Он действовал хладнокровно и методично, по крупицам накапливая свои аргументы. В Калифорнии, как и во многих других штатах, в качестве основания для развода принимаются лишь непримиримые различия между супругами или неизлечимое психическое расстройство одного из них и не рассматриваются сфабрикованные обвинения в супружеской неверности, что когда-то составляло основную заботу адвокатов и объект неизменного интереса со стороны зевак. Помимо этого, еще остаются вопросы раздела имущества и попечительства – то есть деньги и дети, – а в этой области Лоренсу Файфу удавалось немало сделать для своих клиентов, большинство которых составляли женщины. Вне зала суда за ним закрепилась репутация "убийцы" совсем другого рода – ходили слухи, что он утешил немало разбитых сердец в самый тяжелый для них период: между слушанием дела и окончательным решением.
Я воспринимала его как расчетливого, почти лишенного юмора, но обязательного человека. На такого легко работать, потому что все его указания были точны, а платил он авансом. Судя по всему, многие его ненавидели: мужчины – потому что он отсуживал у них деньги, а женщины – за свое поруганное доверие. Когда он умер, ему было тридцать девять лет. То, что в этом убийстве обвинили, а затем судили и приговорили к тюрьме именно Никки, была некая предопределенность. За исключением тех случаев, когда ясно, что в убийстве заведомо замешан маньяк, полиция предпочитает искать виновного среди тех, кто знал и любил жертву, и большей частью они правы. Тут есть о чем подумать, когда мирно сидишь в кругу семьи, скажем, за обедом, а потенциальные убийцы с улыбками передают друг другу тарелки.
Насколько я могла припомнить, в ночь накануне убийства Лоренс Файф выпивал со своим компаньоном Чарли Скорсони. А Никки была в то время на собрании Молодежной лиги. Она вернулась домой раньше Лоренса, который приехал около полуночи. Он принимал разнообразные препараты от многочисленных аллергий и в ту ночь, перед тем как лечь спать, проглотил свои обычные капсулы-пилюли. Через пару часов он проснулся – его тошнило, рвало, а желудок сводило от страшной боли. К утру он скончался. Вскрытие показало, что умер он от пыльцы олеандра, которую подсыпали в капсулы вместо лекарства: не слишком мудрено, зато очень эффективно. Кусты олеандра встречаются в Калифорнии на каждом шагу. Кстати, один такой куст рос и на заднем дворе дома Файфов. На пузырьке с лекарством обнаружили вместе с отпечатками Лоренса и следы пальцев Никки. Среди ее вещей нашли также дневник, куда были занесены кое-какие подробности, ясно указывающие на то, что она была в курсе всех его измен, которые ее глубоко задевали и ранили, и подумывала о разводе.
Ранее в окружной прокуратуре ей вполне ясно дали понять, что развод с Лоренсом Файфом – дело для нее весьма рискованное. Он уже был однажды женат, разведясь незадолго до их брака, и хотя его бракоразводное дело вел другой адвокат, явно чувствовалась железная рука самого Лоренса. В результате он добился опеки над детьми и выиграл в финансовом отношении.
Штат Калифорния отличается весьма скрупулезным толкованием законов, но Лоренсу Файфу за счет хитроумного оперирования своими финансами даже при варианте пятьдесят на пятьдесят удалось ухватить львиную долю семейной собственности. Дело выглядело таким образом, что Никки Файф прекрасно понимала: чтобы расстаться с ним, ей лучше поискать другие пути вместо лобового столкновения.
У нее были и мотив, и возможность осуществить свой план. Суд присяжных выслушал доказательства и вынес обвинительное заключение. Коль уж она попала на скамью подсудимых, то вопрос состоял лишь в том, чтобы убедить дюжину присяжных. И окружной прокурор выполнил домашнюю работу на отлично. А Никки Файф достался в качестве защитника некий Уилфред Брентнелл из Лос-Анджелеса, известный адвокатский "жучок", освящающий своим присутствием все проигранные процессы. В каком-то смысле ее вина оказалась как бы заранее предопределена. Вокруг процесса создалась уж очень ажиотажная атмосфера. Никки была молода, хороша собой, родилась и выросла в обеспеченной семье. Общественность проявила чрезвычайное любопытство к этому процессу, а городок у нас небольшой. Так что всем было бы жаль упустить такой шанс.
Глава 2
Санта-Тереза – небольшой город в южной Калифорнии с восьмьюдесятью тысячами жителей, причудливо раскинувшийся между Сьерра-Мадрес и Тихоокеанским побережьем, – настоящее прибежище для богатеньких.
Все общественные здания в городе построены в испанском колониальном стиле, а частные дома как будто сошли с журнальных иллюстраций. Пальмы со странными коричневыми листьями, серо-голубые холмы на заднем плане и морские пейзажи с белоснежными яхтами, покачивающимися в солнечных лучах, словно копируют сюжеты с почтовых открыток. Центр городка в основном состоит из двух – и трехэтажных строений, отделанных белой штукатуркой и крытых красной черепицей, с широкими арочными проемами и декоративными решетками, увитыми пышными, с бордовыми цветами бугенвиллеями.
Даже попадающиеся порой скромные одноэтажные дома выглядят здесь весьма достойно.
Полицейское управление размещается почти в центре города, в переулке, застроенном коттеджами салатного цвета, с невысокими каменными оградами и деревцами джакаранды, усыпанными весной бледно-лиловыми цветочками. Зима в Калифорнии сводится к увеличению облачности и предваряется не осенью, а сезоном пожаров.
После пожаров наступает пора грязевых оползней. Но вскоре статус-кво восстанавливается, и все возвращается в привычное русло. Сейчас на дворе стоял май.
Закинув отснятую катушку с пленкой на проявку, я поспешила в отдел убийств, чтобы увидеться с лейтенантом Доланом. Кону уже под шестьдесят, и он не очень-то следит за собой: под глазами мешки, на щеках серая щетина или просто так кажется, лицо обрюзгшее, а волосы смазаны какой-то гадостью из мужской косметики и зачесаны так, чтобы прикрыть сверкающую плешь на макушке. Видок у него вечно настороженный, как у почуявшей след ищейки, а ботинки такие грязные, будто он постоянно шляется по каким-то помойкам. Но это вовсе не значит, что он не специалист в своем деле. И выглядит Кон Долан все-таки намного приятнее, чем среднестатистический грабитель. Он чуть не каждый день сталкивается с убийцами лоб в лоб. Уйти им чаще всего не удается, и ошибается он лишь изредка. Мало кто обладает более развитым, чем у него, аналитическим мышлением – я до сих пор не уверена, что такое вообще возможно, – а кроме того, поразительной целеустремленностью и просто фантастической памятью, от которой ничто не ускользает. Он понял, зачем я к нему явилась, и, не говоря ни слова, сразу провел меня в свой кабинет.
То, что сам Кон Долан называет кабинетом, скорее напоминает рабочее место какой-нибудь секретарши. Он не любит сидеть за закрытой дверью и не обращает особого внимания на конфиденциальность. Ему нравится вести дела, устроившись на стуле и вполглаза следя за всем, что происходит в конторе вокруг него. Таким образом он умудряется собрать, не сходя с места, кучу сведений, что избавляет его от необходимости выяснять эту информацию у своих ребят. Он всегда в курсе, когда сотрудники приходят и уходят, кого пригласили на допрос, а также когда и почему вовремя не подготовлены те или иные рапорты.
– Чем могу быть полезен? – спросил он, хотя в его голосе не чувствовалось особого желания помочь.
– Мне хотелось бы взглянуть на бумаги по делу Лоренса Файфа.
Он как-то очень медленно приподнял брови:
– Это запрещено инструкциями. У нас здесь не публичная библиотека.
– Я и не прошу вынести их отсюда, а просто хочу взглянуть. Когда-то ты мне это разрешал.
– Когда-то, – буркнул он.
– Ты чаще пользовался моей информацией и прекрасно знаешь об этом, – сказала я. – Так в чем же теперь закавыка?
– То дело уже закрыто.
– Тогда тем более не вижу причин. Это уже вряд ли затронет какие-то личные секреты.
При этих словах на лице у него появилась невеселая, натянутая улыбка. Лениво постукивая по столу карандашом, он явно раздумывал над тем, как бы охладить мой пыл.
– Она и вправду убила его, Кинси. Вот и все, что ты сможешь там найти, – наконец произнес он.
– Но ведь ты сам посоветовал ей выйти на меня. Зачем было беспокоиться, если у тебя нет никаких сомнений?
– Мои сомнения касаются вовсе не убийства Лоренса Файфа, – ответил он.
– Тогда чего же?
– В этом деле скрыто значительно больше, чем может показаться на первый взгляд.
– Выходит, остались кое-какие секреты?
– О, у меня столько секретов, что тебе и не снилось.
– У меня тоже, – заметила я. – Так чего мы темним друг с другом?
Он окинул меня взглядом, который выражал не только раздражение, но и что-то еще. Читать мысли этого человека было совсем непросто.
– Ты ведь знаешь, как я отношусь к людям твоей профессии, – сказал он.
– Послушай, по-моему, мы занимаемся одним делом, – заметила я. – Буду с тобой откровенна. Не знаю, какие уж проблемы возникают у тебя с другими частными сыщиками в нашем городе, но я в ваши дела никогда не суюсь и с уважением отношусь лично к тебе и твоей работе. Не понимаю, почему мы не можем сотрудничать.
Он быстро взглянул на меня и криво ухмыльнулся, понемногу оттаивая.
– Тебе удается немало вытянуть из меня благодаря своему искусному кокетству, – проговорил он нехотя.
– Вовсе нет. Просто женщины для тебя – лишний "гвоздь в заднице". И если бы я действительно кокетничала, ты просто отшлепал бы и выгнал меня.
Эту приманку он не заглотнул, но все-таки протянул руку к телефону и набрал номер отдела документации.
– Говорит Долан. Попросите Эмеральд принести мне материалы по делу Лоренса Файфа. – Он положил трубку на место и снова откинулся на спинку стула, посмотрев на меня со смешанным выражением задумчивости и отвращения.
– Надеюсь, что никаких жалоб по поводу незаконного использования тобой этих материалов до меня не дойдет. Но если хоть кто-нибудь об этом сообщит – сейчас я говорю о свидетелях, которые могут выразить возмущение, в том числе и о своих сотрудниках, – то у тебя будут большие неприятности. Усекла?
В знак согласия я поднесла к виску три стиснутых пальца правой руки:
– Честное скаутское.
– Когда же это ты была скаутом?
– Как-то раз почти целую неделю провела в команде девочек-скаутов младшего возраста, – ответила я игриво. – Мы вышивали розочки на носовых платках – это были подарки ко Дню матерей, но мне это занятие показалось глупым, и я сбежала.
Кон даже не улыбнулся.
– Можешь расположиться в кабинете лейтенанта Беккера, – предложил он, когда принесли нужные документы. – Там тебе не будут мешать.
И я направилась в кабинет Беккера.
Чтобы просмотреть всю груду бумаг, понадобилось целых два часа, и, кажется, я начала понимать, почему Кон так неохотно позволил мне взглянуть на это дело.
Сразу бросалась в глаза целая кипа телетайпных сообщений из полицейского управления Западной префектуры Лос-Анджелеса, касающихся второго убийства. Сначала мне показалось, что это просто ошибка – телеграммы без всяких комментариев были подшиты не в ту папку.
Но постепенно обнаружились кое-какие подробности, и это заставило мое сердце забиться сильнее. Упоминавшаяся в этих сообщениях некая Либби Гласс, молодая женщина двадцати четырех лет от роду, умерла от попадания в желудок пыльцы олеандра четыре дня спустя после гибели Лоренса Файфа. Она работала в коммерческом отделе компании "Хейкрафт и Макнис", представляя интересы юридической фирмы Файфа. Так что же, черт возьми, за всем этим скрывалось?
Я пролистала копии следовательских отчетов, пытаясь связать между собой скупые полицейские сводки и записанные карандашом изложения телефонных переговоров между полицейскими управлениями Санта-Терезы и Лос-Анджелеса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42