Въехав на стоянку перед зданием больницы, она нажатием кнопки подняла верх автомобиля и заглушила двигатель. После этого бросила последний взгляд в зеркало, поправила волосы и еще раз подумала, что сделала правильно, решив обойтись без лишней косметики. В этот момент Нора почему-то вспомнила о сестре Коннора. Что-то в поведении Элизабет настораживало ее. Было такое ощущение, будто между ними возникла какая-то невидимая стена, нечто непреодолимое и непонятное.
Нора пожала плечами, словно пытаясь сбросить с себя это наваждение. Выйдя из автомобиля, она заперла дверцу, хотя в таком месте данная предосторожность была явно излишней. Одетая в слегка потертые джинсы и простую белую майку из чистого хлопка, Нора держала под мышкой небольшую сумку из книжного магазина. Направившись к центральному зданию из красного кирпича, она попутно отметила, что на стоянке в это время не было ни души.
Нора прекрасно знала внутренний распорядок психиатрической больницы и все ее рутинные обычаи, так как посещала это заведение каждый месяц в течение последних четырнадцати лет. Нужно было зарегистрироваться возле стола дежурного администратора, для чего следовало предъявить удостоверение личности и расписаться в журнале.
Получив пропуск, она прошла по коридору, свернула налево и шагнула в пустую кабинку лифта. В течение первого года Нора всегда нажимала кнопку второго этажа, однако потом ее мать перевели на самый верхний этаж. Никто из сотрудников института никогда не говорил Норе об этом, но она и сама прекрасно знала, что чем выше этаж, тем меньше шансов у пациента когда-нибудь выбраться из клиники.
Нора вошла в кабину лифта и нажала на восьмерку. Это и был самый верхний этаж.
Глава 27
У старшей медсестры Эмили Барроуз был самый обычный трудовой день, когда не происходит никаких серьезных происшествий, но при этом нет ни минуты, чтобы расслабиться и отдохнуть. Компьютерная система давала сбои, боль в спине никак не проходила, копировальная машина давно уже не работала, голова раскалывалась от мигрени, а кто-то из ночной смены пролил кофе на регистрационный журнал. А ведь еще даже обеденное время не наступило.
Плюс ко всему она, как и тысячи раз до этого, должна подготовить к работе новую медсестру. На сей раз перед ней предстала молодая женщина по имени Пэтси, которая слишком много улыбалась и слишком восторженно отзывалась о своих новых обязанностях.
Обе женщины сидели в служебном помещении на восьмом этаже, когда послышался шум открывающейся двери лифта, расположенного справа от них. Эмили оторвалась от замусоленных страниц регистрационного медицинского журнала и увидела давно знакомое лицо.
— Привет, Эмили.
— Привет, Нора, — ответила старшая медсестра. — Как дела?
— Ничего, а как она?
— Нормально.
Эмили и Нора обменивались этими фразами по меньшей мере раз в месяц, и этот разговор всегда заканчивался одним и тем же — мать Норы пребывала в нормальном состоянии, то есть без изменений.
Эмили посмотрела на Пэтси. Новая медсестра, наивно улыбаясь, пристально следила за их разговором.
— Пэтси, это Нора Синклер, — представила ее Эмили. — Ее мать Оливия лежит в восемьсот девятой палате.
— О! — воскликнула Пэтси с очевидным смущением, что было явной ошибкой с ее стороны.
Нора сдержанно кивнула.
— Рада познакомиться с тобой, Пэтси. — После этого она пожелала новой медсестре успехов в работе и быстро зашагала вдоль длинного коридора.
А Пэтси сразу же наклонилась к старшей медсестре и перешла на шепот:
— Оливия Синклер... это та самая дама, которая застрелила своего мужа?
Эмили ответила ей тоже шепотом:
— Так постановил суд присяжных. Много лет назад.
— Значит, вы не верите, что она это сделала?
— Отчего же, верю, она действительно убила своего мужа.
— Ничего не понимаю. Почему тогда она доживает свой век здесь?
Эмили посмотрела в дальний конец коридора, желая убедиться, что Нора находится вне пределов слышимости разговора.
— Я слышала много лет назад, что в первые годы своего пребывания в тюрьме, где она отсиживала пожизненный срок, Оливия вела себя нормально, и никаких проблем с ней не имелось. Короче говоря, образцовая заключенная, но потом у нее просто поехала крыша.
— Как это?
— Она утратила связь с реальностью, начала говорить на каком-то странном, непонятном языке, а потом вообще стала есть только те продукты, которые начинались на букву "б".
— На букву "б"?
— Да, но она с таким же успехом могла перейти на продукты, начинающиеся, например, на букву "х". Впрочем, на ее здоровье это не слишком отражалось. На ту же букву "б" она могла есть белый хлеб, бананы и многое другое.
Пэтси воодушевилась и быстро подсказала ей свое любимое пирожное:
— "Бундт".
Эмили растерянно заморгала ресницами, а потом кивнула:
— Ну... да, полагаю, это она тоже могла есть. Как бы там ни было, потом Оливия попыталась покончить с собой, в результате чего ее решили перевести в нашу клинику. — На мгновение она задумалась. — Впрочем, я уже точно не помню: может быть, она сперва хотела покончить с собой, а потом сошла с ума. Но это не важно. В одном я абсолютно уверена: Оливия Синклер находится в психиатрической лечебнице двадцать лет и не помнит даже своего имени.
— Какой кошмар, — соболезнующе выдохнула Пэтси, которая, как успела заметить Эмили, продолжала глупо улыбаться даже во время выражения искреннего сочувствия. — А как вы думаете, что с ней произошло?
— Понятия не имею, — отрезала Эмили. — Это что-то среднее между аутизмом и болезнью Альцгеймера. Оливия Синклер способна немного поговорить, может обслуживать себя, однако делает какие-то странные вещи, которые кажутся совершенно бессмысленными. Например, ты видела сумку, которую держала под рукой Нора? — Пэтси покачала головой. — Так вот, каждый месяц Нора приносит ей новый роман для чтения, но когда я застаю Оливию за этим занятием, то вижу, что книгу она держит вверх ногами.
— А Нора знает об этом?
— Да, к сожалению.
Пэтси грустно вздохнула.
— Ну что ж, все равно хорошо, что она регулярно навещает свою бедную мать.
— Я бы согласилась с тобой, — осторожно заметила старшая медсестра, — если бы не одна вещь. Эта несчастная женщина просто-напросто не узнает свою дочь.
Глава 28
— Здравствуй, мама, это я.
Нора вошла в небольшую комнату, подошла к матери и пожала ее руку. Но та не ответила ей таким же пожатием. Впрочем, Нора и не ждала от нее этого. Она уже давно не ждала от своих визитов к матери ничего хорошего.
Оливия Синклер лежала на больничной кровати, облокотившись на две огромные подушки, и смотрела куда-то вдаль немигающим взглядом. Сейчас ей было пятьдесят семь лет, но выглядела она на все восемьдесят.
— Надеюсь, ты хорошо себя чувствуешь? — поинтересовалась Нора, наблюдая за тем, как мать медленно повернула к ней голову. — Это я, Нора.
— Ты очень красивая.
— Спасибо, мама, я сделала новую прическу. Правда, я сделала это для похорон.
— Ты знаешь, что я люблю читать, — тихо сказала Оливия.
— Да, знаю. — Нора открыла сумку и вынула оттуда последний роман Джона Гришема. — Видишь, я принесла тебе новую книжку.
Она протянула роман матери, но та не взяла его. Нора положила книгу на столик и присела на стул рядом с кроватью.
— Тебя хорошо кормят?
— Да.
— Что ты ела на завтрак?
— Яйца и поджаренный хлеб.
Нора выдавила из себя улыбку, хотя в такие минуты была особенно удручена. Она делала вид, что поддерживает с матерью нормальный разговор, но на самом деле никакого общения между ними не происходило. Нора давно уже знала об этом, но постоянно повторяла данную процедуру, словно желая убедиться в том, что мать по-прежнему находится в невменяемом состоянии.
— Ты знаешь, кто сейчас является президентом страны?
— Да, конечно, Джимми Картер.
Нора знала, что нет никакого смысла поправлять мать и доказывать ей что-то другое. Вместо этого она рассказала ей о своей работе и о тех домах, которые она оформила в последнее время. Нора рассказала и о своих подругах, которые проживали в районе Манхэттена. Илейн много работает в своей юридической фирме, а Эллисон стала популярным стилистом и считается своеобразным барометром в мире современной моды.
— Они действительно очень хорошие подруги, мама, — закончила она свой рассказ.
Вместо ответа раздался стук в дверь, и на пороге палаты появилась Эмили с подносом в руках.
— Пора принимать лекарства, Оливия, — сказала медсестра, направившись к больничной кровати. Она налила в стакан воды из графина и протянула его Оливии. — Мать Норы послушно приняла таблетку и запила ее водой из стакана. — О, это что, последний роман? — с наигранным удивлением спросила Эмили, покосившись на лежавшую на столике книгу.
— Да, он только что вышел из печати, — ответила Нора.
Ее мать слабо улыбнулась:
— Вы же знаете, я очень люблю читать.
— Конечно, знаю, — подтвердила Эмили.
Мать Норы протянула руку, взяла со столика книгу, открыла ее на первой странице и начала читать, держа ее вверх тормашками.
Эмили повернулась к Норе, которая всегда казалась ей такой славной, смелой и красивой женщиной.
— Да, кстати, — сказала она, собираясь покинуть палату, — в нашем кафе скоро начнется концерт певцов и музыкантов из местной средней школы. Мы приглашаем тебя, Нора.
— Нет, спасибо, у меня сейчас нет времени, — вежливо отказалась она. — Я уже собиралась уходить — очень много дел. — Эмили вышла из палаты, а Нора поднялась со стула, подошла к матери и поцеловала ее в лоб. — Я люблю тебя, мама, — прошептала она, — и очень хочу, чтобы ты знала об этом.
Оливия Синклер не сказала ни слова, молча проводив глазами дочь, которая направилась к двери.
Через несколько минут, когда в палате не осталось никого из посторонних, Оливия перевернула новую книгу и начала читать ее.
Глава 29
За двадцать минут ожидания в салоне машины я уже в третий раз почистил линзы цифрового фотоаппарата, а в перерывах успел сосчитать швы на рулевом колесе (триста двенадцать), передвинул водительское сиденье, сделав его более удобным, и наконец-то запомнил оптимальное давление в шинах, которые стояли на моем «БМВ-330i» (тридцать фунтов на квадратный дюйм для передних колес и тридцать пять фунтов для задних, как говорилось в инструкции, которую я обнаружил в бардачке машины).
После этого меня стала одолевать тоска.
Сначала я подумал, что, может, мне стоило прежде позвонить ей по телефону и договориться о встрече, но потом решил, что мое знакомство с ней должно произойти с глазу на глаз, то есть лицом к лицу. И ради этого стоит пожертвовать своим временем. Уж лучше подремать в машине, чем испортить все дело необдуманным звонком. Если бы я знал, что застряну здесь надолго, то прихватил бы с собой несколько пирожков из магазинов «Данкин», «Криспи крим» или по крайней мере «Севен-илевен».
Где же она?
Минут через десять я увидел из дальнего конца Центрального проезда, как к дому Коннора Брауна подкатил ярко-красный «мерседес» с открытым верхом. Автомобиль остановился, а через минуту из него вышла стройная женщина приятной наружности.
Нора Синклер. В этом не было никаких сомнений. Так и хотелось выкрикнуть: «Bay!»
Она грациозно наклонилась над задним сиденьем и достала оттуда огромный бумажный пакет с продуктами. Пока она шла к дому, перебирая пальцами ключи от парадного выхода, я успел выскочить из машины и нагнать ее.
— Простите! — громко выкрикнул я, добродушно ухмыляясь. — Э-э-э... простите!
Она резко повернулась, подозрительно уставившись на меня сквозь солнцезащитные очки, с которыми, казалось, никогда не расставалась. Вместо траурного одеяния на ней сейчас были самые обыкновенные джинсы и свободная белоснежная хлопчатобумажная майка. Однако наиболее яркое впечатление производили ее волосы — густые, сверкающие, цвета зрелого каштана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41