не желая мешать коллеге. Женщина сняла рюкзак, достала из косметички пятьсот рублей, благоговейно глядя, протянула Смирнову. Тот взял, сунул в карман, посмотрел на старшину, стоявшего как у кассы в получку, вручил ему сто рублей из первого гонорара и отправил прочь мановением руки. Спустя минуту гаданье было в разгаре – по крайней мере, так казалось со стороны. Началось оно следующей мыслью-наблюдением:
– Господи, какая ножка! И стопа, наверное, розовая, как у ребенка.
Стопа была розовой, как у ребенка. Ноготки тоже были розовыми. Пальчики вызывали в душе сладостные чувства.
Завороженный Евгений Евгеньевич не мог ни о чем думать. Он едва сдерживал руки, сдерживал, чтобы не погладить нежную упругую голень, он покусывал губы, чтобы они не кинулись к ножке в страстном желании хотя бы на мгновение прикоснуться к ней.
Стопа была гладенькой. Линии говорили, что принадлежат ласковой кошечке.
– Ну что, что вы видите? – встревожено спросила Наташа.
Подняв глаза, Смирнов увидел –женщине ей приятны его благоговейные прикосновения.
– Вы ласковая кошечка. Пока. Сейчас вы не принадлежите себе, вас гонят обстоятельства, но очень скоро вы станете полновластной хозяйкой жизни. И не только своей.
– Это я знаю, – в голосе женщины послышалось разочарование. – А сколько я проживу, и столько у меня будет детей?
У Смирнова появился повод вновь заняться ножкой женщины.
– Семьдесят девять лет я вижу. Потом пять лет маразма и смерть от крупозного воспаления легких, – отомстил он за разочарование. – Но вы не волнуйтесь – большинство долгожителей умирает от простуды, ибо у них ослаблен иммунитет. А что касается детей, то их будет двое, мальчик и девочка.
– Будет двое? – чуть сузила глазки.
Евгений Евгеньевич посмотрел на обнаженный животик женщины и сбоку увидел едва заметные растяжки.
– Будет еще двое. Девочка у вас уже есть. Она сейчас у знакомых.
Посерьезнев, Наташа отняла ногу.
– Ну уж извините, – смущенно улыбнулся Смирнов. – Я понимаю, в отпуске хочется забыть обо всем, в отпуске хочется чувствовать себя свободной женщиной. Вы куда с рюкзаком направляетесь?
– Вы меня спрашиваете?!
– Извините, забыл, что я при исполнении. Дайте-ка вашу очаровательную ножку, если бы вы знали, как она меня вдохновляет.
Наташа протянула ножку и Смирнов, нежно поводив по ней ладонями, сказал:
– Вы… вы идете в Лиманчик, всроссийскую гм…
– Трахалку.
– Да, трахалку, идете говорить о Костанеде. Там стоят ваши друзья. Идете с палаткой, пуховым спальным мешком и лапшей "Доширак". Вы чего-то страшитесь, вероятно, нехороших людей, но вы решились и потому все будет так, как вы хотите. Кстати, я иду в ту же сторону. Правда, я экстремал, ни палатки, ни мешка у меня нет.
– Вы хотите проводить меня? – спросила Наташа, вглядываясь в Смирнова, как женщины вглядываются в мужчин, определяя их пригодность в качестве кавалера.
– А почему бы и нет? Буду вас охранять, буду спать, как пес, у входа в ваш шалаш. Буду ловить вам крабов и рыбу, жарить мясо на углях и носить кофе в постель.
– И это все?
– Конечно, нет. Я буду вашим рыцарем печального образа, буду тайно любить вас и писать вам на песке прекрасные стихи.
– И чем все это кончиться?
Смирнов потянулся к ступне. Подержав ее в изнывающих от вожделения руках, сказал:
– Вам будет хорошо. А потом, через тысячу лет, мы расстанемся. Вы останетесь на земле, а я… а я исчезну.
Наташа задумалась, очаровательно выпятив губки. Подошел старшина, протянул ей мороженое на палочке и знающе спросил, с уважением разглядывая нежное личико женщины:
– Вдвоем уходите?
– Да, – покивала она, разворачивая мороженое.
Евгений Евгеньевич не верил своим ушам. Старшина почувствовал себя лишним и, пожав счастливчику руку, удалился. Наташа проводила его огромную фигуру уважительным взглядом, лизнула мороженое и спросила:
– Кстати, как вас зовут, мой верный Дон Кихот?
– Я не Дон Кихот, Я – Петрарка де Бержерак ибн Ромео по имени Евгений, – поднял грудь Смирнов. – Давайте отойдем в сторону и переложим тяжелые вещи из вашего рюкзака в мой?
Наташа улыбнулась, отрицательно покачала головой и, взяв его руку в свою, теплую и мяконькую, направилась к морю.
26.
Некоторое время они шли молча. Мысли Смирнова метались, и первой заговорила она:
– А как ты научился гадать?
– Я не учился. Это дано мне свыше…
– Свыше?
– Ну да. Дар снизошел на меня в десятом классе. Нагадал, дурак, однокласснице, что родит в четвертой четверти, и она родила. Дальше – больше…
– По ладони ноги гадал?
– Нет, по картам. Но по-своему и за юбилейный рубль.
– Как это по-своему?
Он шел за ней. Спрашивая, она оборачивалась, и он видел ее лицо, такое близкое, и острую грудь, такую завораживающую.
– Ну, давал клиенту колоду карт и предлагал выбрать три самые лучшие, три самые красивые, и три самые тревожные. И отмечал, как он на меня смотрит, на карты, как выбирает их. Наблюдал, короче.
– Так ты не гадал, а тестировал?
– Можно и так сказать. Самый классный тест был, когда я вручал клиенту карты и говорил: "Сделай с ними что-нибудь"…
– Ну и что они делали? – обернулась Наташа.
– В основной массе они цепенели на такой оригинальности, некоторые начинали напряженно думать, а третьи – их было меньшинство – выбрасывали карты в мусорное ведро или в форточку на снег. Короче, десяти-пятнадцати вопросов хватало, чтобы будущее человека становилось для меня непреложным и зримым.
– Ты угадывал?!
– Да… Это было нетрудно. Тем более, я могу посмотреть на человека и увидеть его старым. Или не увидеть. Это легко, – улыбнулся, – мне легко. Я смотрю на него, пожившего, и вижу его жизнь, написанную морщинами, складками кожи, выражением глаз, осанкой, точечными угрями…
– Точечными угрями?
– Да. У бесхозных стариков их много на лице. Зрение слабое, у старухи тоже, дети не приходят или им все равно. Короче, по ним видно, следит ли человек за собой или следят ли за ним…
– Ужас… – покачала головой Наташа.
– Этот метод называется у меня "Вычитание", – кичливо улыбнулся Смирнов. – Потому что я вычитаю клиента из увиденного старика и получаю жизнь.
– Ты мог бы зарабатывать неплохие деньги… – поменяла тему женщина, не пожелав представить себя дряхлой старухой. Или предстать таковой перед глазами мужчины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32