Ты понимаешь, о чем я говорю?
- Давай присядем, - попросил Михоэлс. - Письмо с тобой?
- Я что, сумасшедший? Я его сразу сжег. Но я очень хорошо его помню. Там было о том, как на рассвете их дома окружили. Как погрузили в теплушки. "Сорок человек, восемь лошадей". В теплушках было по сто человек. Как восемнадцать суток везли. Как выгрузили в голой степи... В общем, как они потом жили. Татарские семьи большие. В их семье было двадцать шесть человек. После первой зимы осталось двенадцать. Вот это и было в письме, которое привез мне его сын. Почте он не доверился.
- Зачем он тебе написал?
- Чтобы мы знали.
Квитко прикурил погасшую папиросу и продолжал:
- В этом году я подкопил денег и в июне поехал в Крым. Я объехал весь Крым, Соломон. Там сейчас нет ни одного татарина. Ни одного! А было около трехсот тысяч. Целый народ. В конце сорок пятого в "Правде" мелькнула информация. Указ Президиума Верховного Совета. Об образовании Крымской области в составе РСФСР. Не обратил внимания?
- Обратил. Но не понял.
- А могли уже и тогда понять. Ходили слухи. И о крымских татарах. И о чеченцах. И о калмыках... В Крыму не осталось ни одного татарского названия. Сплошные "Изобильные", "Приветные", "Виноградные" и "Лазоревые". В татарских домах живут переселенцы из Архангельской области, с Вологодщины. Даже должность такую ввели: инструктор по цветоводству. Учат архангельских мужиков и баб, как ухаживать за розами, когда выкапывать и сажать тюльпаны. Нужное дело. Архангельский житель знает, как картошку сажать. Розы для него - дело новое... И еще. Этот капитан-сапер, который ко мне приехал, - это старший сын татарина. А в сорок пятом он посылал ко мне младшего. Тоже с письмом. Меня не было в Москве. Жена сказала: приходил татарский юноша. Спросил, как найти тебя. Записал адрес ГОСЕТа. И ушел.
- Почему - меня? - не понял Михоэлс.
- Я был в Крыму в командировке от комитета. А все знают, что ты председатель ЕАК. Так вот. Как я понял, с тобой он не встретился?
- Нет.
- Он не вернулся из Москвы. Позже отец узнал, что его посадили. На три года. За нарушение паспортного режима в военное время. Письмо он, вероятно, успел выбросить. Иначе получил бы десятку по пятьдесят восьмой. За антисоветскую пропаганду. И отец получил бы не меньше... Вот, собственно, и все, что я хотел тебе рассказать.
- Зачем ты поехал в Крым? - спросил Михоэлс.
- Чтобы не гадать, а знать точно. Теперь мы все знаем точно.
Поднялись со скамейки, неторопливо двинулись по бульварам к Пушкинской площади. Михоэлс вдруг остановился, сшиб тростью оказавшийся на пути камешек. Бросил с досадой:
- Мало нам своих болячек!
- Выходит, мало, - согласился Квитко. - Ты сегодня не дал Феферу говорить о Крымской республике. Почему?
- Понятия не имею. Не дал, и все. Не знаю почему.
- Теперь знаешь.
- Теперь знаю.
Возле Никитских ворот Квитко спросил:
- Ты в театр?
Михоэлс подумал и ответил:
-- Нет. К Лозовскому.
VI
После смерти Щербакова в мае сорок пятого года Лозовского назначили начальником Совинформбюро. Новый кабинет его был раза в три больше прежнего, на приставном столике прибавилось телефонов. К кабинету примыкала просторная комната отдыха с овальным обеденным столом, с заставленным посудой и хрусталем буфетом, с черным, дерматиновой обивки, диваном. Сюда и провел Лозовский нежданного гостя. Не спрашивая, достал из буфета два фужера, коробку шоколадных конфет и бутылку грузинского коньяка, разверстал, чокнулся.
- Рад тебя видеть, Соломон Михайлович.
- Я тебя тоже.
- Будем здоровы!
- Будем!..
- Ты по делу? Или просто поговорить о международном положении? спросил Лозовский, когда в бутылке слегка поубавилось.
- С тобой и о международном положении поговорить интересно. Информированный человек. Что у нас происходит в этих сферах?
- Если коротко: борьба за мир.
Михоэлс усмехнулся:
- Это я и сам понял. В Москве говорят: а потом начнется такая борьба за мир, после которой не останется камня на камне.
- Не исключено.
- Вообще-то, Соломон Абрамович, я по делу.
- Тогда давай еще по граммульке и пойдем погуляем. А то я в этом кабинете и лета не вижу.
- Не обессудь, но я сегодня уже нагулялся. Нога побаливает, - объяснил Михоэлс. - Так что, если не возражаешь, поговорим здесь.
Лозовский внимательно на него посмотрел:
- Ты уверен, что тебе не хочется подышать свежим воздухом?
Михоэлс кивнул:
- Да.
- Тогда давай поговорим здесь.
- А коньяку больше не дадут?
Лозовский засмеялся.
- Так вот почему ты не хочешь на улицу!
- А то. Бутылку же с собой не захватишь... Дело вот какое. Сегодня на президиуме хотел выступить Фефер. С предложением, чтобы ЕАК обратился в правительство с просьбой создать в Крыму еврейскую республику.
- Хотел. Но не выступил? - уточнил Лозовский.
- Нет. Но очень хотел. Прямо рвал удила, как молодой рысак.
Лозовский кивнул:
- Понятно. Не выступил - почему?
- У нас была другая повестка дня.
Лозовский повторил:
- Понятно.
- Вопрос, как ты знаешь, не новый, - продолжал Михоэлс, старательно подбирая слова. - В феврале сорок четвертого мы уже обращались с письмом в правительство. Идея, насколько я могу судить, не получила поддержки. Я считаю, что сегодня снова поднимать вопрос и вовсе неправильно. Я сейчас объясню, почему я так думаю. Но сначала - вопрос. Что случилось с Крымско-Татарской республикой?
Лозовский насторожился.
- На территории Крыма указом Президиума Верховного Совета создана Крымская область в составе РСФСР.
- Это я знаю. Я спрашиваю о республике крымских татар. В указе о ней нет ни слова.
- Из указа вытекает, что она расформирована.
- Она расформирована потому, что татар в Крыму не осталось. Практически ни одного. А до войны их там было триста тысяч.
- Откуда у тебя эта информация?
- Случайно узнал. Ко мне на прием пришел молодой татарин. И все рассказал.
- Почему он рассказал это тебе?
- Чтобы мы знали. У них нет татарского антифашистского комитета. Указ о создании Крымской области подтверждает его слова.
- Ты записал его фамилию, адрес?
- Он мне ничего не сказал. Он откуда-то из Казахстана или Сибири. Их туда выселили. Весной и летом сорок четвертого года.
- Летом сорок четвертого по решению правительства Крым был очищен от антисоветских элементов. Многие крымские татары сотрудничали с гитлеровцами. Они подарили Гитлеру белого коня, чтобы он на нем въехал в Москву.
- Выселены семьи. Старики, женщины и дети не могли сотрудничать с гитлеровцами. И дарить Гитлеру коней. Я хочу, чтобы ты меня правильно понял. Верней, так: я хочу быть понятым совершенно правильно. Я не обсуждаю и не оцениваю никаких решений правительства. Я не знаю причин, по которым татары были выселены из Крыма. Я принимаю это как факт, как данность. И потому считаю, что мы не имеем права ходатайствовать о создании в Крыму еврейской республики. Хватит с нас обвинений в том, что мы распяли Христа. Нам не нужны обвинения в том, что мы заняли или хотели занять земли крымских татар и их жилища. Это мое мнение. Мое личное мнение. И только. Я достаточно ясно выразился?
- Вполне. И ты сообщил мне об этом...
- Чтобы ты знал, - закончил его фразу Михоэлс.
- Я понял. Кофе хочешь?
- Хочу.
- Сейчас сделаю. Мне тут подарили немецкую кофеварку... - Лозовский повозился с каким-то хитроумным никелированным устройством, насыпал кофе, залил водой и включил в сеть. - Сейчас будет... Почему ты не в партии, Соломон Михайлович?
Михоэлс пожал плечами:
- Даже не знаю. Как-то так... не случилось.
- А я в партии с 1901 года. Вступил мальчишкой, в двадцать три года. Два раза исключали, потом восстанавливали. В сущности, вся моя жизнь связана с партией. Вся, без остатка.
- А моя с театром.
- Хорошее сопоставление. Есть законы театра, которых ты не можешь нарушить. Есть законы партии, которых не могу нарушить я. К чему я это говорю? Вот к чему. Я согласен с тобой. Думаю, что ты прав. Но если партия прикажет мне изменить мое мнение, я изменю.
- Но сейчас ты считаешь, что я прав? - уточнил Михоэлс.
- Да, прав.
Михоэлс наполнил фужеры.
- Ваше здоровье, гражданин Лозовский!
- Ваше здоровье, гражданин Михоэлс!..
Михоэлс еще немного посидел и поднялся.
- Пойду, не буду тебе больше мешать. Спасибо за коньяк.
- А кофе?
- В другой раз.
Лозовский вышел проводить его к лифту. Спросил:
- Хочешь сказать что-нибудь еще?
- Как ни странно, нет. А ты?
Лозовский на миг задумался и ответил:
- Как ни странно, я тоже.
- Кроме, пожалуй, одного, - добавил Михоэлс. - Все антифашистские комитеты влились в Советский комитет защиты мира. Только одни мы торчим, как сучок на перилах.
- Я понял. Это хорошая мысль. У тебя нет ощущения, что сегодня мы переступили какую-то черту?
Михоэлс подтвердил:
- Есть. Только мы сделали это не сегодня.
Лозовский пожал ему руку и вернулся в комнату отдыха. Постоял у окна, глядя, как внизу идет через площадь, опираясь на трость, маленький человек с блестящей на солнце лысиной в обрамлении черных волос. Он подошел к остановке, дождался трамвая и скрылся в вагоне.
Лозовский отошел от окна. Зашипела, забрызгала кипятком кофеварка. Лозовский выключил ее и вылил кофе в раковину. Он не пил кофе. В марте ему исполнилось шестьдесят девять лет и уже начало давать знать о себе сердце.
Возле зеркала в простенке задержался.
"Рост - высокий. Телосложение - плотное. Волосы - густые, черные. Брови - широкие, черные. Борода и усы - с проседью..."
На трамвае Михоэлс доехал до Каланчевки. Посидел на скамейке на платформе, покурил. Сел в подплывшую электричку. Проехал остановок пять, стоя в тамбуре и рассеянно глядя на мелькающие пригороды Москвы. На какой-то станции, когда уже закрывались двери, вышел. Заметил, как из другой двери, разодрав створки, почти на ходу вывалился какой-то молодой человек в белых парусиновых туфлях, начищенных зубным порошком. Второго не было видно. Или отстал. Или теперь стал ходить один. Сел в другую электричку, к Москве. Молодой человек в парусинках вошел следом. Михоэлс на него не смотрел. И не думал о нем. Он вообще ни о чем не думал. Просто сидел и ехал.
По вагонам ходили цыгане, тащились на низких подшипниковых тележках калеки-нищие, в военных гимнастерках, с медалями "За отвагу", выставляли напоказ культи. Побирались дети. Один пел. Михоэлс и раньше слышал эту песню. Песня была жалостливая. Про то, как боец написал с фронта жене, что ему оторвало ногу, и как она ушла к другому, потому что ей не нужен был инвалид. А потом он вернулся домой.
Он вернулся живой, неизранетый,
Руки-ноги все целы они.
Боевой орден Красного Знамени
Расположен на левой груди.
- Тетеньки и дяденьки, оплатите детский труд!..
Через месяц Михоэлса вызвал к себе Молотов.
8. ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ
I
"Совершенно секретно
Экземпляр единственный
2.09.47 г.
Оперативной техникой зафиксирован следующий разговор тов. Молотова и тов. Михоэлса. Запись и расшифровка сделаны по распоряжению тов. Молотова.
М о л о т о в. Добрый день, Соломон Михайлович. Проходите, садитесь. Как вы себя чувствуете?
М и х о э л с. Спасибо, хорошо.
М о л о т о в. Как ваша нога?
М и х о э л с. Я уже привык. Человек ко всему привыкает. Даже к тому, к чему невозможно привыкнуть. Я думаю, поэтому люди и не вымерли в процессе эволюции. Как мамонты.
М о л о т о в. Вернемся в нашу историческую эпоху. Вы читаете газеты?
М и х о э л с. И очень внимательно. Особенно "Правду".
М о л о т о в. А иностранные?
М и х о э л с. Помилуйте, Вячеслав Михайлович, "Нью-Йорк таймс" не продают в наших киосках. К тому же я знаю только немецкий язык. Не считая, конечно, русского и идиша. И немного французского.
М о л о т о в. "Правда" отражает в основном все мировые события. Но это отражение несколько обобщенное. Без деталей и лишних нюансов. Вникать в детали и нюансы - дело политиков. Без деталей невозможно глубинное понимание текущего момента и главных тенденций.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
- Давай присядем, - попросил Михоэлс. - Письмо с тобой?
- Я что, сумасшедший? Я его сразу сжег. Но я очень хорошо его помню. Там было о том, как на рассвете их дома окружили. Как погрузили в теплушки. "Сорок человек, восемь лошадей". В теплушках было по сто человек. Как восемнадцать суток везли. Как выгрузили в голой степи... В общем, как они потом жили. Татарские семьи большие. В их семье было двадцать шесть человек. После первой зимы осталось двенадцать. Вот это и было в письме, которое привез мне его сын. Почте он не доверился.
- Зачем он тебе написал?
- Чтобы мы знали.
Квитко прикурил погасшую папиросу и продолжал:
- В этом году я подкопил денег и в июне поехал в Крым. Я объехал весь Крым, Соломон. Там сейчас нет ни одного татарина. Ни одного! А было около трехсот тысяч. Целый народ. В конце сорок пятого в "Правде" мелькнула информация. Указ Президиума Верховного Совета. Об образовании Крымской области в составе РСФСР. Не обратил внимания?
- Обратил. Но не понял.
- А могли уже и тогда понять. Ходили слухи. И о крымских татарах. И о чеченцах. И о калмыках... В Крыму не осталось ни одного татарского названия. Сплошные "Изобильные", "Приветные", "Виноградные" и "Лазоревые". В татарских домах живут переселенцы из Архангельской области, с Вологодщины. Даже должность такую ввели: инструктор по цветоводству. Учат архангельских мужиков и баб, как ухаживать за розами, когда выкапывать и сажать тюльпаны. Нужное дело. Архангельский житель знает, как картошку сажать. Розы для него - дело новое... И еще. Этот капитан-сапер, который ко мне приехал, - это старший сын татарина. А в сорок пятом он посылал ко мне младшего. Тоже с письмом. Меня не было в Москве. Жена сказала: приходил татарский юноша. Спросил, как найти тебя. Записал адрес ГОСЕТа. И ушел.
- Почему - меня? - не понял Михоэлс.
- Я был в Крыму в командировке от комитета. А все знают, что ты председатель ЕАК. Так вот. Как я понял, с тобой он не встретился?
- Нет.
- Он не вернулся из Москвы. Позже отец узнал, что его посадили. На три года. За нарушение паспортного режима в военное время. Письмо он, вероятно, успел выбросить. Иначе получил бы десятку по пятьдесят восьмой. За антисоветскую пропаганду. И отец получил бы не меньше... Вот, собственно, и все, что я хотел тебе рассказать.
- Зачем ты поехал в Крым? - спросил Михоэлс.
- Чтобы не гадать, а знать точно. Теперь мы все знаем точно.
Поднялись со скамейки, неторопливо двинулись по бульварам к Пушкинской площади. Михоэлс вдруг остановился, сшиб тростью оказавшийся на пути камешек. Бросил с досадой:
- Мало нам своих болячек!
- Выходит, мало, - согласился Квитко. - Ты сегодня не дал Феферу говорить о Крымской республике. Почему?
- Понятия не имею. Не дал, и все. Не знаю почему.
- Теперь знаешь.
- Теперь знаю.
Возле Никитских ворот Квитко спросил:
- Ты в театр?
Михоэлс подумал и ответил:
-- Нет. К Лозовскому.
VI
После смерти Щербакова в мае сорок пятого года Лозовского назначили начальником Совинформбюро. Новый кабинет его был раза в три больше прежнего, на приставном столике прибавилось телефонов. К кабинету примыкала просторная комната отдыха с овальным обеденным столом, с заставленным посудой и хрусталем буфетом, с черным, дерматиновой обивки, диваном. Сюда и провел Лозовский нежданного гостя. Не спрашивая, достал из буфета два фужера, коробку шоколадных конфет и бутылку грузинского коньяка, разверстал, чокнулся.
- Рад тебя видеть, Соломон Михайлович.
- Я тебя тоже.
- Будем здоровы!
- Будем!..
- Ты по делу? Или просто поговорить о международном положении? спросил Лозовский, когда в бутылке слегка поубавилось.
- С тобой и о международном положении поговорить интересно. Информированный человек. Что у нас происходит в этих сферах?
- Если коротко: борьба за мир.
Михоэлс усмехнулся:
- Это я и сам понял. В Москве говорят: а потом начнется такая борьба за мир, после которой не останется камня на камне.
- Не исключено.
- Вообще-то, Соломон Абрамович, я по делу.
- Тогда давай еще по граммульке и пойдем погуляем. А то я в этом кабинете и лета не вижу.
- Не обессудь, но я сегодня уже нагулялся. Нога побаливает, - объяснил Михоэлс. - Так что, если не возражаешь, поговорим здесь.
Лозовский внимательно на него посмотрел:
- Ты уверен, что тебе не хочется подышать свежим воздухом?
Михоэлс кивнул:
- Да.
- Тогда давай поговорим здесь.
- А коньяку больше не дадут?
Лозовский засмеялся.
- Так вот почему ты не хочешь на улицу!
- А то. Бутылку же с собой не захватишь... Дело вот какое. Сегодня на президиуме хотел выступить Фефер. С предложением, чтобы ЕАК обратился в правительство с просьбой создать в Крыму еврейскую республику.
- Хотел. Но не выступил? - уточнил Лозовский.
- Нет. Но очень хотел. Прямо рвал удила, как молодой рысак.
Лозовский кивнул:
- Понятно. Не выступил - почему?
- У нас была другая повестка дня.
Лозовский повторил:
- Понятно.
- Вопрос, как ты знаешь, не новый, - продолжал Михоэлс, старательно подбирая слова. - В феврале сорок четвертого мы уже обращались с письмом в правительство. Идея, насколько я могу судить, не получила поддержки. Я считаю, что сегодня снова поднимать вопрос и вовсе неправильно. Я сейчас объясню, почему я так думаю. Но сначала - вопрос. Что случилось с Крымско-Татарской республикой?
Лозовский насторожился.
- На территории Крыма указом Президиума Верховного Совета создана Крымская область в составе РСФСР.
- Это я знаю. Я спрашиваю о республике крымских татар. В указе о ней нет ни слова.
- Из указа вытекает, что она расформирована.
- Она расформирована потому, что татар в Крыму не осталось. Практически ни одного. А до войны их там было триста тысяч.
- Откуда у тебя эта информация?
- Случайно узнал. Ко мне на прием пришел молодой татарин. И все рассказал.
- Почему он рассказал это тебе?
- Чтобы мы знали. У них нет татарского антифашистского комитета. Указ о создании Крымской области подтверждает его слова.
- Ты записал его фамилию, адрес?
- Он мне ничего не сказал. Он откуда-то из Казахстана или Сибири. Их туда выселили. Весной и летом сорок четвертого года.
- Летом сорок четвертого по решению правительства Крым был очищен от антисоветских элементов. Многие крымские татары сотрудничали с гитлеровцами. Они подарили Гитлеру белого коня, чтобы он на нем въехал в Москву.
- Выселены семьи. Старики, женщины и дети не могли сотрудничать с гитлеровцами. И дарить Гитлеру коней. Я хочу, чтобы ты меня правильно понял. Верней, так: я хочу быть понятым совершенно правильно. Я не обсуждаю и не оцениваю никаких решений правительства. Я не знаю причин, по которым татары были выселены из Крыма. Я принимаю это как факт, как данность. И потому считаю, что мы не имеем права ходатайствовать о создании в Крыму еврейской республики. Хватит с нас обвинений в том, что мы распяли Христа. Нам не нужны обвинения в том, что мы заняли или хотели занять земли крымских татар и их жилища. Это мое мнение. Мое личное мнение. И только. Я достаточно ясно выразился?
- Вполне. И ты сообщил мне об этом...
- Чтобы ты знал, - закончил его фразу Михоэлс.
- Я понял. Кофе хочешь?
- Хочу.
- Сейчас сделаю. Мне тут подарили немецкую кофеварку... - Лозовский повозился с каким-то хитроумным никелированным устройством, насыпал кофе, залил водой и включил в сеть. - Сейчас будет... Почему ты не в партии, Соломон Михайлович?
Михоэлс пожал плечами:
- Даже не знаю. Как-то так... не случилось.
- А я в партии с 1901 года. Вступил мальчишкой, в двадцать три года. Два раза исключали, потом восстанавливали. В сущности, вся моя жизнь связана с партией. Вся, без остатка.
- А моя с театром.
- Хорошее сопоставление. Есть законы театра, которых ты не можешь нарушить. Есть законы партии, которых не могу нарушить я. К чему я это говорю? Вот к чему. Я согласен с тобой. Думаю, что ты прав. Но если партия прикажет мне изменить мое мнение, я изменю.
- Но сейчас ты считаешь, что я прав? - уточнил Михоэлс.
- Да, прав.
Михоэлс наполнил фужеры.
- Ваше здоровье, гражданин Лозовский!
- Ваше здоровье, гражданин Михоэлс!..
Михоэлс еще немного посидел и поднялся.
- Пойду, не буду тебе больше мешать. Спасибо за коньяк.
- А кофе?
- В другой раз.
Лозовский вышел проводить его к лифту. Спросил:
- Хочешь сказать что-нибудь еще?
- Как ни странно, нет. А ты?
Лозовский на миг задумался и ответил:
- Как ни странно, я тоже.
- Кроме, пожалуй, одного, - добавил Михоэлс. - Все антифашистские комитеты влились в Советский комитет защиты мира. Только одни мы торчим, как сучок на перилах.
- Я понял. Это хорошая мысль. У тебя нет ощущения, что сегодня мы переступили какую-то черту?
Михоэлс подтвердил:
- Есть. Только мы сделали это не сегодня.
Лозовский пожал ему руку и вернулся в комнату отдыха. Постоял у окна, глядя, как внизу идет через площадь, опираясь на трость, маленький человек с блестящей на солнце лысиной в обрамлении черных волос. Он подошел к остановке, дождался трамвая и скрылся в вагоне.
Лозовский отошел от окна. Зашипела, забрызгала кипятком кофеварка. Лозовский выключил ее и вылил кофе в раковину. Он не пил кофе. В марте ему исполнилось шестьдесят девять лет и уже начало давать знать о себе сердце.
Возле зеркала в простенке задержался.
"Рост - высокий. Телосложение - плотное. Волосы - густые, черные. Брови - широкие, черные. Борода и усы - с проседью..."
На трамвае Михоэлс доехал до Каланчевки. Посидел на скамейке на платформе, покурил. Сел в подплывшую электричку. Проехал остановок пять, стоя в тамбуре и рассеянно глядя на мелькающие пригороды Москвы. На какой-то станции, когда уже закрывались двери, вышел. Заметил, как из другой двери, разодрав створки, почти на ходу вывалился какой-то молодой человек в белых парусиновых туфлях, начищенных зубным порошком. Второго не было видно. Или отстал. Или теперь стал ходить один. Сел в другую электричку, к Москве. Молодой человек в парусинках вошел следом. Михоэлс на него не смотрел. И не думал о нем. Он вообще ни о чем не думал. Просто сидел и ехал.
По вагонам ходили цыгане, тащились на низких подшипниковых тележках калеки-нищие, в военных гимнастерках, с медалями "За отвагу", выставляли напоказ культи. Побирались дети. Один пел. Михоэлс и раньше слышал эту песню. Песня была жалостливая. Про то, как боец написал с фронта жене, что ему оторвало ногу, и как она ушла к другому, потому что ей не нужен был инвалид. А потом он вернулся домой.
Он вернулся живой, неизранетый,
Руки-ноги все целы они.
Боевой орден Красного Знамени
Расположен на левой груди.
- Тетеньки и дяденьки, оплатите детский труд!..
Через месяц Михоэлса вызвал к себе Молотов.
8. ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ
I
"Совершенно секретно
Экземпляр единственный
2.09.47 г.
Оперативной техникой зафиксирован следующий разговор тов. Молотова и тов. Михоэлса. Запись и расшифровка сделаны по распоряжению тов. Молотова.
М о л о т о в. Добрый день, Соломон Михайлович. Проходите, садитесь. Как вы себя чувствуете?
М и х о э л с. Спасибо, хорошо.
М о л о т о в. Как ваша нога?
М и х о э л с. Я уже привык. Человек ко всему привыкает. Даже к тому, к чему невозможно привыкнуть. Я думаю, поэтому люди и не вымерли в процессе эволюции. Как мамонты.
М о л о т о в. Вернемся в нашу историческую эпоху. Вы читаете газеты?
М и х о э л с. И очень внимательно. Особенно "Правду".
М о л о т о в. А иностранные?
М и х о э л с. Помилуйте, Вячеслав Михайлович, "Нью-Йорк таймс" не продают в наших киосках. К тому же я знаю только немецкий язык. Не считая, конечно, русского и идиша. И немного французского.
М о л о т о в. "Правда" отражает в основном все мировые события. Но это отражение несколько обобщенное. Без деталей и лишних нюансов. Вникать в детали и нюансы - дело политиков. Без деталей невозможно глубинное понимание текущего момента и главных тенденций.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62