Ужас сковал мои конечности, и я никак не могла выбраться из-под завала художественных принадлежностей.
На вопль вбежала Глаша и присоединила свой высокий голос к моим крикам.
Эмма Францевна стремительно вошла в комнату и всплеснула руками. Ей удалось не потерять самообладания.
- Прекрати орать, - скомандовала она Глаше.
Вдвоем они освободили меня от человеческих останков, штатива и подрамников и усадили в кресло, где я и сомлела.
На меня напал какой-то столбняк, запоздалая реакция организма на шок. Я все видела, слышала и ощущала, но не могла двинуть ни единым мускулом. Разговор Глаши и Эммы Францевны доносился до меня, как сквозь вату.
- Господи! Кто ж это такой? Откуда? - вопрошала моя бабушка.
- Истлел совсем, бедняга! - сокрушалась Глаша, мелко крестясь. Кто-то его нафталином щедро присыпал, чтобы не пах. От одежды одни лохмотья остались. Так бы легче было определить, с каких времен он здесь обитает... Уж не конюх ли это, которого Ваш первый супруг изволил собственноручно задушить в девятьсот десятом году, когда узрел его в одном исподнем в Вашем будуаре? А может быть это учитель латыни, который из любви к Вам на пари выпил бокал яда? Или Вы кого-нибудь от охранки прятали в девятьсот шестнадцатом, да позабыли вызволить революционера из тайника? Вот он и задохся...
- Не говори ерунды, Глаша. Это, скорее всего, "советские товарищи" кого-нибудь из своих припрятали. После семнадцатого года я здесь не появлялась.
- Да откуда ж они могли знать про тайник?
- Ладно, что теперь голову ломать? Что же делать с ним?
- Как - что? Отпеть, да похоронить по-человечески. Душа его, наконец, успокоится - и прямиком в рай, как невинно убиенный.
- Нельзя по-человечески. Слухи пойдут, милиция приедет, документы проверять будут... Надо Левушку вызывать!
Тут зазвучала электронная мелодия. Эмма Францевна вынула из кармана длинной юбки изящный сотовый телефон и поднесла его к уху.
- Здравствуй, Левушка. Легок на помине. Приезжай, милый. Соскучилась по тебе...
Она закончила разговор и повернулась в мою сторону.
- Глаша, принеси флакон с нюхательной солью из моей спальни.
В носу засвербело от резкого запаха, и я распахнула глаза. Все плыло, как в тумане, а в голове крутилась дурацкая фраза: "Вольному воля, спасенному - рай".
Говорят, после смерти все собаки попадают прямо в рай. Что есть рай? Это нора, где сидит хитрый лис; это кость, от вкуса которой блаженство разливается по всему телу; это простор и свобода выбора без ограничения движения ошейниками и поводками.
А-а-а! Ерунда! Жизнь после жизни невозможна. В двадцать первом веке стыдно верить в эту собачью чушь. Возможно, ее выдумали мои далекие предки, которые занимались браконьерством в Шервудском лесу.
Рай возможен и на земле. Достаточно выбежать на луг и потянуть носом, как проявится лисий след - легкий и быстрорастворимый в аромате утренних трав. Тут уж дело техники: идешь по следу, обнаруживаешь нору, углубляешься в лаз и проходишь все коридоры и повороты согласно нормативам для мастера - золотого медалиста. В конце пути внезапно выясняется, что это была заячья нора. Тоже неплохо...
А кость? Ну, что - кость?! Всего лишь твердое белковое соединение. Тот большой человек, от которого пахло едой и печалью, никогда не откажет в косточке существу с таким неиссякаемым аппетитом, как у меня.
Что там еще осталось? Ах, да... Свобода выбора... Возможен ли свободный выбор в принципе? Многие ученые головы трудились над этим схоластическим умозаключением. На собственном опыте убедился: невозможен. Всегда что-то или кто-то влияет на поступок - погодные условия, настроение, чувство долга или коты.
Глава 4
Гоша очень обрадовался моему возвращению в светелку. Целый день он просидел в одиночестве, голодный, не выгулянный. Мне было стыдно перед ним.
Я взяла поводок и поплелась на улицу. Закат окрасил яблоневый сад в красные, оранжевые и бордовые тона.
Гоша веселился среди деревьев, а я вспоминала этот сумасшедший день...
Не успела я прийти в себя от запаха нашатыря и вспомнить, где я нахожусь, и что со мной произошло, как события стали развиваться дальше в стремительном темпе.
Эмма Францевна похлопала меня по руке.
- Ну-ну, милая, не надо так все близко к сердцу принимать... Ну, подумаешь, скелет в шкафу! С кем не бывает?! Возьми, Лизонька, себя в руки...
Глаша тем временем прикрыла останки скатертью. Я кое-как взяла себя в руки и смогла прохрипеть:
- Воды...
Но напоить страждущего так никто и не удосужился, так как со стороны подъездной аллеи донеслись переливы автомобильного клаксона импортного производства.
- Ах! Ариадна! - воскликнула Глаша. - Вот ведь нелегкая принесла... Что делать будем?
Эмма Францевна выпрямилась и поднесла к глазам лорнет. Она походила на полководца перед решительным сражением.
- Лиза, ступай к себе. Оденься поприличнее и спускайся в главную гостиную. Глаша, готовь чай в зимнем саду!
Отдав приказания, моя двоюродная бабушка удалилась встречать гостью.
Я вбежала в свою светелку и надела бежевые вельветовые брюки и белую кофточку. Ничего приличнее у меня не было. Гоша радостно прыгал вокруг меня, думая, что мы опять собираемся на прогулку.
- Гоша, оставляю тебя за хозяина. Веди себя хорошо. Не тявкай без дела и на моей кровати не валяйся.
Поспешно причесавшись перед зеркалом, я опрометью бросилась искать главную гостиную.
Сначала я попала в музыкальный салон, затем - в парадную столовую, и лишь третья попытка увенчалась успехом. В громадной комнате с неисчислимым количеством козеток, кресел, диванов, столов, картин, зеркал и хрустальных люстр беседовали моя родственница и "Царица египетская" (так я окрестила про себя эту Ариадну). Гостья была хороша собой: классические черты лица, огромные черные глаза, волнистые волосы цвета воронова крыла зачесаны наверх и уложены в затейливую башню с помощью костяных палочек, как на японских гравюрах. Высокая и статная, она была одета в пестрый балахон из легкой ткани. Все движения ее были плавными и удивительно красивыми. На счет возраста могу лишь сказать: где-то между тридцатью и сорока.
- ...ах, мушка! - говорила Ариадна грудным голосом, подняв глаза к портрету кокетливой прелестницы в парчовом платье екатерининских времен.- Прелестное изобретение. Надобно ее опять ввести в моду. Как многозначительно выглядит она на женском лице или теле. А каков тайный смысл, сколько экспрессии!.. Вот, например, большая мушка у правого глаза называется "тиран", крошечная на подбородке - "люблю, да не вижу", на щеке - означает согласие, под носом - разлука... Здравствуй, Лиза, - шагнула она ко мне. - Без разлуки не было бы встреч, - Ариадна коснулась моей щеки музыкальными пальцами. - Замечательно выглядишь!
Я улыбалась и кивала головой, не зная, как и что отвечать. На "ты" мы с Ариадной или на "вы"? Положение спасла Глаша. Она влетела в гостиную, как хромой ураган.
- Стол в зимнем саду накрыт, - прочирикала она. - И батюшка, отец Митрофаний, прибыли.
- Проводи его в зимний сад. Мы уже идем туда.
Вслед за хозяйкой дома мы прошли в залитую солнцем оранжерею. Боже! Какая красота! Столик, накрытый к чаю, был установлен среди апельсиновых деревьев, карликовых пальм и розовых кустов. Где-то журчал искусственный водопад. Аромат цветущих роз, казалось, уплотнял воздух. Солнечные зайчики притаились на зеленых листьях и прозрачном фарфоре чайных чашек.
Батюшка был просто загляденье. Лет тридцати, не больше. Высокий, плечистый, в модных очках, с окладистой бородкой для солидности, а в глазах - вместо божьей благодати - веселые искры. Черный цвет рясы был ему к лицу. Вот уж не ожидала в таком захолустье встретить красавца богослужителя. Интересно, а попадья у него - есть?
- Здравствуйте, дщери мои, - окатил он нас звучным баритоном. Благослови вас Господь!
Эмма Францевна поклонилась батюшке, Ариадна фыркнула, а я от растерянности сделала книксен.
- Я по делу заехал, - продолжал он, обращаясь к Эмме Францевне. Не одолжите ли на денек граммофон, что стоит у Вас в малой гостиной. У Матрены на чердаке обнаружились старые пластинки с голосом Шаляпина. Вот, хочу паству просветить... Вы не беспокойтесь, я сам его заберу...
Бабушка лишь слегка побледнела, а я вся покрылась испариной. Труп в гостиной! Мне показалось, что меня застигли на месте преступления.
- Конечно, конечно, о чем речь, батюшка?! - пришла в себя Эмма Францевна. - С удовольствием одолжу Вам граммофон... Да, это не к спеху. Присаживайтесь, разделите с нами скромную трапезу.
Батюшку долго уговаривать не пришлось. Мы расселись за столом, ломившимся от "скромной" трапезы. Отец Митрофаний и Ариадна оказались друг напротив друга.
Хозяйка взяла инициативу разговора в свои руки и глубокомысленно рассуждала о погоде. Я вставляла безличные реплики, Ариадна хмурилась, отец Митрофаний уплетал варенье и хитро поглядывал на свою визави.
- ... и такое небо бездонное, что душа рвется ввысь, и забываешь о своих годах! - с придыханием сообщила Эмма Францевна. - Кстати, о годах... Давно хотела спросить Вас, святой отец. Мы говорим о "возрасте Христа", подразумевая тридцать три года. Это фигура речи или исторически достоверный факт?
- Интересный вопрос... - отец Митрофаний аккуратно поставил фарфоровую чашку на блюдечко и погладил ладонью серебряный крест тонкой работы, который висел на цепи с палец толщиной. - Скорее всего, число "тридцать три" должно означать расцвет человеческой жизни. На самом деле Господь наш Иисус погиб в возрасте тридцати семи, тридцати восьми лет. Дело в том, что в древнем мире не было общего календаря. В VI веке монах Дионисий Малый сделал расчеты, согласно которым Рождество приходилось на 754 г. от основания Рима. Эта дата и принята для установления "новой эры". Однако дальнейшие исследования показали, что Дионисий ошибся на несколько лет. Согласно Матфею Иисус родился незадолго до смерти Ирода Великого. Астрономические исследования показали, что затмение луны, которое случилось перед смертью этого царя, произошло в марте 4 г. до нашей эры. А сближение "царских" планет Юпитера и Сатурна, в котором волхвы увидели вещий знак, имело место за 7 лет до нашей эры. Сопоставляя даты правления императора Тиберия и тетрарха Лисания, учитывая время строительства Храма в Иерусалиме, а, также принимая во внимание некоторые другие косвенные данные, историки пришли к выводу, что Иисус родился около 7-6 г. до нашей эры.
- Вы хотите сказать, что летоисчисление ведется от неправильной даты? - изумилась Эмма Францевна.
- Вот! - воскликнула Ариадна. - Вся Ваша религия, отец Митрофаний, также хромает, как и летоисчисление. Слишком много неточностей, комментариев и откровенного обмана. Взять хотя бы известный догмат о непорочном зачатии. Вряд ли в те времена практиковалось искусственное осеменение. Сдается мне, что это был единственный способ завуалировать супружескую неверность!..
Святой отец отбросил ложечку и скрестил руки на груди. Прищуренные глаза и выпяченная бородка показали, что он сейчас ринется в бой.
Тут я перехватила взгляд Эммы Францевны. Она чуть прикрыла веки и едва заметно кивнула мне головой.
- Простите, я на минуточку... - пробормотала я, не заботясь о том, чтобы меня услышали, и выскользнула из зимнего сада.
В коридоре меня уже поджидала Глаша. Глаза ее весело блестели, а сморщенное личико лучилось лукавством.
- Ай, да барыня, ай, да Эмма Францевна! Теперь у них спор пойдет не меньше, чем на час. Успеем прибраться...
Мы поспешили с ней в малую гостиную, где все еще лежал на полу неизвестный мученик, прикрытый скатертью.
Я с большим трудом заставила себя притронуться к останкам. Все время казалось, что меня сейчас вывернет наизнанку. Глаша, заметив мое состояние, логично заметила:
- Что ж его бояться, он уже давно среди ангелов проживает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
На вопль вбежала Глаша и присоединила свой высокий голос к моим крикам.
Эмма Францевна стремительно вошла в комнату и всплеснула руками. Ей удалось не потерять самообладания.
- Прекрати орать, - скомандовала она Глаше.
Вдвоем они освободили меня от человеческих останков, штатива и подрамников и усадили в кресло, где я и сомлела.
На меня напал какой-то столбняк, запоздалая реакция организма на шок. Я все видела, слышала и ощущала, но не могла двинуть ни единым мускулом. Разговор Глаши и Эммы Францевны доносился до меня, как сквозь вату.
- Господи! Кто ж это такой? Откуда? - вопрошала моя бабушка.
- Истлел совсем, бедняга! - сокрушалась Глаша, мелко крестясь. Кто-то его нафталином щедро присыпал, чтобы не пах. От одежды одни лохмотья остались. Так бы легче было определить, с каких времен он здесь обитает... Уж не конюх ли это, которого Ваш первый супруг изволил собственноручно задушить в девятьсот десятом году, когда узрел его в одном исподнем в Вашем будуаре? А может быть это учитель латыни, который из любви к Вам на пари выпил бокал яда? Или Вы кого-нибудь от охранки прятали в девятьсот шестнадцатом, да позабыли вызволить революционера из тайника? Вот он и задохся...
- Не говори ерунды, Глаша. Это, скорее всего, "советские товарищи" кого-нибудь из своих припрятали. После семнадцатого года я здесь не появлялась.
- Да откуда ж они могли знать про тайник?
- Ладно, что теперь голову ломать? Что же делать с ним?
- Как - что? Отпеть, да похоронить по-человечески. Душа его, наконец, успокоится - и прямиком в рай, как невинно убиенный.
- Нельзя по-человечески. Слухи пойдут, милиция приедет, документы проверять будут... Надо Левушку вызывать!
Тут зазвучала электронная мелодия. Эмма Францевна вынула из кармана длинной юбки изящный сотовый телефон и поднесла его к уху.
- Здравствуй, Левушка. Легок на помине. Приезжай, милый. Соскучилась по тебе...
Она закончила разговор и повернулась в мою сторону.
- Глаша, принеси флакон с нюхательной солью из моей спальни.
В носу засвербело от резкого запаха, и я распахнула глаза. Все плыло, как в тумане, а в голове крутилась дурацкая фраза: "Вольному воля, спасенному - рай".
Говорят, после смерти все собаки попадают прямо в рай. Что есть рай? Это нора, где сидит хитрый лис; это кость, от вкуса которой блаженство разливается по всему телу; это простор и свобода выбора без ограничения движения ошейниками и поводками.
А-а-а! Ерунда! Жизнь после жизни невозможна. В двадцать первом веке стыдно верить в эту собачью чушь. Возможно, ее выдумали мои далекие предки, которые занимались браконьерством в Шервудском лесу.
Рай возможен и на земле. Достаточно выбежать на луг и потянуть носом, как проявится лисий след - легкий и быстрорастворимый в аромате утренних трав. Тут уж дело техники: идешь по следу, обнаруживаешь нору, углубляешься в лаз и проходишь все коридоры и повороты согласно нормативам для мастера - золотого медалиста. В конце пути внезапно выясняется, что это была заячья нора. Тоже неплохо...
А кость? Ну, что - кость?! Всего лишь твердое белковое соединение. Тот большой человек, от которого пахло едой и печалью, никогда не откажет в косточке существу с таким неиссякаемым аппетитом, как у меня.
Что там еще осталось? Ах, да... Свобода выбора... Возможен ли свободный выбор в принципе? Многие ученые головы трудились над этим схоластическим умозаключением. На собственном опыте убедился: невозможен. Всегда что-то или кто-то влияет на поступок - погодные условия, настроение, чувство долга или коты.
Глава 4
Гоша очень обрадовался моему возвращению в светелку. Целый день он просидел в одиночестве, голодный, не выгулянный. Мне было стыдно перед ним.
Я взяла поводок и поплелась на улицу. Закат окрасил яблоневый сад в красные, оранжевые и бордовые тона.
Гоша веселился среди деревьев, а я вспоминала этот сумасшедший день...
Не успела я прийти в себя от запаха нашатыря и вспомнить, где я нахожусь, и что со мной произошло, как события стали развиваться дальше в стремительном темпе.
Эмма Францевна похлопала меня по руке.
- Ну-ну, милая, не надо так все близко к сердцу принимать... Ну, подумаешь, скелет в шкафу! С кем не бывает?! Возьми, Лизонька, себя в руки...
Глаша тем временем прикрыла останки скатертью. Я кое-как взяла себя в руки и смогла прохрипеть:
- Воды...
Но напоить страждущего так никто и не удосужился, так как со стороны подъездной аллеи донеслись переливы автомобильного клаксона импортного производства.
- Ах! Ариадна! - воскликнула Глаша. - Вот ведь нелегкая принесла... Что делать будем?
Эмма Францевна выпрямилась и поднесла к глазам лорнет. Она походила на полководца перед решительным сражением.
- Лиза, ступай к себе. Оденься поприличнее и спускайся в главную гостиную. Глаша, готовь чай в зимнем саду!
Отдав приказания, моя двоюродная бабушка удалилась встречать гостью.
Я вбежала в свою светелку и надела бежевые вельветовые брюки и белую кофточку. Ничего приличнее у меня не было. Гоша радостно прыгал вокруг меня, думая, что мы опять собираемся на прогулку.
- Гоша, оставляю тебя за хозяина. Веди себя хорошо. Не тявкай без дела и на моей кровати не валяйся.
Поспешно причесавшись перед зеркалом, я опрометью бросилась искать главную гостиную.
Сначала я попала в музыкальный салон, затем - в парадную столовую, и лишь третья попытка увенчалась успехом. В громадной комнате с неисчислимым количеством козеток, кресел, диванов, столов, картин, зеркал и хрустальных люстр беседовали моя родственница и "Царица египетская" (так я окрестила про себя эту Ариадну). Гостья была хороша собой: классические черты лица, огромные черные глаза, волнистые волосы цвета воронова крыла зачесаны наверх и уложены в затейливую башню с помощью костяных палочек, как на японских гравюрах. Высокая и статная, она была одета в пестрый балахон из легкой ткани. Все движения ее были плавными и удивительно красивыми. На счет возраста могу лишь сказать: где-то между тридцатью и сорока.
- ...ах, мушка! - говорила Ариадна грудным голосом, подняв глаза к портрету кокетливой прелестницы в парчовом платье екатерининских времен.- Прелестное изобретение. Надобно ее опять ввести в моду. Как многозначительно выглядит она на женском лице или теле. А каков тайный смысл, сколько экспрессии!.. Вот, например, большая мушка у правого глаза называется "тиран", крошечная на подбородке - "люблю, да не вижу", на щеке - означает согласие, под носом - разлука... Здравствуй, Лиза, - шагнула она ко мне. - Без разлуки не было бы встреч, - Ариадна коснулась моей щеки музыкальными пальцами. - Замечательно выглядишь!
Я улыбалась и кивала головой, не зная, как и что отвечать. На "ты" мы с Ариадной или на "вы"? Положение спасла Глаша. Она влетела в гостиную, как хромой ураган.
- Стол в зимнем саду накрыт, - прочирикала она. - И батюшка, отец Митрофаний, прибыли.
- Проводи его в зимний сад. Мы уже идем туда.
Вслед за хозяйкой дома мы прошли в залитую солнцем оранжерею. Боже! Какая красота! Столик, накрытый к чаю, был установлен среди апельсиновых деревьев, карликовых пальм и розовых кустов. Где-то журчал искусственный водопад. Аромат цветущих роз, казалось, уплотнял воздух. Солнечные зайчики притаились на зеленых листьях и прозрачном фарфоре чайных чашек.
Батюшка был просто загляденье. Лет тридцати, не больше. Высокий, плечистый, в модных очках, с окладистой бородкой для солидности, а в глазах - вместо божьей благодати - веселые искры. Черный цвет рясы был ему к лицу. Вот уж не ожидала в таком захолустье встретить красавца богослужителя. Интересно, а попадья у него - есть?
- Здравствуйте, дщери мои, - окатил он нас звучным баритоном. Благослови вас Господь!
Эмма Францевна поклонилась батюшке, Ариадна фыркнула, а я от растерянности сделала книксен.
- Я по делу заехал, - продолжал он, обращаясь к Эмме Францевне. Не одолжите ли на денек граммофон, что стоит у Вас в малой гостиной. У Матрены на чердаке обнаружились старые пластинки с голосом Шаляпина. Вот, хочу паству просветить... Вы не беспокойтесь, я сам его заберу...
Бабушка лишь слегка побледнела, а я вся покрылась испариной. Труп в гостиной! Мне показалось, что меня застигли на месте преступления.
- Конечно, конечно, о чем речь, батюшка?! - пришла в себя Эмма Францевна. - С удовольствием одолжу Вам граммофон... Да, это не к спеху. Присаживайтесь, разделите с нами скромную трапезу.
Батюшку долго уговаривать не пришлось. Мы расселись за столом, ломившимся от "скромной" трапезы. Отец Митрофаний и Ариадна оказались друг напротив друга.
Хозяйка взяла инициативу разговора в свои руки и глубокомысленно рассуждала о погоде. Я вставляла безличные реплики, Ариадна хмурилась, отец Митрофаний уплетал варенье и хитро поглядывал на свою визави.
- ... и такое небо бездонное, что душа рвется ввысь, и забываешь о своих годах! - с придыханием сообщила Эмма Францевна. - Кстати, о годах... Давно хотела спросить Вас, святой отец. Мы говорим о "возрасте Христа", подразумевая тридцать три года. Это фигура речи или исторически достоверный факт?
- Интересный вопрос... - отец Митрофаний аккуратно поставил фарфоровую чашку на блюдечко и погладил ладонью серебряный крест тонкой работы, который висел на цепи с палец толщиной. - Скорее всего, число "тридцать три" должно означать расцвет человеческой жизни. На самом деле Господь наш Иисус погиб в возрасте тридцати семи, тридцати восьми лет. Дело в том, что в древнем мире не было общего календаря. В VI веке монах Дионисий Малый сделал расчеты, согласно которым Рождество приходилось на 754 г. от основания Рима. Эта дата и принята для установления "новой эры". Однако дальнейшие исследования показали, что Дионисий ошибся на несколько лет. Согласно Матфею Иисус родился незадолго до смерти Ирода Великого. Астрономические исследования показали, что затмение луны, которое случилось перед смертью этого царя, произошло в марте 4 г. до нашей эры. А сближение "царских" планет Юпитера и Сатурна, в котором волхвы увидели вещий знак, имело место за 7 лет до нашей эры. Сопоставляя даты правления императора Тиберия и тетрарха Лисания, учитывая время строительства Храма в Иерусалиме, а, также принимая во внимание некоторые другие косвенные данные, историки пришли к выводу, что Иисус родился около 7-6 г. до нашей эры.
- Вы хотите сказать, что летоисчисление ведется от неправильной даты? - изумилась Эмма Францевна.
- Вот! - воскликнула Ариадна. - Вся Ваша религия, отец Митрофаний, также хромает, как и летоисчисление. Слишком много неточностей, комментариев и откровенного обмана. Взять хотя бы известный догмат о непорочном зачатии. Вряд ли в те времена практиковалось искусственное осеменение. Сдается мне, что это был единственный способ завуалировать супружескую неверность!..
Святой отец отбросил ложечку и скрестил руки на груди. Прищуренные глаза и выпяченная бородка показали, что он сейчас ринется в бой.
Тут я перехватила взгляд Эммы Францевны. Она чуть прикрыла веки и едва заметно кивнула мне головой.
- Простите, я на минуточку... - пробормотала я, не заботясь о том, чтобы меня услышали, и выскользнула из зимнего сада.
В коридоре меня уже поджидала Глаша. Глаза ее весело блестели, а сморщенное личико лучилось лукавством.
- Ай, да барыня, ай, да Эмма Францевна! Теперь у них спор пойдет не меньше, чем на час. Успеем прибраться...
Мы поспешили с ней в малую гостиную, где все еще лежал на полу неизвестный мученик, прикрытый скатертью.
Я с большим трудом заставила себя притронуться к останкам. Все время казалось, что меня сейчас вывернет наизнанку. Глаша, заметив мое состояние, логично заметила:
- Что ж его бояться, он уже давно среди ангелов проживает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26