А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Вероятность того, что он поедет в свой особняк на Варварке, Тюрин отверг. Охрана там, конечно, надежная, но пойдут пересуды, почему это шеф ночует не дома, а на диване в своем кабинете.
Все адреса у Тюрина были. В Кратово отправился Артист с заданием узнать у сторожа, не извещал ли Мамаев о своем приезде. В Кунцево поехал Боцман, а Муху отправили к Народному банку, где у служебного хода стоял "Мерседес" Мамаева.
Первым на связь вышел Боцман. Соседи сказали, что Людмилы нет, она еще вчера уехала куда-то на дачу. Потом позвонил Артист: в Кратово никого не ждут. Но самым неожиданным был звонок Мухи: Мамаев подъехал на такси к Народному банку и сел в свой "Мерседес".
- Как - сел?! - ахнул Тюрин.
- Спокойно сел, - ответил Муха. - И даже поехал. Еду за ним.
Тюрин выскочил из тачки и ринулся в ресторан. Через пять минут вернулся и сунул мне свой мобильник:
- Набери Боцмана!
- Ты где? - спросил он, когда Боцман ответил. - Разворачивайся, выскакивай на кольцевую и жми по Дмитровскому шоссе на Истру. Запоминай...
Тюрин продиктовал, на каком километре свернуть и где ждать.
- Мимо не проедет, другой дороги нет. Он может быть на черном шестисотом "мерсе". А может и на любой тачке.
Закончив инструктаж, объяснил мне:
- Он ушел через кухню. Ну, лис! На Истре турки построили ему дом. Там он и решил залечь. О доме не знает никто.
- Но вы знаете, - заметил я.
- Плохой бы я был начальник службы безопасности, если бы не знал.
- Калмыков может знать?
Тюрин глубоко задумался.
- В его тетрадке со схемами Истры не было. Но как раз в то время, когда Калмыков его пас, Мамаев покупал там участок. Несколько раз ездил, с менеджером, с архитектором. Может не знать. Но может и знать. У нас не из чего выбирать. Если Мамаев будет там, появится и Калмыков. Не исключаю, что он за ним сейчас следит. Так же, как мы. Командуй своим: все туда. Попробуем перехватить.
У меня были большие сомнения в том, что мы сумеем перехватить Калмыкова. У Тюрина тоже. Но выбирать действительно было не из чего.
- Не перехватим - значит, не судьба, - подвел он итог.
Боцман оказался на Истре раньше всех. Муха застрял у милицейского поста на выезде из Москвы и "мерс" Мамаева потерял. Пока я на "Террано", а Тюрин на своей "Вольво" пробивались к Дмитровке сквозь вечерние пробки, Артист был уже на полпути к поселку.
Боцман доложил:
- Вижу "мерс". Иду следом.
Через четверть часа позвонил снова:
- Он оставил "мерс" у почты, пошел пешком.
- Веди до места, - приказал я.
Через час все мы были возле особняка Мамаева и рассредоточились по периметру. Тюрин остался в "Вольво" на повороте к поселку, чтобы предупредить нас, если появится машина с Калмыковым. Во дворе не было никакого движения. Окно второго этажа было слабо освещено. Иногда на стекло падали тени: мужская и женская. Потом свет погас.
Около полуночи во дворе завелась машина. В нее села какая-то женщина, я успел увидеть ее при свете плафона в салоне. Открылись ворота, машина свернула к центру поселка.
- Белая "шестерка", - передал я Тюрину. - Двое: водитель и женщина.
Через двадцать минут пиликнул мой мобильник.
- Ничего не понимаю, - сообщил Тюрин. - В машине Люська. Сказала, что едет в Москву.
- Чего же тут непонятного?
- Она не знает, почему она едет в Москву.
- Как это не знает?
- А так. Она спала, потом вдруг проснулась. И поняла, что ей нужно ехать в Москву. Оделась, вышла и села в тачку.
- А Мамаев?
- Спит.
- Он остался один?
- Нет, там сторож.
- Какой сторож?
- Она говорит: таджик. Он работал с турками. Высокий, худой... Твою мать! - сказал Тюрин. - А ведь это и есть... Мои действия?
- Оставайтесь на месте, перезвоню.
Я набрал номер мобильника Дока.
- Ты где?
- У себя, - ответил он.
- У себя дома? Или у себя в госпитале?
- У себя в центре. Дежурство.
- Слушай внимательно. Дежурство кому-нибудь передай. Сам садись в тачку и со страшной силой жми в Москву. Адрес Галины Сомовой знаешь?
- Знаю.
- Бери ее, бери Игната и вези их на Истру. На выезде из Москвы сразу за постом на Дмитровке увидишь справа темно-вишневую "Вольво-940". В ней будет Тюрин. Дальше поедешь за ним.
- Я буду в Москве не раньше двух ночи. Они будут спать. Удобно ли? усомнился Док.
- Удобно.
- Он?
- Да, - сказал я. - Здесь. Поспеши.
- Еду.
Я перезвонил Тюрину и сказал, где он должен встретить Дока.
- Темно-синий "Мерседес" сто двадцать четвертой модели. Доктор Перегудов. С ним будет Галина Сомова и ее сын.
- Понял тебя, - ответил Тюрин. - Как только встречу, сразу позвоню.
Я посмотрел на часы. Ноль тридцать.
Мамаеву осталось жить восемь часов.
В два тридцать Док сообщил:
- Я в Сокольниках. Дома их нет. С дочкой сидит соседка. Сказала, что они в Склифе. Еду туда.
Мамаеву осталось жить шесть часов.
Потом пять.
Потом четыре.
Начало рассветать. С водохранилища натянуло тумана. Сосны стояли в нем, как в вате. Золотой свечечкой теплилась в тумане береза возле мамаевского особняка.
Проснулись и запиликали, зазвенели на разные голоса лесные пичуги. Вороны сидели, нахохлившись, на ветках сосен и каркали. Одна каркала как-то особенно пронзительно и противно.
Муха послушал и удивленно сказал:
- Вы слышите, что она кричит?
- Что? - спросил Боцман.
- Она же кричит: "Блядь! Блядь!"
- Ну тебя в жопу! - сказал Артист. - У тебя извращенный слух!
- Нет, вы послушайте, послушайте! - настаивал Муха.
Мы послушали.
- И в самом деле, - озадаченно согласился Боцман.
И как бывает всегда, когда в чернильном пятне человек увидел какой-то рисунок и после этого ничего другого больше не видит, так и мы ничего больше не слышали в пронзительных криках этой вороны.
Док не звонил. На мои звонки отвечал приятный женский голос:
- Сожалеем, но абонент временно недоступен.
Тюрин сидел возле поста на Дмитровке и звонил каждые полчаса. Я отвечал ему, как справочное аэропорта:
- Ждите.
Док прорезался только в пять пятьдесят утра.
- Выезжаем, - сказал он.
- Почему не звонил?
- Не мог.
- Почему отключил мобильник?
- Там, где я был, мобильными телефонами не пользуются.
- Где ты был?
- В коридоре реанимации.
- О Господи! - сказал я. - Сомов?
- Да. Галя и Игнат со мной.
- Двести?
- Да.
"Груз двести"!
Есть ли сейчас хоть кто-то в России, кто не знает, что это значит?
- Могу я рассказать им все? - спросил Док.
- Да.
Мамаеву осталось жить два часа.
В шесть сорок позвонил Тюрин:
- Встретил. Едем.
Час двадцать осталось Мамаеву.
Час.
Сорок минут.
Я набрал номер мобильника Тюрина.
- Вы где?
- Проскочили Шереметьевку.
Не успеют.
- Пойдемте, - сказал я Артисту, Мухе и Боцману.
Мы вошли в дом.
V
Посередине просторного зала, обшитого светлым деревом, на светлом паркете стояло красивое мягкое кресло с высокой спинкой и резными деревянными подлокотниками в виде каких-то морских чудищ. В нем сидел Мамаев. Он был ничем не привязан, но сидел прямо, откинувшись к спинке, положив руки на подлокотники, держа колени вместе и глядя перед собой. Его грубое, бледное в свете туманного утра лицо было исполнено отрешенности. Полосатая пижама делала его похожим на узника тюрьмы Синг-Синг, ожидающего казни на электрическом стуле.
И это было не так уж далеко от истины.
В глубине зала, в нише-алькове, стояла необъятных размеров кровать со смятыми простынями. Рядом с креслом, в котором восседал Мамаев, на большом круглом столе в живописном беспорядке лежала еда, фрукты, стояли бутылки.
Калмыкова я увидел не сразу. Он сидел у стены в углу зала, как бы слившись со светлым деревом панелей. Сидел так, как сидят на Востоке: в позе терпеливого ожидания, привалившись к стене, обняв руками колени. Он был в сером костюме, крахмальная рубашка без галстука, расстегнутая на груди, светилась в сумраке белизной, подчеркивая серость его сухого лица.
На наше шумное появление он никак не прореагировал. Не прореагировал и Мамаев. У меня появилось ощущение, что мы вошли в музей восковых фигур, исполненных с жутковатой натуральностью.
В доме было тепло. После многочасового дежурства в сыром тумане, пронизавшего нас до костей, оказаться в сухости и тепле было верхом блаженства. Этим и воспользовался Артист.
- Тепло-то как! Как тепло! - восхищенно проговорил он. - Я уже и забыл, что может быть так тепло!
На актерском языке, как объяснял нам Артист, это называется пристройкой. Пристроиться к партнеру, чтобы общение было естественным. Или выглядело естественным, что на сцене, да и в жизни, значит практически одно и то же.
- Здорово, Константин, - обратился он к Калмыкову так, будто видел его только вчера и в нашей сегодняшней встрече нет ничего необычного. - Доброе утро, господин Мамаев.
Мамаев не шевельнулся.
- Он не отвечает на приветствия, - бесстрастно объяснил Калмыков. - Он отвечает только на прямые вопросы.
- Это удобно, - оценил Артист. - У меня есть к нему пара вопросов. Но разговаривать на голодный желудок... Красота-то какая! - воскликнул он, окинув взглядом стол. - Господин Мамаев не будет возражать, если мы слегка обедним этот натюрморт?
- Он не будет возражать, - подтвердил Калмыков.
- Я хотел бы получить разрешение от него.
- Спроси прямо.
- Пожалуй, воздержусь. Поверю тебе. А то вдруг он не разрешит? А жрать, если сказать по правде, охота. Бананы. Это хорошо. Киви. Тоже хорошо. Ананас. Замечательно!.. А это что за фрукт? - изумился Артист и обернулся к нам. - Вы только посмотрите!
В руках у него была зеленая ребристая граната Ф-1, именуемая в народе "лимонкой".
- Что это такое, господин Мамаев?
- Граната, - последовал ровный, как бы синтезированный на компьютере, ответ.
- Вам подсунули ее вместе с киви? Что делается на наших рынках, что делается! Как здесь оказался этот симпатичный фрукт?
- "Лимонка" была у него под подушкой, - ответил Калмыков.
- Ну и нервы у человека! Спать с гранатой под подушкой! Нет, на такое я не способен. Банан я, пожалуй, съем, а этот фрукт возьму с собой. Позже его употреблю. Налетайте, джентльмены! - радушно предложил Артист и взялся за банан, как бы давая понять, что свою роль он исполнил и пора бы поработать языками и нам.
- Он отвечает на все вопросы? - спросил Боцман.
- На все, - кивнул Калмыков.
- В чем, по-вашему, смысл жизни, господин Мамаев?
- На такие вопросы он не отвечает.
- А на какие отвечает?
- На конкретные. Если ты хочешь узнать у него что-то конкретное, спрашивай.
- Как ни странно, но ничего конкретного я узнать у него не хочу, подумав, сообщил Боцман. - А ты? - спросил он у Артиста.
- Как ни странно, но я тоже.
- А у меня есть вопрос, - вмешался Муха. - Конкретный. Господин Мамаев, вы слышите, как кричат за окном птицы?
- Слышу.
- Что это за птицы?
- Вороны.
- Что, по-вашему, кричит эта? Вот эта, эта!
- Блядь, блядь.
- А вы говорите, что у меня извращенный слух! - укорил Муха. Нормальный у меня слух!
- И долго он будет в таком состоянии? - поинтересовался Артист.
- Уже недолго, - ответил Калмыков и посмотрел на часы.
Семь тридцать.
- Ты ждешь восьми? - спросил я.
- Да.
- Ждешь, не поступит ли отмена приказа?
- Да.
- Она не поступит.
Я ожидал вопроса "Почему?", но Калмыков молчал.
- Приказ не будет отменен, потому что его некому отме- нить, - объяснил я. - Сегодня утром Буров был убит в своем кабинете. Через двадцать минут после того, как сбросил на твой пейджер приказ "Приступайте".
- Приказ отдан.
- Что ты будешь делать после этого?
- Не имеет значения.
- Тебя поймают. Рано или поздно.
- Не имеет значения.
- Для кого?
- Для меня.
- А для твоей жены? Для твоего сына?
Калмыков не ответил.
- Ты считаешь, что не можешь разрушить их жизнь, - сказал я. - Ты ошибаешься. Ты ее уже разрушил.
Он посмотрел на часы и встал.
- Вам лучше уйти.
- Никуда мы не уйдем! - заявил я. Но тут же почувствовал, как какая-то сила, как течение сильной реки, оттесняет меня к выходу. И тогда я заорал, понимая, что это последняя возможность исправить огромную, чудовищную жизненную несправедливость, которая совершалась на наших глазах:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39