Точно так же «Дама, читающая ноты» напоминает вермеровскую «Даму в голубом», хранящуюся в Королевском музее. Лицо молодой женщины очень похоже на лицо той, которая, как предполагают, была женой Вермера и позировала ему.
Эта вторая картина обладает и по характеру мазка, и по самому своему духу всеми достоинствами, присущими Вермеру, и, несомненно, нашла бы покупателя. Естественно, она могла быть продана за очень значительную сумму.
Однако Ван Меегерен не стремится продать свое произведение.
Тем, что он не продал «Даму, читающую ноты», Ван Меегерен превзошел предшествовавших фальсификаторов. Эта выдержка уже несет в себе зародыш того, что станет подлинным проявлением его гения.
Скопировать Вермера в его самой известной манере письма мог бы и всякий другой. Ван Меегерен сделал лишь первую пробу. Его замыслы куда более честолюбивы: он нанесет свой удар гораздо тоньше и гораздо сильнее. Он не столько хочет написать картину великого мастера XVII века; он хочет, чтобы за этой картиной было признано решающее место в творчестве мастера настолько, чтобы она полностью изменила направление истолкований его творчества, всех поисков, исследований, посвященных ему. Выбор именно Вермера из всех голландских художников связан с ограниченным числом сохранившихся достоверных картин великого художника, в силу чего его творчество дает основание для гипотез. В то время лишь 28 картин признавались подлинными творениями Вермера. Кроме того, открытие его творчества как художественной ценности произошло лишь в XIX веке, и искусствоведы предполагают, что должно существовать еще немало необнаруженных картин.
К тому же все известные произведения Вермера носят светский характер (интерьеры, портреты, хранящиеся в Национальной галерее в Эдинбурге картина «Христос у Марфы и Марии»). Подлинность этого полотна была установлена тем самым Бредиусом, который, как мы уже знаем, слыл высшим авторитетом в данной области. Бредиус считал открытие картины самым большим делом своей жизни. Вслед за ним все специалисты по истории искусства стали считать вполне вероятным существование еще целого ряда картин той же тематики. Вот здесь и выступает на сцену Ван Меегерен.
Отказавшись от идеи создания какой-то картины, которая наподобие его двух первых Вермеров непосредственно напоминала бы имитируемую модель, фальсификатор нарушает традиционные правила игры; его мистификация не будет иметь себе равных по размаху. Ван Меегерен будет писать «недостающие» картины Вермера: картины религиозного содержания. Его уверенность в себе зиждется не только на способности технически создать полную иллюзию подлинника, но и на знании рефлексов, управляющих психологией искусствоведов, историков искусства и экспертов. Разве подлинный смысл деятельности искусствоведов не заключается в открытии неожиданного и таком его истолковании, которое подтверждало бы его, хотя именно это является наиболее раздражающим фактором для них самих? Ван Меегерен предоставит им возможность такого открытия и одновременно вскроет субъективную несостоятельность их суждений.
Хорошо помня о театральной сцене, разыгранной его другом Ван Вайнгаарденом, который искромсал на глазах у Бредиуса своего фальшивого Рембрандта, он решает пойти в своей игре гораздо дальше: он подождет, пока картина будет признана подлинной, а затем продаст ее, и очень дорого. Пусть она будет выставлена, пусть вызовет восторженные отклики и комментарии, пусть с нее напечатают репродукции. А после этого он раскроет свою мистификацию. Таким образом, всему миру будет публично и с максимальным блеском дано, так думает он, доказательство его таланта живописца. Он решает также вернуть затем ту баснословную сумму, которую он получит за картину, во всяком случае, он верит в это. Он станет своего рода героем… Как когда-то, в своих детских мечтах, он будет королем, укротившим тигров.
И, наконец, написание шедевра, выходящего за рамки главного русла творчества великого мэтра, сохраняет за Ван Меегереном его долю творчества. Он ставит себя на место Вермера, но и в нем отводит себе свое собственное. Как только мистификация будет раскрыта, Вермер должен исчезнуть, и появится Ван Меегерен. Конечно, в таких замыслах присутствует значительная доля фантасмагории, но без нее ничто не было бы возможно.
Караваджо написал три картины «Христос в Эммаусе». Ван Меегерен видел в Италии одну из них. Он знает, что эта тема мало использовалась живописцами, и приходит к мнению, что появление картины Вермера на этот сюжет произведет сенсацию. Комментарии, пересмотр своих теорий специалистами, пытающимися установить возможные связи, различия и влияния, восхищенное удивление перед великой удачей такого открытия – все это даст обильную пищу искусствоведам. Итак, выбор сделан, и будет небезынтересно уделить здесь некоторое внимание той скрытой иронии, которая определила такой выбор.
В самом деле, никто не отметил очевидного сходства между тем, что произошло с Иисусом Христом в Эммаусе, и тем, что предстояло пережить самому Ван Меегерену.
Напомним библейскую историю: через некоторое время после своего воскресения Христос появляется в Эммаусе, где он предстает перед двумя своими учениками. Вначале апостолы не узнают его. И лишь в тот момент, когда он, разламывая хлеб, благословляет его, именно этот жест выдает Христа – апостолы узнают его. Таким образом, Иисусу пришлось как бы дать доказательство того, что это действительно он.
Ван Меегерен не может не сравнить иронически эту ситуацию с той инсценировкой, которую он намерен разыграть. В случае с ним он будет вначале принят за другого, и только потом в нем признают его самого. Становится ясно, что роль апостолов в данном случае отводится слепцам-специалистам. Им еще нужно будет все показывать и доказывать. А пока Ван Меегерен показывает им «Христа в Эммаусе» кисти Вермера…
Приобретя подлинную картину XVII века «Воскресение Лазаря», Ван Меегерен проделывает с ней ряд предварительных операций. Прежде чем очистить прежнюю живопись, он снимает холст с подрамника и укорачивает его, отрезав с левой стороны полосу в 50 сантиметров. Соответственно он уменьшает и подрамник.
Эти две операции предназначены для того, чтобы сохранить доказательство, что Вермер, которого он собирается написать, – подделка.
Впервые в мире автор подделки заботится о том, чтобы обеспечить вещественные доказательства своей мистификации. Он идет тем самым на огромный риск, но не будем забывать, что в то время Ван Меегерен еще не отказался от надежды стать Ван Меегереном, пусть даже с помощью Вермера и Христа.
Во время очистки полотна (наклеенного на фанеру) возникают две трудности. В одном месте не удается полностью удалить свинцовые белила, а продолжать очистку – значит, пойти на риск попортить сетку кракелюр. Художник обходит эту трудность, так распределив цвета на своей картине, чтобы включить это белое пятно в собственную цветовую композицию. С другой стороны, ему не удается (по тем же причинам) заставить полностью исчезнуть голову одного из персонажей. Но поскольку некоторым художникам XVII века, и в том числе самому Вермеру, случалось использовать старые холсты с набросками какой-то ранее задуманной, но невыполненной картины, это не могло послужить веским доказательством даже в случае рентгенографии.
Ван Меегерен делает новый подмалевок коричневатого тона (на основе охры и свинцовых белил) поверх сохранившегося первоначального. Этот темно-коричневый подмалевочный слой, сглаживающий поверхность полотна и придающий ему единство тона, позволяет художнику, после того как он высушивает полотно в печи, убедиться, что кракелюры с абсолютной точностью проступили на поверхности и он может приступать к созданию своей композиции.
Следует подчеркнуть, что в силу честолюбия и нервного напряжения, владеющих Ван Меегереном, когда он принимается за своего «Христа в Эммаусе», ему буквально удается превзойти самого себя. Эта картина потребует от него полгода вдохновенной работы. Достоинства призведения, в том числе с художественной точки зрения, бесспорны и вполне оправдывают ту колоссальную ошибку, объектом которой станет картина.
Поскольку работа над картиной требует полнейшей тайны, Ван Меегерену приходится обходиться без натурщиков. Но он сумеет превратить эту трудность в дополнительное преимущество и построить на этом тонкую гамму ассоциаций с творчеством Вермера. У него нет натурщиков? Что ж, он использует в качестве моделей персонажей самого Вермера. Иначе говоря, он воспроизведет персонажи с известных картин Вермера на сей раз в религиозной обстановке. Так, лицо апостола Клеофаса в картине «Христос в Эммаусе» представляет собой синтез черт лица одного из «Астрономов» и Христа в картине «Христос у Марфы и Марии». Кроме того, положение кисти и предплечья руки этого апостола также заимствовано у одного из персонажей картины «Астрономы».
Что касается образа самого Христа, его созданию помог случай. Позднее Ван Меегерен расскажет такую историю:
«Однажды кто-то постучал в дверь моей виллы. Поскольку я был дома один, я сам пошел открывать и неожиданно оказался лицом к лицу с неизвестным человеком с глазами Христа. Оправившись от удивления, я спросил посетителя, что ему надо. Это был итальянец-железнодорожник, который, проработав несколько месяцев во Франции, возвращался на родину. В пути он жил подаяниями. Тогда мне и пришла в голову мысль попросить его позировать мне.
Он согласился, и все время, пока он жил у меня, держался с удивительным достоинством. Он охотно довольствовался ржаным хлебом, луком и вином. Когда же он понял, что позирует мне для изображения Христа, он побледнел и перекрестился».
Введение в картину этого неожиданного образа с натуры, как кажется, развлекло Ван Меегерена, который использовал в изображении лица Христа одну деталь, присущую его собственному творчеству: очень широкие и приспущенные веки на лице Христа характерны именно для манеры самого Ван Меегерена, а не для Вермера. Посетитель Ван Меегерена произвел настолько сильное впечатление на этого общеизвестного агностика, что он согласился выполнить его довольно любопытную просьбу.
«Глубоко потрясенный бродяга начал в конце концов кричать во сне, что он недостоин изображать Христа, и стал умолять меня помолиться за него, поскольку он боялся навлечь на себя гнев Иисуса Христа».
Вот та странная молитва, которую, как утвержает сам Ван Меегерен, он произнес тогда:
«Боже, если ты существуешь, не осуди, прошу тебя, этого человека за то, что он участвовал в моем творении: я беру на себя за это всю ответственность. Боже, если ты существуешь, не сочти за злой умысел то, что я осмелился избрать для своего творения библейскую тему. Я не хотел оскорбить тебя, и этот выбор – случайное совпадение».
Вермер (или Ван-дер-Меер)… Ван Меегерен. Или лучше, В. Меер – В. Меегерен. Сразу бросается в глаза сходство имен Хана Ван Меегерена с Яном Вермером Делфтским вплоть до почти полного совпадения набора букв, из которых состоят их имена. Эта объективная случайность сильно облегчила фальсификатору одну очень деликатную операцию – подписание картины. Это происходит весной 1937 года. Ван Меегерен закончил своего «Христа в Эммаусе». Перед тем, как в последний раз поместить картину в печь, он колеблется: подписать ли свое произведение именем Вермера? Подпись сама по себе, конечно, еще не служит доказательством подлинности произведения. А неудачно подделанная подпись, наоборот, послужит доказательством фальсификации. И наконец, юридически судебное преследование предусматривается лишь в случае подделки подписи. И все же Ван Меегерен решает подписать картину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
Эта вторая картина обладает и по характеру мазка, и по самому своему духу всеми достоинствами, присущими Вермеру, и, несомненно, нашла бы покупателя. Естественно, она могла быть продана за очень значительную сумму.
Однако Ван Меегерен не стремится продать свое произведение.
Тем, что он не продал «Даму, читающую ноты», Ван Меегерен превзошел предшествовавших фальсификаторов. Эта выдержка уже несет в себе зародыш того, что станет подлинным проявлением его гения.
Скопировать Вермера в его самой известной манере письма мог бы и всякий другой. Ван Меегерен сделал лишь первую пробу. Его замыслы куда более честолюбивы: он нанесет свой удар гораздо тоньше и гораздо сильнее. Он не столько хочет написать картину великого мастера XVII века; он хочет, чтобы за этой картиной было признано решающее место в творчестве мастера настолько, чтобы она полностью изменила направление истолкований его творчества, всех поисков, исследований, посвященных ему. Выбор именно Вермера из всех голландских художников связан с ограниченным числом сохранившихся достоверных картин великого художника, в силу чего его творчество дает основание для гипотез. В то время лишь 28 картин признавались подлинными творениями Вермера. Кроме того, открытие его творчества как художественной ценности произошло лишь в XIX веке, и искусствоведы предполагают, что должно существовать еще немало необнаруженных картин.
К тому же все известные произведения Вермера носят светский характер (интерьеры, портреты, хранящиеся в Национальной галерее в Эдинбурге картина «Христос у Марфы и Марии»). Подлинность этого полотна была установлена тем самым Бредиусом, который, как мы уже знаем, слыл высшим авторитетом в данной области. Бредиус считал открытие картины самым большим делом своей жизни. Вслед за ним все специалисты по истории искусства стали считать вполне вероятным существование еще целого ряда картин той же тематики. Вот здесь и выступает на сцену Ван Меегерен.
Отказавшись от идеи создания какой-то картины, которая наподобие его двух первых Вермеров непосредственно напоминала бы имитируемую модель, фальсификатор нарушает традиционные правила игры; его мистификация не будет иметь себе равных по размаху. Ван Меегерен будет писать «недостающие» картины Вермера: картины религиозного содержания. Его уверенность в себе зиждется не только на способности технически создать полную иллюзию подлинника, но и на знании рефлексов, управляющих психологией искусствоведов, историков искусства и экспертов. Разве подлинный смысл деятельности искусствоведов не заключается в открытии неожиданного и таком его истолковании, которое подтверждало бы его, хотя именно это является наиболее раздражающим фактором для них самих? Ван Меегерен предоставит им возможность такого открытия и одновременно вскроет субъективную несостоятельность их суждений.
Хорошо помня о театральной сцене, разыгранной его другом Ван Вайнгаарденом, который искромсал на глазах у Бредиуса своего фальшивого Рембрандта, он решает пойти в своей игре гораздо дальше: он подождет, пока картина будет признана подлинной, а затем продаст ее, и очень дорого. Пусть она будет выставлена, пусть вызовет восторженные отклики и комментарии, пусть с нее напечатают репродукции. А после этого он раскроет свою мистификацию. Таким образом, всему миру будет публично и с максимальным блеском дано, так думает он, доказательство его таланта живописца. Он решает также вернуть затем ту баснословную сумму, которую он получит за картину, во всяком случае, он верит в это. Он станет своего рода героем… Как когда-то, в своих детских мечтах, он будет королем, укротившим тигров.
И, наконец, написание шедевра, выходящего за рамки главного русла творчества великого мэтра, сохраняет за Ван Меегереном его долю творчества. Он ставит себя на место Вермера, но и в нем отводит себе свое собственное. Как только мистификация будет раскрыта, Вермер должен исчезнуть, и появится Ван Меегерен. Конечно, в таких замыслах присутствует значительная доля фантасмагории, но без нее ничто не было бы возможно.
Караваджо написал три картины «Христос в Эммаусе». Ван Меегерен видел в Италии одну из них. Он знает, что эта тема мало использовалась живописцами, и приходит к мнению, что появление картины Вермера на этот сюжет произведет сенсацию. Комментарии, пересмотр своих теорий специалистами, пытающимися установить возможные связи, различия и влияния, восхищенное удивление перед великой удачей такого открытия – все это даст обильную пищу искусствоведам. Итак, выбор сделан, и будет небезынтересно уделить здесь некоторое внимание той скрытой иронии, которая определила такой выбор.
В самом деле, никто не отметил очевидного сходства между тем, что произошло с Иисусом Христом в Эммаусе, и тем, что предстояло пережить самому Ван Меегерену.
Напомним библейскую историю: через некоторое время после своего воскресения Христос появляется в Эммаусе, где он предстает перед двумя своими учениками. Вначале апостолы не узнают его. И лишь в тот момент, когда он, разламывая хлеб, благословляет его, именно этот жест выдает Христа – апостолы узнают его. Таким образом, Иисусу пришлось как бы дать доказательство того, что это действительно он.
Ван Меегерен не может не сравнить иронически эту ситуацию с той инсценировкой, которую он намерен разыграть. В случае с ним он будет вначале принят за другого, и только потом в нем признают его самого. Становится ясно, что роль апостолов в данном случае отводится слепцам-специалистам. Им еще нужно будет все показывать и доказывать. А пока Ван Меегерен показывает им «Христа в Эммаусе» кисти Вермера…
Приобретя подлинную картину XVII века «Воскресение Лазаря», Ван Меегерен проделывает с ней ряд предварительных операций. Прежде чем очистить прежнюю живопись, он снимает холст с подрамника и укорачивает его, отрезав с левой стороны полосу в 50 сантиметров. Соответственно он уменьшает и подрамник.
Эти две операции предназначены для того, чтобы сохранить доказательство, что Вермер, которого он собирается написать, – подделка.
Впервые в мире автор подделки заботится о том, чтобы обеспечить вещественные доказательства своей мистификации. Он идет тем самым на огромный риск, но не будем забывать, что в то время Ван Меегерен еще не отказался от надежды стать Ван Меегереном, пусть даже с помощью Вермера и Христа.
Во время очистки полотна (наклеенного на фанеру) возникают две трудности. В одном месте не удается полностью удалить свинцовые белила, а продолжать очистку – значит, пойти на риск попортить сетку кракелюр. Художник обходит эту трудность, так распределив цвета на своей картине, чтобы включить это белое пятно в собственную цветовую композицию. С другой стороны, ему не удается (по тем же причинам) заставить полностью исчезнуть голову одного из персонажей. Но поскольку некоторым художникам XVII века, и в том числе самому Вермеру, случалось использовать старые холсты с набросками какой-то ранее задуманной, но невыполненной картины, это не могло послужить веским доказательством даже в случае рентгенографии.
Ван Меегерен делает новый подмалевок коричневатого тона (на основе охры и свинцовых белил) поверх сохранившегося первоначального. Этот темно-коричневый подмалевочный слой, сглаживающий поверхность полотна и придающий ему единство тона, позволяет художнику, после того как он высушивает полотно в печи, убедиться, что кракелюры с абсолютной точностью проступили на поверхности и он может приступать к созданию своей композиции.
Следует подчеркнуть, что в силу честолюбия и нервного напряжения, владеющих Ван Меегереном, когда он принимается за своего «Христа в Эммаусе», ему буквально удается превзойти самого себя. Эта картина потребует от него полгода вдохновенной работы. Достоинства призведения, в том числе с художественной точки зрения, бесспорны и вполне оправдывают ту колоссальную ошибку, объектом которой станет картина.
Поскольку работа над картиной требует полнейшей тайны, Ван Меегерену приходится обходиться без натурщиков. Но он сумеет превратить эту трудность в дополнительное преимущество и построить на этом тонкую гамму ассоциаций с творчеством Вермера. У него нет натурщиков? Что ж, он использует в качестве моделей персонажей самого Вермера. Иначе говоря, он воспроизведет персонажи с известных картин Вермера на сей раз в религиозной обстановке. Так, лицо апостола Клеофаса в картине «Христос в Эммаусе» представляет собой синтез черт лица одного из «Астрономов» и Христа в картине «Христос у Марфы и Марии». Кроме того, положение кисти и предплечья руки этого апостола также заимствовано у одного из персонажей картины «Астрономы».
Что касается образа самого Христа, его созданию помог случай. Позднее Ван Меегерен расскажет такую историю:
«Однажды кто-то постучал в дверь моей виллы. Поскольку я был дома один, я сам пошел открывать и неожиданно оказался лицом к лицу с неизвестным человеком с глазами Христа. Оправившись от удивления, я спросил посетителя, что ему надо. Это был итальянец-железнодорожник, который, проработав несколько месяцев во Франции, возвращался на родину. В пути он жил подаяниями. Тогда мне и пришла в голову мысль попросить его позировать мне.
Он согласился, и все время, пока он жил у меня, держался с удивительным достоинством. Он охотно довольствовался ржаным хлебом, луком и вином. Когда же он понял, что позирует мне для изображения Христа, он побледнел и перекрестился».
Введение в картину этого неожиданного образа с натуры, как кажется, развлекло Ван Меегерена, который использовал в изображении лица Христа одну деталь, присущую его собственному творчеству: очень широкие и приспущенные веки на лице Христа характерны именно для манеры самого Ван Меегерена, а не для Вермера. Посетитель Ван Меегерена произвел настолько сильное впечатление на этого общеизвестного агностика, что он согласился выполнить его довольно любопытную просьбу.
«Глубоко потрясенный бродяга начал в конце концов кричать во сне, что он недостоин изображать Христа, и стал умолять меня помолиться за него, поскольку он боялся навлечь на себя гнев Иисуса Христа».
Вот та странная молитва, которую, как утвержает сам Ван Меегерен, он произнес тогда:
«Боже, если ты существуешь, не осуди, прошу тебя, этого человека за то, что он участвовал в моем творении: я беру на себя за это всю ответственность. Боже, если ты существуешь, не сочти за злой умысел то, что я осмелился избрать для своего творения библейскую тему. Я не хотел оскорбить тебя, и этот выбор – случайное совпадение».
Вермер (или Ван-дер-Меер)… Ван Меегерен. Или лучше, В. Меер – В. Меегерен. Сразу бросается в глаза сходство имен Хана Ван Меегерена с Яном Вермером Делфтским вплоть до почти полного совпадения набора букв, из которых состоят их имена. Эта объективная случайность сильно облегчила фальсификатору одну очень деликатную операцию – подписание картины. Это происходит весной 1937 года. Ван Меегерен закончил своего «Христа в Эммаусе». Перед тем, как в последний раз поместить картину в печь, он колеблется: подписать ли свое произведение именем Вермера? Подпись сама по себе, конечно, еще не служит доказательством подлинности произведения. А неудачно подделанная подпись, наоборот, послужит доказательством фальсификации. И наконец, юридически судебное преследование предусматривается лишь в случае подделки подписи. И все же Ван Меегерен решает подписать картину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10